Горбун, Или Маленький Парижанин - Феваль Поль Анри

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153

Но когда я снова увидела его, все мои страдания были искуплены. Кончилась моя бесконечная мука! Мой дорогой отец, мой друг, мой защитник вернулся ко мне, и у меня даже не было слов, чтобы высказать, как я счастлива.

После первого поцелуя он оглядел меня, и я была поражена выражением его лица.

— Вы уже выросли, Аврора, — сказал он, — и я даже не ожидал, что найду вас такой красавицей.

Значит, я была красива! Он считает, что я красивая! Красота — это Божий дар, матушка, и я в сердце своем возблагодарила Господа. Мне было то ли шестнадцать, то ли семнадцать лет, когда он сказал это. Я даже не представляла, что можно испытать такое счастье, когда тебе говорят: Вы красивы. До сих пор я не слышала от Анри таких слов.

В тот же день я вернулась из монастыря в наш старый дом. Но в нем все переменилось.

Нам с Анри уже нельзя было жить одним: я ведь стала барышней.

В доме меня встретили славная пожилая женщина Франсуаза Берришон и ее внук Жан Мари.

Франсуаза, увидев меня, воскликнула:

— Как она похожа на него!

На кого? Существовало, надо полагать, нечто, чего мне не полагалось знать, поскольку в определенном смысле со мной были исключительно сдержанны.

Я тогда подумала, и это предположение впоследствии еще более укрепилось во мне, что Франсуаза Берришон была когда-то служанкой в нашей семье. Она, должно быть, знала моего отца и знает вас, матушка! Несколько раз я пробовала расспрашивать ее. Однако Франсуаза, которая обыкновенно весьма словоохотлива, стоило затронуть некоторые темы, становилась немой как рыба.

А ее внук Жан Мари был еще младше меня и ничего не знал. …

Мою милую Флор за все время моего пребывания в монастыре Воплощения я видела всего один-единственный раз. Выйдя на свободу, я сразу же попросила найти ее. Но мне сказали, что она уехала из Мадрида. Это была неправда: через несколько дней я видела, как она пела и плясала на Пласа Санта. Я пожаловалась Анри, а он мне сказал:

— Не надо им было обманывать вас, Аврора, но они правильно сделали, что не привели к вам эту девушку. Запомните, существуют вещи, которые могут оттолкнуть от вас тех, кого вы должны любить.

Кого я должна любить?

Вас, матушка, прежде всего, вас! Но неужели вас огорчило бы то, что я сохранила привязанность к своей первой подруге, к той, которая спасла нас от смертельной опасности? Я не верю этому. Нет, не такую я вас люблю.

Мой друг преувеличил вашу строгость. Ваша доброта сильней вашей гордости. И потом я так вас буду любить! Неужели моя любовь оставит вам время на проявление суровости?

Итак, я стала барышней. Мне прислуживали. Малыш Жан Мари вполне мог сойти за моего пажа. Старая Франсуаза стала моей неизменной компаньонкой. Я уже была не так одинока, как когда-то, но счастливей, чем прежде, не стала.

Мой друг переменился, его манеры стали совершенно иными; он был неизменно холоден, а иногда я замечала, что он печален. Казалось, отныне между нами воздвиглась некая преграда.

Я вам уже говорила, матушка, что добиться объяснения от Анри было невозможным делом. Он хранил свою тайну даже от меня. Скоро я догадалась, что он страдает и ищет утешения в труде. Со всех сторон его умоляли принять заказы. Мы жили в достатке, и даже богато. Мадридские оружейники, можно сказать, пускали работы Синселадора с аукциона.

Герцог Медина-Сидония, фаворит Филиппа V, сказал: «У меня есть три шпаги; эфес у первой из золота, и я подарил бы ее другу; у второй — украшен алмазами, и я подарил бы ее возлюбленной; у третьей же — из черненой стали, но раз он чеканен Синселадором, я не отдам ее даже королю».

Шел месяц за месяцем. Меня охватила грусть. Анри заметил это и выглядел совершенно несчастным.

Окна моей комнаты выходили в огромные сады на задах калье Реаль. Самый большой и самый красивый парк принадлежал старинному дворцу герцога д'Оссуны, который был убит на дуэли придворным королевы господином де Фавасом. После смерти герцога дворец оставался пустым.

