Боярин - Гончаров Олег
– Вот ведь причуды у них, – подивился Никифор. – А по-простому, по-людски нельзя, что ли?
– Так уж у ромеев заведено, – сказал Григорий. – У них все по порядку и по закону писаному совершать положено. Иначе обидеться могут.
– Нельзя мне их пока обижать, – подала голос Ольга. – Пойдем-ка, посмотрим, что там у них написано.
Грохнулся кувшин о стену, вдребезги разлетелся, зеленым вином камень серый залил, а вслед за кувшином ромей полетел. Ударился спиной о притолоку, крякнул сдавленно и на пол сполз.
– Зашибу! – пробасил Никифор и второго ромея скамьей дубовой припечатал.
– Рогоз! Справа! – крикнул я, заметив, что старику в грудь нож летит.
Успел он уклониться – невредимым остался.
– Бей! – завопил и маковкой налетчику в грудь врезался.
– У-у-ух! – влепил я кулаком своему супротивнику в ухо.
Тот волчком завертелся да ногой меня под колено подбил. Упал я на стол, через столешницу перевалился – только миски со снедью в стороны разлетелись, вновь на ноги встал, от боли поморщился, а лихоимец на меня уже снова прет. Я стол ему навстречу двинул, он на него и наткнулся, а тут уже Никифор со скамьей своей к нему подлетел.
Не выдержало дерево, треснуло. От удара скамья надвое развалилась.
– Прости, Господи! – Жердяй быстро обмахнулся крестным знамением, а его за рукав расшитой рубахи другой разбойник схватил да на себя потянул. – Порвешь, чудило! – вырвался черноризник и кулачиной ромея приласкал.
– Добрыня! Помоги!
Обернулся я, вижу – двое лихоимцев Рогоза в углу зажали и мутузят так, что старик едва уворачиваться успевает.
– Чтоб вас всех! – бросился я ему на выручку.
Под руку бадейка с варевом попалась, так я ее, не долго думая, на голову одному из налетчиков напялил да сверху еще пристукнул. Второго за шиворот схватил, от Рогоза отволок и на пол повалил. А потом с носка ему под ребра шарахнул, чтобы знал, что старых не обижать, а уважать надобно. Подавился ромей криком и затих.
Огляделся я – мать моя! Все в харчевне перекурочено. Посуда осколками вперемежку со снедью по полу валяется. То ли от вина, то ли от крови лужи на полу. Столы перевернуты. Ромеи побитые стонут, а в уголке хозяин харчевни сжался. Таращится на меня испуганно и мелко крестится.
– Все живы? – окликнул я своих.
– А то как же, – из-под стола Рогоз выбрался.
– А Никифор-то где?
– Туточки я, – отозвался из-за двери жердяй.
– Фу-ф, – облегченно вздохнул я и шапку, в бою оброненную, с пола подобрал. – Значит, и вправду живы.
– А говорил, бляхи нас защитят, – проворчал Никифор, подцепил с пола двух ромеев и за дверь поволок.
– Ты чего это делаешь? – вдогонку ему Рогоз.
– Али не видишь? – сказал жердяй. – Мусор на улицу выбрасываю. Уж больно смердит.
– Вижу, – сказал я Никифору, когда он в харчевню вернулся, – что страх у тебя старый прошел.
– А чего тут бояться, – отмахнулся он от меня, еще двоих лихоимцев подцепил и наружу потащил, – это же не волки, а люди. Господь им судья.
– А ножики у них знатные, – Рогоз кровь с губ утер, с пола длинный кинжал подобрал и разглядывать его начал. – Пожалуй, себе заберу, – засунул он добычу за кушак.
– Ты почему меч вынать не стал? – Черноризник вернулся за последним ромеем.
– А зачем? – пожал я плечами, подобрал с пола чудом уцелевший кувшин и вылил остатки вина себе в рот. – Нечего благородный клинок о всякую нечисть марать.
– Это точно, – согласился Рогоз и, глядя на меня, слюну сглотнул. – Там глоточка не осталось? – кивнул он на кувшин в моей руке.
– Сейчас, – сказал я и к хозяину харчевни повернулся.
Тот уже начал приходить в себя.
– Уважаемый, – заговорил я с ним. – Не осталось ли у тебя вина, а то в горле у товарищей моих пересохло.
– Да, добрый человек, конечно… – закивал он, скрылся за продранными занавесками и через мгновение появился с полным кувшином в руках. – Пейте, добрые люди.
