— Что же делать, отче? Смилуйтесь, посоветуйте чего-нибудь!
Шпетковский задумался, молчание длилось долго. Наконец он поднял голову и сказал:
— Брат Стефан, нечистый это способ, но пусть кара Господня падет на меня, другого пути не вижу. Тебе нужно идти в город и переговорить с арендатором Шмерлем.
— Отец настоятель! С тем ростовщиком, плутом, рвачом безбожным?! И в чем может помочь нам этот еврей?
— Если ему удастся на этом заработать, то поможет. Хватит ли золота, не знаю, но устроить все можно будет только через него, это последняя наша надежда. С первого же дня, как военные тут остановились, майор, начальник капитана, устраивает дела со Шмерлем. Они видятся чуть ли не каждый день. Это ему он продал вотивные дары, что забрали у нас.
— Ему?!
— А ты не знал об этом, брат Стефан? Ему, за наличные деньги и за дочку Шмерля, Лаю. Это та самая девица, что приходит к майору по вечерам, разодетая словно попугай. Тебе придется подкупить арендатора, чтобы он сказал майору, будто знает ирландца как купца, что вел с ним дела. Словом, пускай поручится за него, и тогда, может, его и отпустят. Майору важны хорошие отношения со Шмерлем, он на этом хорошо имеет…
— Но ведь майора нет в Гостыне, он в Познань уехал!
— Надолго?
— Не знаю, отец настоятель, на несколько дней.
— Что же, придется вооружиться терпением и ждать, когда он вернется. Другого выхода я не вижу, брат Стефан.
Совет оказался хорошим. Батхерста освободили через три дня, в ночь с 6 на 7 декабря 1806 года. Ему отдали трость, документы и приказали убираться прочь [257].
Той же ночью Бенджамен с монахом сели на лошадей (коня для монаха предоставил арендатор) и отъехали от города настолько быстро, насколько это было возможно. Только ночью далеко уехать было никак нельзя. Переночевали в крестьянской хате. Утром в воскресенье (7 декабря) они направились в Познань по дороге, обсыпанной быстро тающим снегом. В городе переждали несколько часов, поскольку постоянно идущие службы не позволили англичанину сразу же оставить письмо-вызов («Буду во вторник»). До Шамотул добрались к вечеру. Им навстречу вышел Юзеф.
— Все в порядке? — спросил Бенджамен.
— Почти, сэр. Я только приказал посадить Робертсона в подвал.
— Что он сделал?
— Нажрался. Могут быть неприятности.
— Какие неприятности? То, что упился, это еще нормально, он за это получит.
— Он нажрался с управляющим, сэр!
— Что-то выболтал?
— Мы не знаем. Но он с ним разговаривал, а по пьянке…
— Слишком много он и не знал, — совершенно бессмысленно утешил себя Бенджамен.
— Достаточно уже того, что он упомянул про Лондон, сэр, — вмешался стоящий рядом Хейтер.
— Ты прав, этого достаточно. Будем надеяться, что таким уж кретином он не был. Ладно, утром посмотрим.
Бенджамен повернулся к монаху, который молча стоял у него за спиной.
— Джозеф, это отец Стефан. Приготовь ему постель, он будет спать рядом с Сием.
— Так точно, сэр.
Юзеф с монахом ушли, а Батхерст обратился к Хейтеру:
— Вас беспокоили?
— Нет, сэр.
— Никаких солдат, французов…
— В замке были лишь пара поляков, но никаких подозрений у них не возникло.
— Что за поляки? Зачем они здесь?
— Не знаю, сэр, но с нами это никак не связано. Поляки организовывают в городе какую-то свою власть, потому они и приходили.
— То есть, все в порядке?
— Почти в порядке, сэр.
— Ты про Робертсона? Я его накажу, как и обещал, но не думаю, чтобы…
— Я имею в виду Джозефа, сэр!
— Джозефа?
— Да, сэр, он как-то странно изменился. Это не он посадил Робертсона под замок, это я с Томом и Мануэлем заставили его сделать это.
— Ты с ума сошел, Брайан? Что ты имеешь в виду?
— Мы говорили об этом. Я, Мануэль и Том. Они тоже заметили.
— Да что заметили, черт подери!
— Трудно объяснить, сэр, но присмотритесь к нему, пожалуйста. Ходит мрачный, косится, ворчит или же задумывается целыми часами и тогда как бы глохнет.
«Проклятые девки», — подумал Батхерст, а сам сказал:
— По-моему, я знаю, что произошло, сам заметил еще раньше. Все потому, что Мануэль отбил у него женщину.
— Сейчас она с Томом, сэр.
— Чтоооо?! Сто чертей, ну и шустрая. И когда твоя очередь?
