Пусть оно выглядит самым обычным образом — простая еда, не способная привлечь ничьих взглядов. Обманное кушанье, скрывающее под внешним видом истинную сущность. И обязательно белое, как поварская куртка. Невзрачное, оно будет таять во рту с удивительным вкусом и ароматом, являя очевидное противоречие между наружностью и тем, что под ней скрывается. И, кроме всего прочего, оно должно вызывать восхищение, чтобы поразить старшего повара и, возможно, попасть в его книгу.
Попасть в его книгу? Пожалуй, ты зарвался. И тем не менее…
Волнение восстановило мои силы, и я заметался по кухне в поисках необходимых составляющих. Первым делом, естественно, взял тройной сливочный сыр. Разделил желтки и белки четырех яиц. Белки взбивал, пока масса не загустела и не вспенилась, а желтки, боясь, что они окрасят конечный продукт, выпил сам. Я выбрал индийский тростниковый сахар, поскольку он слаще, чем мед: его требовалось меньше, а это, в свою очередь, не даст блюду подгореть. В качестве неожиданного нюанса прекрасно подошел миндальный ликер, который я с восторгом добавил в смесь и, поощряя себя, пригубил сам. Чтобы разбавить сыр, влил в него немного сливок и взбивал до тех пор, пока не получил консистенцию жидкого белоснежного теста, затем обмазал взбитым белком. Облизал деревянную ложку и нашел, что блюдо оказалось лучше на вкус, чем на вид. Отлично.
Затем последовал камуфляж. Не было нужды в квадратной сковороде и нарезке аккуратными продолговатыми кусочками, которые будто говорили: «Взгляните, вот нечто совершенно неожиданное!» Это блюдо не должно приковывать к себе внимание. Я смазал маслом и посыпал мукой мелкую сковороду, как это делал Энрико, когда готовил лучшие деликатесы, и вылил в нее свое творение. Развел огонь в кирпичной печи, чтобы получился ровный, небольшой жар, и поставил сковороду на высокую решетку. Пристально наблюдал и поворачивал каждые несколько минут, чтобы все одинаково пропекалось. Яичные белки увеличили объем продукта и связали между собой составляющие. Ни пузырей, ни оспин. Когда по краям появился легкий золотистый румянец, я снял сковороду с огня. Подождал, пока все осядет и остынет, и, вывалив содержимое сковороды на поднос для сыра, отошел на шаг полюбоваться своим шедевром.
Как я и рассчитывал, он выглядел как обычный круг сыра. Никто бы не догадался, что грубоватый жирный продукт превратился в пирожное и под невинной внешностью прятались миндальный ликер и тростниковый сахар. Я накрыл свое произведение чистым полотенцем и оставил на столе старшего повара.
На следующее утро я заметил, как синьор Ферреро поднял полотенце и нахмурился.
— Кто оставил этот сыр на моем столе?
Повара пожимали плечами. Я подошел и сказал:
— Это не сыр, маэстро. Пожалуйста, попробуйте.
Старший повар подозрительно посмотрел на меня и отрезал край. Я увидел, как он удивился, когда нож так легко вошел в «сыр». Синьор Ферреро поднес кусок к носу:
— Миндаль? — Он откусил, и его лицо изменилось, когда белая оболочка прорвалась во рту и под ней оказалось нечто сливочное, сочное, ароматное. — Что это, Лучано?
Я подошел ближе и понизил голос:
— На вид вполне обычное, а на самом деле не так. Как хранители.
Старший повар снова откусил, закрыл глаза и прожевал.
— Ты приготовил?
С нетерпением дожидаясь его приговора, я переминался с ноги на ногу.
— Я. Вам понравилось?
Синьор Ферреро дожевал и кивнул:
— Очень хорошо. Пожалуй, это стоит… сохранить.
— Спасибо, маэстро! — Мне захотелось всем рассказать о придуманном мной замечательном новом рецепте и его тайном значении, но я тут же понял, что никогда не смогу этого сделать. Это был мой первый опыт хранителя.
— Потом я запишу твой метод, — сказал старший повар. — У меня как раз найдется свободное местечко. — Мы переглянулись, и я понял, что он остался мною доволен. — Как мы назовем твое великолепное изобретение?
