Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Именно этот вопрос крутился у меня на языке.

— Есть, царевна Фазелис. Антипа разведется с ней и тайно упрячет в тюрьму. Скорее всего, ее умертвят, не поднимая шума, а потом объявят, что она скончалась от лихорадки.

— Думаешь, Антипа зайдет так далеко? — спросил Иисус.

— Матфей утверждает, что иначе Фазелис убедит своего отца отомстить. Как тебе известно, отец самого Антипы казнил свою жену Мариамну. Не сомневаюсь, Антипа легко последует его примеру. Видишь теперь, почему я не хотел, чтобы Ана об этом узнала? Она когда-то была дружна с Фазелис.

Я прислонилась лбом к перекладине. Новости потрясли меня. Пока я подслушивала на лестнице, опустилась ночь. На небе сияла большая луна, освещая все вокруг. Во тьме плыл аромат хлеба. Иуда с Иисусом продолжали говорить, но звуки их голосов напоминали далекое жужжание пчел в ветвях ракитника.

Я начала спускаться с лестницы, но вспотевшие ладони соскользнули с перекладины, отчего лестница дрогнула и стукнулась о стену дома. Я еще не успела ступить на землю, как сверху донесся голос Иисуса:

— Ана, что ты там делаешь? — Его лицо, наполовину скрытое тенью, выглянуло из-за края крыши.

Затем показалось второе — Иудино.

— Значит, ты слышала.

— Ваш ужин готов, — ответила я им.

Стоя на коленях перед кедровым сундуком в своей комнате, я предмет за предметом вынимала его содержимое: чашу, свитки, перья, чернила, красную нить в маленьком мешочке. Пластина из слоновой кости — сияющая жемчужно-белая табличка, которая некогда навлекла на меня ужасную опасность, — притаилась на самом дне. Ни раньше, ни сейчас я не могла бы сказать, почему я не писала на ней, почему не обменяла ее на что-нибудь другое. Возможно, я хранила пластину как реликвию, которую надо сохранить, ведь без нее я бы никогда не вышла за Иисуса. Сейчас же я подумала, что приберегала ее именно на этот случай. К тому же писать все равно было больше не на чем.

Я поднесла последнюю склянку чернил к пламени глиняной лампы и взболтала загустевшую черную жидкость. Бесстрашная девчонка еще жила внутри меня. Я быстро писала по-гречески, не заботясь об изяществе почерка:

Я помахала подолом туники над пластиной, чтобы подсушить чернила, а потом обернула послание в кусок неокрашенного льняного полотна. Когда я вышла во двор, Иуда уже стоял у ворот.

— Подожди, брат! — бросилась я к нему. — Неужели ты собираешься ускользнуть, не попрощавшись?

Он виновато посмотрел на меня:

— Я не хочу, чтобы ты преуспела в том, что, видимо, как раз намереваешься сделать. Слишком рискованно. Что в свертке?

— Ты думал, я буду сидеть сложа руки? Это письмо, предупреждающее Фазелис об опасности. — Я сунула табличку ему в руки. — Ты должен передать его ради меня.

Иуда отдернул руки, отказываясь взять сверток.

— Ты услышала, что я собираюсь в Тивериаду, но в сам город я не сунусь и уж точно не собираюсь приближаться ко дворцу. Мы перехватим повозки с зерном и вином за городскими воротами.

— На кону жизнь Фазелис. Разве тебе все равно?

— Жизнь моих людей волнует меня куда больше. — Он повернул к воротам. Прости.

Я схватила его за руку и снова попыталась вложить послание в его ладонь.

— Я знаю, ты можешь обойти любых солдат в Тивериаде. Ты же похвалялся, что ни одного из ваших до сих пор не поймали.

Иуда был выше нас с Иисусом, поэтому ему не составило труда взглянуть поверх моей головы на оливковое дерево, у которого за трапезой собрались Йолта, Иисус и остальные. Брат словно надеялся, что кто-то перехватит его взгляд и придет на помощь. Я оглянулась и заметила, что Иисус наблюдает за нами, однако не вмешивается, позволяя мне побыть наедине с братом.

