Последний Конунг - Северин Тим

Меня это в одно и то же время потрясло и обрадовало. Я вспомнил, как были похожи эти два человека друга на друга и ростом, и манерой держаться, а во сне мне так и не удалось увидеть лицо погибшего полководца. И все вместе оказалось ошибкой – это было не предвидение, а путешествие духа. Несколько раз в жизни я встречал ведунов, которые могли в забытьи покидать свои тела и совершать далекие странствия. Такое же произошло и с моим сном. Я перенесся в другое место и другое время и там стал очевидцем смерти Маниакеса. Прежде со мной такого не случалось. Я был сбит с толку, у меня немного кружилась голова. Но, по крайней мере, я не свалял дурака перед Харальдом, рассказав ему о своих опасениях.

И я не задался вопросом, для чего Один привел меня на корабль Харальда, коль скоро на самом деле я видел смерть Маниакеса. Задай я себе этот простой вопрос, все могло бы пойти по-другому. Но ведь лукавство столь обычно для Одина.

Глава 11

Каково быть советником самого богатого правителя Севера? Ибо таковым правителем – не прошло и трех лет – стал Харальд.

Для начала ему пришлось согласиться с предложением своего племянника разделить с ним норвежский трон, но это было соглашение непрочное, и оно, безусловно, привело бы к распре и междоусобице, когда бы Магнус не погиб на охоте – странный несчастный случай. Заяц выпрыгнул перед его лошадью, лошадь понесла, и низко растущей веткой Магнуса выбило из седла. Он сломал себе шею. Зайцы, как и кошки, тоже близки Фрейе, и в то время я считал, что сей несчастный случай с конунгом – знак того, что исконные боги помогают мне, ибо по смерти Магнуса Харальд стал единовластным правителем Норвегии. Но вскоре на сей счет у меня возникли сомнения, ибо единовластие сильно повлияло на Харальда – он стал еще жестче и высокомернее.

Я мог судить о переменах в нем по его обращению с Халльдором. Грубовато-добродушный исландец был близким соратником Харальда во всех его странствиях по чужим землям, на Сицилии он был ранен – на лице его остались глубокие шрамы, но сия небывалая верность не спасла его от тщеславия Харальда. Халльдор всегда был прямым человеком. Он высказывал свое мнение, не смягчая слов, и чем более могущественным становился Харальд, тем меньше ему нравилось слышать столь откровенные речи, даже из уст ближайшего из советников. Вот, к примеру, что случилось во время одного из морских набегов Харальда на датские земли ярла Свейна. Халльдор был впередсмотрящим на носу длинного корабля Харальда. Это было почетное место и большая ответственность. Когда судно шло под парусами вдоль берега, Халльдор крикнул, что впереди скалы. Харальд, стоявший рядом с кормчим, решил не обращать внимание на это предупреждение. Через несколько минут драккар налетел на скалы и получил серьезные повреждения. Выведенный из себя, Халльдор заявил Харальду, что не желает быть впередсмотрящим, коль его слова пропускают мимо ушей. А Харальд, разъярившись, ответил, что не нуждается в таких людях, как Халльдор.

И раньше не раз случалось подобное, но после этого происшествия отношения между ними вовсе испортились. Я с сожалением видел, что Харальду доставляет удовольствие задевать Халльдора. При дворе Харальда бытовало такое правило, что все приближенные должны быть одеты и готовы служить конунгу к тому времени, когда герольд заиграет в трубу, объявляя, что конунг сейчас выйдет из спальни. Как-то утром, ради шутки, Харальд заплатил герольду, чтобы тот протрубил на рассвете, гораздо раньше обычного. Халльдор и его друзья бражничали всю ночь, и это застало их врасплох. И тогда Харальд приказал Халльдору с друзьями сесть на пол пиршественной залы, на грязную солому, и пить полные рога эля, а все прочие придворные смеялись над ними. Другое правило предписывало, что во время трапез никто не должен продолжать есть после того, как конунг покончил с едой. Харальд подавал знак – стучал по столу рукояткой своего ножа. Однажды Халльдор пренебрег этим знаком и продолжил жевать. Харальд крикнул через весь стол, что Халльдор разжирел, ибо слишком много ест и мало двигается, и вновь наложил на исландца наказание – полный рог эля.