— Не знаю, маэстро. — Столь далеко я в своих мыслях не заходил.
— Думаю, как-нибудь попроще. — Он отведал еще и улыбнулся. — Например, сырное пирожное? Что скажешь?
— Хорошо, маэстро. — В глубине души я надеялся, что он предложит что-нибудь более блистательное вроде: La Magnified Totta cli Formaggio da Luciano. [38] Но нехотя принял и то, что лишало смысла мои старания.
После обеда старший повар собрал всех работников кухни и, как король, посвящающий подданного в рыцари, провозгласил:
— Прошло три месяца с тех пор, как у нас появился Лучано, и срок его ученичества завершен. Я назначаю его овощным поваром. — Он нахлобучил мне на голову мягкий белый колпак, а мне показалось, что это корона. И я немедленно лихо сдвинул его набок. Не помню, чтобы я улыбался. Но радость исказила мое лицо: глаза сощурились, уши прилегли к голове, кожа на щеках натянулась, дыхание вырывалось из приоткрытого рта. Видимо, мои неуправляемые чувства встревожили синьора Ферреро. Он поправил на мне колпак и тихо произнес:
— Будь сдержан, Лучано.
Повара покивали и вернулись к работе: ученик овощного повара — предсказуемое повышение. Тереза рассталась на время со шваброй и поцеловала меня, Энрико тепло улыбнулся. Зато Джузеппе, как только старший повар отвернулся, ткнул в мою сторону указательным пальцем. Я не обратил на него внимания и занял место в овощной секции рядом с Данте.
В тот же вечер я предпринял наивную попытку расположить к себе Джузеппе. Дождался его на заднем дворе, поднял ладони и спросил:
— Джузеппе, что я тебе сделал? Будет тебе, paesano, [39] неужели мы не можем подружиться? — На этом бы следовало остановиться, но я в своем желании разобраться в наших отношениях не заметил, как помрачнело его лицо, и продолжил: — Живи сам и дай жить другим.
Джузеппе придвинулся ко мне так, что стали видны все сальные поры на столице. Я не решался пошевелиться, только поводил глазами, надеясь, что кто-нибудь выйдет из кухни и не позволит безумному пьянице свернуть мальчишке шею и швырнуть в канал.
— Сукин сын! — Он обрызгал меня слюной, и я отпрянул от его зловонного дыхания. — От тебя и Доминго меня воротит. Ни отцов, ни фамилии — вы никто! Но мой тупой братец и этот глупый старший повар относятся к вам как к сыновьям. А теперь ты овощной повар. Что он такого в тебе нашел? — Джузеппе стиснул костяшками согнутых пальцев мой нос и резко крутанул. Я сжал зубы, чтобы не застонать. С минуту я безуспешно отбивался от него, затем он отпустил мой нос с таким видом, словно избавляется от чего-то противного. И ушел, приговаривая: — Не зарывайся, безотцовщина, Джузеппе будет за тобой наблюдать.
Глава XX
Книга Франчески
— Скучал по мне? — Марко неожиданно обрадовался моему появлению, хотя никогда бы в этом не признался. — Ну как там Рим?
— Загнивает.
— А дома все кажется тебе хорошим?
— В Риме хуже.
— Ни за что не поверю.
Мы сидели рядом с каналом на тихой улочке, ведущей к Риальто. Выполнив задания на кухне, я принес Марко кусочек своего сырного пирожного. Выслушал восторженную похвалу, но не признался, что это дело моих рук. Мне было стыдно, что мое положение улучшилось, а он так и прозябал в бедности. И не сказал, что меня повысили и сделали овощным поваром. Марко и без того мне завидовал.
— Слушай, дурья твоя башка. — Он говорил с набитым моим пирожным ртом. — Я перебросился словечком кое с какими людьми по поводу снадобий, хранящихся в шкафу твоего старшего повара. Помнишь тот злак, который будто бы нигде не растет? Так вот, он растет и его можно купить прямо в Венеции, если есть достаточно денег и знаешь, где искать.
— Ты имеешь в виду амарант, болваний лоб?
— Да. Можешь догадаться, для чего его употребляют?
— Добавляют в хлеб.
— Это он хочет, чтобы ты так думал. Амарант называют листом бессмертия. Здесь не обошлось без магии.