— Ты права, — сказал Иуда, — мы можем уйти от солдат, но ты не обо всем подумала. Если письмо найдут и установят, что его отправила ты, тебя ждет беда. Ты подписала послание?

Я кивнула, но не стала сообщать, что отец и Антипа, скорее всего, догадаются о личности отправителя даже без моего имени в конце послания. Ведь я украла эту пластинку у них на глазах.

— Иуда, мне нужна твоя помощь. Ради твоей свободы я позировала для мозаики Антипы. Уж в такой малости ты точно не откажешь мне.

Он запрокинул голову назад и обреченно застонал.

— Давай письмо. Я переправлю его Лави и попрошу проследить, чтобы оно попало к Фазелис.

Иисус ждал меня в нашей комнате. Он зажег сразу две лампы. Пятна света и тени плясали у него на плечах.

— Я не ошибусь, предположив, что Иуда ушел от нас с твоей запиской Фазелис?

Я кивнула.

— Ана, это опасно.

— Иуда тоже так считает, но не кори меня. Я не могу бросить царевну одну.

— Я и не собираюсь ругать тебя за попытку помочь подруге. Но, боюсь, ты действовала сгоряча. Возможно, есть другой способ.

Я не сводила глаз с лица мужа. Его упрек задел меня. Внутри у меня зарождалось нечто не имеющее отношения к Фазелис; я чувствовала неутолимое горе, природу которого не могла понять, и с трудом держалась на ногах.

— У тебя выдался тяжелый день, — сказал муж, и его слова открыли дорогу бесконечной печали. Слезы застилали мне глаза, я готова была зарыдать.

Он раскрыл мне объятия:

— Иди сюда, Ана.

Я прижалась лицом к грубой ткани его туники.

— Мамы больше нет, — сказала я и заплакала по ней. По всему тому, что могло бы быть.

XXII

Осенью, незадолго до Суккота, Иисус принес домой вести о том, что некий человек из Эйн-Керема крестит людей в реке Иордан. Человека прозвали Иоанном Крестителем.

За ужином Иисус без конца говорил об этом Крестителе, который в одиночку бродил по Иудейской пустыне совершенно голый, не считая повязки на чреслах, и питался лишь жареными акридами и медом. По-моему, ничто из перечисленного не указывало на выдающуюся личность.

Вся семья собралась у очага во дворе. Иисус рассказывал о том, какое действие оказывал пророк на людей: целые толпы стекались в пустыню к востоку от Иерусалима и входили в реку, оглашая окрестности криками и песнями. Потом же раздавали нищим свои плащи и сандалии.

— У Каны мне встретились двое, которые слышали его проповедь собственными ушами, — продолжал Иисус. — Он призывает людей покаяться и обратиться к Господу, пока не поздно. А еще порицает Антипу за небрежение к Торе.

Все молча смотрели на него.

— Когда Иоанн погружает людей в воду, значит ли это то же самое, что и омовение в микве? — спросила я.

Иисус перевел взгляд на меня. Моя попытка поддержать беседу заставила его улыбнуться.

— По их словам, это очищение другого рода, чем в микве. Крещение Иоанна — суть акт покаяния, отвращения от своих грехов.

Опять наступила тишина, на этот раз почти нестерпимая. Иисус присел на корточки перед огнем. В его зрачках мелькали тени догорающего огня, а я думала о том, что наша жизнь сейчас тоже напоминает пламя. Иисус выглядел очень одиноким. Я попробовала еще раз:

— Этот Иоанн Креститель — он верит в приход последних дней?

Все мы знали, что такое последние дни: великая катастрофа и великое исступление. Мужчины говорили об этом в синагогах, разбирая пророчества Исайи, Даниила и Малахии. Когда наступят последние дни, Господь установит свое царствие на земле. Правительства падут. Власть Рима будет сброшена. Ирод смещен. Первосвященники изгнаны. Появятся два мессии: царь из колена Давидова и первосвященник из колена Ааронова, которые будут вместе следить за наступлением царствия Господа.