Все кончилось в день, когда Харальд подменил монеты. Ежегодно в восьмой день после Йоля конунг одаривал своих вассалов. Хотя богатства его были по-прежнему неисчислимы – десять сильных мужчин с трудом поднимали сундуки с сокровищами Харальда, – Харальд заплатил Халльдору, мне и другим верным людям медной монетой вместо обычного серебра. Только у Халльдора хватило смелости возмутиться. Он сказал, что более не может служить столь скупому государю и предпочитает вернуться домой в Исландию. Затем он распродал все свое имущество в Норвегии, и произошла отвратительная схватка между ним и Харальдом, когда Халльдор требовал, чтобы конунг дал должную цену за корабль, купленный у Халльдора. Все это печальное дело кончилось тем, что Халльдор ворвался в личные покои конунга и, угрожая мечом, потребовал, чтобы Харальд отдал ему одно из золотых колец своей жены в уплату долга. После чего Халльдор уплыл в Исландию и больше не возвращался.

Его отъезд опечалил меня. Он всегда был мне другом, и я ценил его здравый смысл. Но я не последовал его примеру и не оставил службу у Харальда, ибо все еще питал надежду, что Харальд защитит исконную веру, и кое в чем Харальд оправдывал мои чаяния. Он вновь женился, не разведясь с Елизаветой, своей первой женой. Его новая жена, Тора, дочь одного норвежского вельможи, была крепкой сторонницей исконной веры. Когда христианские священники при дворе запротестовали, заявив, что Харальд виновен в двоеженстве, тот напрямик заявил, чтобы они занимались своими делами. И еще. Когда в Норвегию прибыла парочка новых епископов, посланных архиепископом Бремена, что в германских землях, Харальд без промедления отправил их обратно с коротким посланием архиепископу, извещая, что конунг сам знает, кого поставить над церковью. Но, к моему сожалению, Харальд точно так же проявлял склонность к христианству, когда это его устраивало. Он подновил церковь, в которой были похоронены тела его сводного брата «святого Олава» и племянника Магнуса, и всякий раз, имея дело с приверженцами Белого Христа, непременно напоминал им, что он, Харальд, близкий родственник святого Олава. Прошло еще несколько лет, прежде чем я окончательно понял, что Халльдор был прав с самого начала. Харальд служил одному лишь богу – самому себе.

И все же я упорствовал. Образ жизни при дворе Харальда был больше всего похож на тот, о котором я слышал ребенком в Гренландии, и я внушал себе, что Харальд искренне почитает обычаи Севера. Он окружил себя скальдами и хорошо платил за стихи, воспевавшие славные деяния прошлого. Его главным скальдом был еще один исландец, Тьодольв, но и другие поэты – Вальгард, Иллуги, Больверк, Халли, известные насмешники, и Стув Слепой были почти так же искусны в создании затейливых строф в придворном стиле, о достоинствах которых Харальд мог судить, ибо сам был знающим стихотворцем. Для веселья он нанимал придворного карлика, фризца по имени Тута, у него была длинная широкая спина и очень короткие толстые ноги, и все поневоле заливались смехом, глядя, как он вышагивает по большому залу дворца, одетый в кольчугу, доходящую до пола. Эта кольчуга была особо выкована для Харальда в Константинополе и столь прославлена, что даже получила собственное имя – «Эмма». Сам Харальд всегда был одет наилучшим образом, щеголял в красной с золотом головной повязке, когда был без короны, а в парадных случаях – сверкающим мечом, каковым его наградили в Миклагарде как спафарокандидата.

К сожалению, меч и кольчуга были не единственным напоминанием о его жизни при дворе басилевса. В Миклагарде Харальд понял, как безжалостно нужно добиваться власти и устранять соперников без предупреждения. Теперь я наблюдал, как он устранял одну вероятную угрозу за другой, внезапно и без пощады. Некий знатный человек, ставший слишком могущественным, был вызван на совет и опрометчиво вошел в зал совета без телохранителя. В зале же было темно – Харальд приказал закрыть ставни, – и его убили в темноте. Другой соперник был назначен начальником передового отряда дружины Харальда и послан в бой против сильнейшего врага. А Харальд все откладывал свое прибытие на поле битвы, и весь передовой отряд вместе с предводителем был безжалостно перебит. Вскоре тех, кто называл Харальда Суровым, стало куда меньше, чем тех, кто звал его просто «Харальдом Скверным».