Сумерки - Глуховский Дмитрий Алексеевич
Вопль, должно быть, начался на какой-то запредельной, недоступной человеческому уху ноте, но беззвучный звук этот был настолько силён, что подавил собой все остальные: казалось, мир стих на доли секунды. А потом он ударился в оконные стёкла, натянул их, как ветер натягивал паруса испанских каравелл, и те противно зазвенели. Меня словно накрыло взрывной волной: барабанные перепонки зазудели, уши заложило и захотелось раскрыть рот, как при бомбёжке или в набирающем высоту самолёте. И, наконец, переходя в слышимую часть спектра, он обрёл объём, заполнив собою мою голову, квартиру, двор, а потом и весь город. Прорезавшись тоскливым визгом, он постепенно преобразился в густой угрожающий бас, как адский – и живой, в этом сомнений у меня не было, – антипод сирены воздушной тревоги. Продолжался этот кошмар не менее двух минут, и дьявол знает, как должно выглядеть существо, чьи лёгкие и глотка способны были выдержать его.
Подобравшись к окну, я попытался было заглянуть вниз, но это было дело практически безнадёжное: вход в подъезд (а именно там оно и пряталось) находился по той же стене, что и все мои окна, так что, сколько бы я не прижимался щекой к стеклу и до боли не скашивал глаза, в поле моего зрения попадал только самый краешек жестяного козырька над подъездной дверью.
Поражённая, оглушённая вечерняя Москва впала в ступор: за воплем последовала кладбищенская тишина, словно на многие квадратные километры вокруг люди умолкли, не веря услышанному и переживая заново веками забытое состояние страха – оттого, что человек перестаёт быть хозяином известной им части мира.
Однако состояние это длилось недолго – уже через полминуты хлопнула оконная рама, и пьяный мужской голос прогремел:
– Ещё раз эту сигнализацию услышу – шины проколю, суки!
Что же, по крайней мере, это слышал не я один.
Умывшись холодной водой, я подверг новой инспекции собачку и засовы, что на несколько минут принесло мне успокоение. На лестничной клетке стояла тишина, во дворе мирно загудела, паркуясь, чья-то машина, прозвенели девичьи голоса. Было ещё не очень поздно; должно быть, придумав услышанному объяснение по вкусу, жители окрестных домов прогнали пробежавший по коже озноб и вернулись к своим делам.
Притронуться к дневнику сразу после этого я не мог – всё ещё мерзко дрожали колени, к тому же никак не получалось отделаться от ощущения, что чем дальше я продвигался в чтении, тем более ощутимой и материальной становилась нависшая надо мною угроза.
Заныло в животе, и я решил сделать перерыв. В любом случае, для того, чтобы держать оборону, кухня подходила куда лучше комнаты: небольшое, хорошо освещённое пространство, ни тёмных углов, ни старых зеркал, и к тому же какие-никакие запасы провианта. Поставив на конфорку чайник, я щёлкнул тумблером радиолы и попал на вечерние новости.
«Землетрясение в Пакистане, по непроверенным данным, унесло жизни ста тридцати тысяч человек. Президент страны Первез Мушарраф объявил чрезвычайное положение. Горные районы Пакистана лежат в руинах, точное число жертв в городах и посёлках, отрезанных катаклизмом от цивилизации, неизвестно…»
Голос у диктора был будничный, с лёгкой ноткой сдержанной профессиональной встревоженности: было ясно, что сто тридцать тысяч смертей не задели его за живое. Работая в новостях, наверное, привыкаешь к трупам не меньше патологоанатомов – чуть ли не каждая сводка начинается с катастроф, войн и терактов. Разве что не приходится глядеть на трупы вблизи; зато их куда больше. Сто тридцать тысяч… Лично я не могу вообразить себе даже такое число живых людей, что уж говорить о мертвецах? Впрочем, для меня они оставались такой же кровавой абстракцией, как и для ведущего: всё равно трудно представить себе в деталях разорённые пакистанские деревни, переполненные больницы с уложенными рядами сотнями мёртвых тел, облака назойливых жирных мух, отъевшихся на падали, а главное, незачем это делать. Проще думать о своём, пока ведущий убаюкивающее-монотонно перечисляет разрушения и подводит свежие итоги подсчёта обнаруженных трупов.
Однако же этот год выдался богатым на всяческие катаклизмы, подумалось мне. Землетрясения, наводнения и ураганы чередовались, сменяя друг друга в вечерних новостных выпусках и соревнуясь за место на первых полосах газет. Порядком потрёпанная стихией Азия обивала пороги ООН, добиваясь новых инъекций гуманитарной помощи и срочного переливания финансов. Но «Врачи без границ» и спасатели из развитых стран, которых вечно швыряют в самое пекло под предлогом благотворительности – а на самом деле просто ради тренировки – разрывались между Латинской Америкой, Ближним Востоком, Карибами и Индонезией. Европа боролась с бюджетным дефицитом и структурным кризисом экономики, а Уолл-стрит и так уже разбил все свои копилки, вытягивая Белый дом из новой зрелищной военной авантюры.
Хотя, наверняка, в прошлом году бедствий и катастроф было не меньше. Просто я не обращал на них внимания, или, скажем, не так часто слушал радио.
Я приглушил приёмник и прислушался – на улице по-прежнему было тихо. Достал деревянную доску, покромсал, как придётся, пару крупных картофелин, затаив дыхание, пошинковал лук и, запалив огонь под закопчённой, как британский танк под эль-Аламейном, сковородой, разогрел ложку бледного подсолнечного масла. Пока картошка шипела и отплёвывалась, я то и дело бросал лопатку, чтобы трусливо подкрасться к двери и заглянуть в глазок, или залезть на подоконник, приоткрыть на секунду форточку и подставить ухо морозному сквозняку, улавливая в его дыхании отголоски того сатанинского воя.
Картошка всё же улучила момент и подгорела, а лук, пока я не смотрел, наоборот, выбрался наверх и так и остался непрожаренным. Но, запивая всё это безобразие, к которому я бы раньше и близко не подошёл, остывшим переслащённым чаем, я смаковал его, как испанские матросы, измученные протухшей водой и искрошенными сухарями, перемешанными с крысиным помётом, смаковали свежую оленину и птицу, которую, на своё горе, подносили им гостеприимные майя. В последние дни я питался всё больше бутербродами, и заскорузлый костромской сыр на подёрнувшемся плесенью бородинском хлебе меня уже порядком утомил. Слава Пресвятой Деве Марии, под раковиной обнаружились сетки с пожухшим луком и проросшими картофельными клубнями. Смахивая со стола крошки, я всё же дал себе слово завтра же закупить в ближайшей лавке продовольствия ещё, по меньшей мере, на недельный переход. Кто знает, когда мне представится следующий шанс сделать это.
Похожие книги на "Сумерки", Глуховский Дмитрий Алексеевич
Глуховский Дмитрий Алексеевич читать все книги автора по порядку
Глуховский Дмитрий Алексеевич - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.