– Разумеется! – поддакнул Пардальян, который с удовлетворением рассматривал маленького человечка. – Но это же отлично! Ручаюсь, он сделает вам честь.
Чико был счастлив, слыша эти похвалы, и в своем простодушии не скрывал этого.
– Вот оно как! – сказал он. – Я хотел послужить моему высокородному хозяину, и раз вы так говорите, значит, мне это удалось.
– И отлично удалось, клянусь честью. Однако почему ты говоришь: «Мой высокородный хозяин», когда речь идет о доне Сезаре? Откуда ты можешь знать, дворянин ли он, если он и сам этого не знает?
– Он дворянин, – убежденно произнес карлик.
– Это вполне вероятно, это даже верно, но, думаю, ему будет весьма затруднительно предъявить вам документы на сей счет.
Очевидно, Пардальян не без задней мысли подталкивал карлика к этому вопросу, имевшему в то время очень большое значение. Быть может, зная его гордость, он просто-напросто забавлялся, поддразнивая его.
Как бы то ни было, Чико незамедлительно ответил:
– Нужные пергаменты должны быть при нем, да еще выправленные по всей форме, вот оно как!
– Ах, так! – вырвалось у Пардальяна – теперь настала его очередь удивляться.
Чико непочтительно пожал плечами.
– Вы чужеземец и потому кое-чего не знаете, – пояснил он. – Дон Сезар выращивает быков, а в Испании эта профессия делает дворянином.
– Ну и ну… Он говорит правду, дон Сезар?
– Конечно! А вы разве не знали?
– Клянусь честью, нет.
– Именно этому титулу я обязан величайшей чести, которой меня удостоил его величество король, позволив мне сражаться в его присутствии.
– Черт подери! А я-то считал вас бедняком!
– А я и есть бедняк, – с улыбкой сказал Тореро. – Имение, которым я владею, было мне завещано тем, кто меня воспитал, а ему оно досталось, очевидно, от моего отца или матери. Но оно ничего мне не приносит.
– Однако что за новости вы мне сообщаете… Пардальян, воспользовавшись тем, что Тореро вышел, – тот хотел переговорить с двумя мужчинами, являвшимися, помимо Чико, его помощниками в будущем бою, – и видя, что они с Чико остались одни, спросил карлика:
– Скажи мне, с какой стати ты решил войти в свиту дона Сезара как раз сегодня?
Чико пристально взглянул на Пардальяна:
– Вы и сами знаете.
– Я? Разрази меня гром, если я понимаю, что ты хочешь сказать!
Чико украдкой кинул взгляд на портьеру и, понизив голос, ответил:
– Но ведь вы же слышали, о чем говорили люди в подземной зале.
– Ну и что?
– Вы отлично знаете, что дону Сезару грозит опасность… коли вы и сами не отходите от него ни на шаг.
– Как! – воскликнул Пардальян, взволнованный простодушной безыскусностью этой самоотверженной натуры. – Значит, вот почему ты явился предложить свои услуги? И этот кинжал, придающий тебе такой бравый вид, ты взял, чтобы защитить дона Сезара?
И он взглянул на маленького человечка с ласковым восхищением.
Однако карлик неверно истолковал значение этого взгляда и, печально покачав головой, произнес без всякой горечи:
– Я вас понимаю. Вы считаете, что моя слабость и мой маленький рост смогут оказать лишь призрачную помощь, если начнется настоящий бой. Кто знает! Укуса комара иногда бывает достаточно, чтобы отвести руку, которая готовилась нанести смертельный удар. Я смогу быть этим комаром, вот оно как!
– Я так не считаю, – серьезно сказал Пардальян. – Я весьма далек от того, чтобы пытаться преуменьшать твою великодушную самоотверженность. Но, малыш, знаешь ли ты, что борьба будет ужасной, а схватка – не на жизнь, а на смерть?
– Еще бы, конечно!
– А ты знаешь, что рискуешь головой?
– Не так уж дорого она стоит, чтобы имело смысл говорить об этом. А кроме того, если вы полагаете, будто мне дорога моя голова, вы ошибаетесь, – заключил карлик с горечью.
– Чико, – восхищенно воскликнул Пардальян, – рост у тебя маленький, но сердце большое!
– Вот еще скажете! Однако раз уж вы так говорите, значит, так и думаете. С тех пор, как я с вами познакомился, у меня иногда появляются мысли, которые я и сам хорошенько не понимаю. То-то бы я удивился, если бы мне раньше кто-нибудь сказал, что я смогу додуматься до таких мыслей. А вот поди же… Я не знаю, кто вы такой и чего вы хотите в жизни, но с тех пор, как я встретился с вами, я стал другим. Одно-единственное ваше слово меня будто переворачивает, и, чтобы заслужить вашу похвалу, я, не колеблясь, пройду сквозь огонь. Я вам скажу: дону Сезару угрожает опасность, и я надумал встать рядом с ним, конечно, из-за моих чувств к нему, но главное, из-за моих чувств к вам… И чтобы вы забыли некоторые мои дурные мысли… ну, вы знаете какие; чтобы и у вас возникло ко мне уважение, и чтобы услышать, как вы опять мне скажете то, что сказали сейчас: «У тебя большое сердце, Чико…» А ведь не все думают так, как вы… Некоторые, кажется, и вовсе не замечают, что у меня вообще есть сердце. Я не могу выразить вам все, что я чувствую. Не умею я говорить, вот оно как! Я, по-моему, вообще никогда не говорил так много сразу. И все-таки я уверен – вы меня поймете, все, что я тут так плохо сказал, и даже то, что я не сказал. Вы-то ведь не такой человек, как другие!
Пардальян, необычайно взволнованный неожиданной исповедью маленького человечка, прошептал:
– Ах, малыш, ах, бедняга!
А вслух добавил с невыразимой нежностью:
– Ты прав, Чико, я прекрасно понимаю все, что ты сказал, и угадываю все, чего ты не сказал.
И, переменив тон, вдруг произнес с наигранной резкостью:
– А куда это ты, Чико, подевался вчера? Где только тебя не искали, и все напрасно.
– Кто же меня искал? Вы?
– Да вовсе не я, клянусь рогами дьявола! А некая малышка из трактира, преотлично тебе известная.
– Хуана! – воскликнул Чико, покраснев.
– Вот ты сам и назвал ее имя! Карлик покачал головой.
– Что это значит? – притворно сурово загремел Пардальян. – Неужто ты сомневаешься в моих словах?
В голосе Чико послышалось чуть заметное колебание.
– Нет! – сказал он. – Однако…
– Однако? – спросил Пардальян, лукаво улыбнувшись.
– Накануне она меня прогнала… Как же мне теперь верить…
– Что она послала за тобой на следующий день? Это доказывает, что ты глупец, Чико. Ты не знаешь женщин.