— Сэр, это не шутки, и речь идет не про Диану. С Джозефом происходит что-то нехорошее, а про Диану он уже забыл. Как смотрю на него, мне просто страшно становится, сам не знаю почему.
— Я скажу тебе, почему, Хейтер. Вы завидуете, потому что его я сделал своим заместителем, и когда меня здесь нет, вы обязаны его слушаться. Иди спать, завтра покажешь свою работу.
Утром он вместе с Томом и Мануэлем спустился в подвал, где разбудили Робертсона.
— Оооо, день добрый, сэр! Этот братишка Джозеф плохо со мной поступил, сэр. Так нельзя! — жалобно простонал шотландец, выбираясь из под тряпок, которыми был накрыт.
— Что же такого он тебе сделал? — спросил Бенджамен.
— Закрыл меня как зверя и держал в этой темнице, сэр!
— То есть, сделал именно то, что от него и требовалось. Сейчас же, браток, я сделаю тебе кое-что похуже. Помнишь, что я обещал тебе за пьянку?
— Клянусь святым Патриком, сэр! С тем братиком я выпил, чтобы разогреться, оно ж холодно так, что костенеешь! А еще для того, чтобы его аккуратненько к нам привлечь, ведь он же волком смотрит, а как выпьет — так душа человек.
— Том! — приказал Батхерст.
Том «Веревка» и старший Диас схватили Робертсона за руки, бросили на сундук, заткнули рот тряпкой, так что шотландец не успел и вскрикнуть, и стащили с него штаны, несмотря на отчаянное сопротивление. Моряк уселся сверху и держал, в то время как цыган угостил Робертсона десятком не слишком сильных ударов палкой. Когда его отпустили и вынули тряпку, монах остался в том же положении и только тихо плакал. Батхерст поднял его, посадил и сказал:
— На следующий раз, Робертсон, сам понимаешь?… То, что ты вытворяешь, грозит всем нам смертью, поскольку пьяный не знает, чего говорит. Я люблю тебя, гад, но предпочту, чтобы ты был мертвым, чем пьяным. Осталось несколько дней, мы уже близки к концу, потом можешь весь свой заработок пропить. Чем ближе к концу, тем опаснее, и потому я убью любого, кто сделает ошибку хотя бы даже случайно, потому что нам уже нельзя совершать ошибок, даже самых малых! Ладно, возьми себя в руки!
Из подвала он отправился на первый этаж, чтобы осмотреть работу Хейтера и Диаса. Угол, в котором те работали, был закрыт шкафом и занавеской. Стенные панели были почти готовы, но за «Турка» еще и не брались.
— Брайан, если будешь так медлить, то не успеешь!
— Хлопоты, сэр. Мне не хватало клея, но я уже достал. Сегодня стенку закончим.
— Что с автоматом?
— Разобрать цацку было не сложно, сэр, а вот сложить! Мы с Мануэлем почти что не спим. И мне нужна краска…
— Какой цвет?
— Коричневый.
— Скажи Робертсону, чтобы еще сегодня устроил со своим родичем. Через три дня ты должен закончить, или мы все проиграем!
— Уже через три дня, сэр?
— Не знаю, возможно, и через неделю, но мы должны быть готовы в любой момент. Это зависит не только от меня. Поспешите!
Он оставил Хейтера с Диасом и вместе с Томом отправился во двор. Когда они остановились возле повозок Миреля, из дома вышел мужчина в кожухе с огромным воротником и в лохматой меховой шапке на голове. Он коротко глянул на Батхерста и прошел к воротам.
— Что это за тип?
— Понятия не имею, сэр.
— Когда он здесь появился?
— Вчера. Наверное, у него какие-то дела с управляющим.
— Слишком много здесь крутится незнакомцев!
— Не можем же мы останавливать и проверять каждого, кто здесь шатается, сэр!
— Не можем, но когда кто-то шатается, вы на двор не выходите, — ответил Батхерст, глядя на силуэт мужчины, уже исчезающий в воротах.
Сразу после этого он закрылся со священником и разговаривал с ним несколько часов. Член ордена филиппинов не был удивлен тем, чего от него потребовали. Без тени аффектации он согласно кивнул и сосредоточенно выслушал объяснения Батхерста, очень редко перебивая каким-нибудь замечанием или вопросом. Они согласовали множество проблем, и только одно беспокоило Бенджамена — что этот человек слишком мягкий, он не владеет властным голосом, у него нет абсолютно необходимой царственной надменности. Он приказал священнику произнести несколько фраз нужным тоном, но результат был мизерным. Нет, эту проблему обязательно необходимо решить! — подумал он. Зато он был восхищен памятью монаха. Всего лишь раз услышав какое-нибудь имя, какую-нибудь деталь, чье-либо описание, число или слово, ксендз Стефан безошибочно запоминал это и мог, не раздумывая, повторить в любой момент.