Но однажды я обнаружила, что во дворце подняты жалюзи. Пустые залы наполнились роскошной мебелью, на окнах висели драгоценные занавеси. В саду высадили цветы. Во дворце поселился гость.

Я была любопытна, как все затворницы, и захотела узнать его имя. А когда узнала, была потрясена: нового обитателя дворца д'Оссуны звали Филипп Мантуанский, принц Гонзаго.

Гонзаго! Но ведь это имя я видела в списке моего друга Анри. Это было второе имя из вписанных туда во время путешествия и четвертое из невычеркнутых: Фаэнца, Сальданья, Пероль и Гонзаго.

Я подумала, что Анри, несомненно, друг этого вельможи, и даже надеялась увидеть его.

На другой день Анри велел прибить на окнах моей комнаты жалюзи, которых до тех пор там не было.

— Аврора, — сказал он мне, — я прошу вас не показываться людям, которые будут прогуливаться в саду.

Признаюсь вам, матушка, что после такой просьбы мое любопытство только усилилось.

Сведения о принце Гонзаго получить было нетрудно: все только и говорили о нем.

То был один из самых богатых людей во Франции и личный друг регента. Он приехал в Мадрид с каким-то доверительным поручением. Его принимали как посла, и у него был целый двор.

Каждое утро малыш Жан Мари приходил ко мне и рассказывал, о чем говорят в квартале. Принц был красив, у него были прекрасные возлюбленные, он швырял миллионы. Его сопровождали молодые гуляки, они компанией шатались ночами по Мадриду, забирались на балконы, били фонари, высаживали двери и колотили ревнивых покровителей красавиц.

Среди них был один, которому не исполнилось, наверное, еще и восемнадцати, истинный дьявол. Его звали маркиз де Шаверни.

Рассказывали, что у него щеки свежие и розовые, как персик, сам он миловиден, с длинными светлыми волосами, обрамляющими чистый белый лоб, и глазами, озорными, как у девушки, и у него еще даже не выросли усы. Он был самый ужасный из всех. При мысли об этом херувимчике сладко ныли сердца всех сеньорит Мадрида.

Сквозь щели жалюзи на моем окне я иногда видела в сени прекрасного парка Оссуны молодого изящного дворянина с несколько женственной внешностью, но уж он-то совершенно не походил на этого повесу де Шаверни. Он выглядел таким скромным и целомудренным. К тому же он выходил на прогулку ранним утром. А де Шаверни после бурно проведенной ночи, надо думать, вставал поздно.

Этот юный дворянин то присаживался на скамейку, то ложился в траву, то, склонив голову, прохаживался с задумчивым видом, и почти никогда не выпускал из рук книгу. То был чрезвычайно прилежный молодой человек.

Навряд ли де Шаверни был так привержен к чтению.

Нет, такое и подумать было просто невозможно. Этот дворянин был полнейшей противоположностью де Шаверни, если только молва не оболгала самым постыдным образом юного маркиза.

Но молва молвою, а этот дворянин оказался тем самым маркизом де Шаверни.

Шалун, дьявол! Мне казалось, я влюбилась бы в него, не будь на свете Анри.

У него было доброе сердце, матушка, правда, испорченное теми, кто сбил его в столь юные годы с пути, но все же благородное, пылкое и щедрое. Наверное, однажды ветром отогнула край жалюзи, потому что он увидел меня и с той поры все время проводил в парке.

Во всяком случае, я удержала его от многих сумасбродств. В парке он вел себя кротко, как святой. Но тем не менее иногда отваживался поцеловать сорванный цветок и бросить его к моему окну.

Однажды он пришел с духовой трубкой, нацелил ее на жалюзи и очень точно забросил в щель между рейками записочку.

Если бы вы только знали, матушка, до чего это была прелестная записка. Он хотел жениться на мне и писал, что я вырву его душу из ада. Я едва удержалась от ответа, но ведь я совершила бы доброе дело. И лишь мысль об Анри остановила меня. Я даже не подала признаков жизни.

Бедняжка маркиз долго ждал, не отводя взора от моего окна; потом я увидела, как он утер глаза, на которые, видимо, навернулись слезы. Сердце у меня сжалось, но я проявила стойкость.

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153