Рогоз жадно приложился к горлышку, сделал несколько больших глотков, передал кувшин черноризнику и болезненно поморщился.
– Губы защипало, – пояснил он нам.
– Вот ведь нелюди, – сказал Никифор, – рубаху порвали.
– Это ничего, – утешил его старик. – Вернемся в монастырь, девкам отдашь, они тебе ее быстро зашьют. А ты, Добрын, как? – повернулся он ко мне.
– Целый вроде…
– Слава тебе, Господи, – сказал Никифор и вина отхлебнул.
– Что это были за люди? – спросил я у хозяина харчевни.
– Это люди Колосуса-Попрошайки, – ответил он мне. – Колосус все харчевни в округе данью обложил. По три динария в месяц берут, – и вдруг упал передо мной на колени и стал руку целовать. – Спасибо тебе, добрый человек, что меня от налетчиков спас.
– Будет тебе, – отмахнулся я от ромея и из кошеля пять монет достал. – Вот серебро. Хватит тебе, чтобы все здесь… – оглядел я разгромленную харчевню, – чтобы все здесь в порядок привести?
– Хватит, добрый человек, – повалился он мне в ноги и хотел сапог облобызать.
– Все, мужики, – сказал я своим и ногу убрал. – Пошли отсюда.
– Добрый человек! – окликнул меня на выходе хозяин харчевни.
– Что еще?
– Богом молю! Не жалуйся властям, что я вас, носителей охранных печатей, – показал он на бляху, висевшую на моей шее, – оберечь не смог. Иначе не сносить мне головы.
– Жаловаться не буду. Твоей вины в этом нет. Мы, как видишь, и сами себя оберечь смогли..
Сразу после Перунова дня нам из-за монастырских стен в город выходить позволили. Любопытно мне было на Царь-город вблизи поглядеть, вот и засобирался я торопливо. Рогоз в проводники вызвался, и Никифор с нами напросился. Малуша с Заглядой тоже на прогулку захотели, но Ольга их от себя не отпустила.
Интересные отношения сложились между сестренкой и княгиней Киевской. С одной стороны, Малуша холопство свое честно отработала, тот ряд, что отец с Ольгой в Коростене заключил, мы с ней до конца исполнили. С другой – не больно-то она на свободу рвалась, все к Ольге жалась. Да и куда ей было идти? На пепелище к Путяте? Или со мной по миру неприкаянной мотаться? Она же совсем маленькой была, когда княжество Древлянское частью Руси стало, матери не помнила почти, отца, наверное, при встрече и не узнает вовсе. Не гнала ее княгиня, возле себя держала – я и рад был. Вот и теперь Ольга сестренку мою с собой в посольство взяла, словно близкую привечает, как милостивицу свою.
Оделись мы понарядней, Никифор по такому случаю свою черную ризу на рубаху расшитую сменил и бороденку куцую расчесал.
– Ну, вот, – сказал я жердяю, – на человека похож стал.
– Прости, Господи, – ответил тот и привычно перекрестился.
– А как Григорий на то, что ты с нами пойдешь, посмотрит? – спросил его Рогоз.
– Учитель сам мне город посмотреть велел, – ответил послушник и кушачок поправил.
– Ну, тогда пошли, что ли? – крякнул старик.
Меня даже оторопь взяла, когда мы за ворота шагнули, но я опасения свои постарался подале запрятать.
– Ты не робей, Добрын, – подбодрил меня Рогоз. – Здесь, небось, не Булгар. Здесь тебя в рабство не заберут.
– А ежели такое случится? – пробасил Никифор. – Все же боязно к незнакомым людям идти.
– Они же твои братья во Христе, – улыбнулся Рогоз. – Считай, что родственники.
– Христос у нас один, – вздохнул послушник, – только мы с ним по-разному знаемся.
– Ишь, какую нам Анастасий бляху дал, велел, чтоб я ее на шею повесил, – подергал я за цепь массивную железную пластину, на которой орел двуглавый [76] выбит был. – Сказал, что с таким знаком нам любой горожанин, любой стражник уважение и помощь оказывать обязаны, – и спрятал ее за пазуху, чтоб при ходьбе не болталась. – Мы теперь под защитой самого василиса Константина находимся, и тебя обижать я никому не дозволю.
76
Двуглавый орел – герб Византийской империи. Впоследствии этот герб стал символом Московского государства (третий Рим, вторым Римом считался Константинополь)
Похожие книги на "Боярин", Гончаров Олег
Гончаров Олег читать все книги автора по порядку
Гончаров Олег - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.