Шофферы или Оржерская шайка - Берте (Бертэ) Эли

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111

– Это гнусно, милостивый государь, – перебила сердито маркиза. – Подобными поступками вы заставляете меня переменить мнение о вашем характере, который я до сих пор считала честным и справедливым.

– Я вижу, что вы употребляете все усилия, чтобы скомпрометировать своего двоюродного брата в моих глазах и глазах моей дочери, но это вам не удастся, предупреждаю вас, и ваше недоброжелательство ни в каком случае на нас не повлияет.

Не ожидавший этого взрыва, Даниэль был ошеломлен.

– Тетушка, – начал он мягким тоном, – пожалуйста, выслушайте…

– Замолчите, – прервала маркиза, – я не позволю дурно при себе говорить о сыне моего брата… оставьте меня.

И, отвернувшись, она ушла быстрыми шагами, как будто боясь, что не сумеет более овладеть собой.

Даниэль остался один с кузиной.

– Неужели я так виноват, Мария, – спросил он, – и вы тоже неужели не разделяете со мной опасений, которые преследуют меня.

– По совести, нет, Даниэль, – ответила откровенным тоном молодая девушка. – Я не вижу ничего подозрительного в поступках нашего родственника. Он нам всем оказал большую услугу. Оставленный давно своей семьей в бедности, в нищете, он не помнит этого зла, и как только счастье улыбнулось ему, он с полным добродушием явился к нам, таким как есть: прямым, честным и некорыстолюбивым…

Даниэль не мог удержаться от нетерпеливого движения.

– Мария, – заговорил он глухим голосом, – Мария, вы его любите… да, вы его любите, я в этом убежден.

Ничего не ответив, она улыбнулась.

– Не старайтесь обмануть меня, – продолжал в волнении Ладранж, – сами того не подозревая, вы поддались влиянию вашей матери. Конечно, у этого молодого человека есть качества, могущие заменить в нем недостаток образования и заставить забыть его рождение. Мария, вы не решитесь утверждать, что он вам не говорил уже о своей любви и свадьбе?

– Отчего же ему бы и не говорить? – ответила молодая девушка, желая посмотреть, какое произведет действие это на Даниэля. – В тех отношениях, в которых мы находимся, ему было бы трудно, почти невозможно умолчать о своем чувстве.

– И вы не остановили его с первого же слова? Вы не объявили ему, что другие обстоятельства…

– Какие обстоятельства? Не сами ли вы торжественно отдали мне назад мое слово? И я поступила бы очень легкомысленно, если бы не вняла выражению его чувств, подкрепленных родством.

Но, увидя по расстроенному лицу Даниэля, что зашла слишком далеко в шутке, мадемуазель де Меревиль переменила свой тон.

– В силу чего вы сомневаетесь во мне, негодный ревнивец? Может ли кто в мире заставить забыть меня о нашей чистой, святой любви детства?… Я уже раз сказала вам, и это неизменно: я ваша или ничья!…

В словах этих, сопровождавшихся мягким, добрым взглядом, слышалось много правды. Но демон ревности мучил Даниэля.

– А между тем, Мария, сознайтесь, ведь вы слушали не сердясь объяснения этого Франсуа Готье?

– Сознаюсь, Даниэль.

– Как же это, если вы его не любите?

Мария покраснела и в смущении отвернулась.

– Вы безжалостны в некоторых случаях и к некоторым обязанностям, от которых невозможно избавиться. Итак, уж если непременно надобно вам высказать все, то слушайте, я не остановила с первых же слов и не отняла надежды у господина Готье потому что, ну потому что моя мать мне велела поступать таким образом.

– Но какая же в этом цель, поступать так, мадемуазель де Меревиль?

– Послушайте, Даниэль, – опять начала молодая девушка с некоторой грустью, – мне совестно разбирать и угадывать цели моей матери, которой, между тем, я должна подчиняться… Помните ли вы все статьи этого странного духовного завещания дяди Ладранжа? В этом акте сказано, что если Франсуа женат или откажется жениться на мне, то в этом случае, и только тогда я могу получить из наследства десять тысяч экю, в противном случае, если отказ будет с моей стороны, то я ничего не получаю из состояния дяди; понимаете ли вы теперь, почему моя мать требует, чтобы я до последней минуты не давала бы заметить своего отказа?… Но, Даниэль, мне стыдно входить в подробности, и вам следовало бы меня пощадить.

– Да, да, должно быть, – радостно заговорил Даниэль, – я в этом узнаю обыкновенную политику с того… с того времени, как горестные происшествия так изменили ее характер. Между тем, Мария, и я, со своей стороны, умоляю вас: не заходите слишком далеко в этом повиновении.

– Ну полно, Даниэль, не будем более возвращаться к сомнениям, оскорбительным для меня, и поговорим о другом, мой друг; я осталась здесь с вами, чтобы рассказать вам о происшествии, сильно меня поразившем и о котором еще никому не решалась сообщить.

– В чем дело, милая Мария?

– Вы, конечно, помните, что когда, освободив от жандармов на Гранмезонском перевозе, нас отвели в какой-то дом, мы встретили там молодую хорошенькую женщину, сильно волновавшуюся! Я до сих пор не понимаю, что именно ее так сердило и почему ее негодование относилось более ко мне; но мне казалось, что, вмешиваясь в дело, она действовала в нашу пользу, а потому, чтоб ее отблагодарить, я послала ей единственную сколько-нибудь ценную вещь, уцелевшую от нашего богатства, вот это кольцо, подаренное мне отцом… помните вы все это?

– Я хорошо помню все подробности этой ужасной ночи, Мария, и, так же как и вам, происшествие это кажется мне таинственным.

– То, что я хочу рассказать, не менее таинственно. Слышали вы, Жанета рассказывала, что одна бедная женщина, здешняя соседка, найдя калитку отворенной, вошла сегодня сюда, чтоб попросить милостыни. Сначала эта женщина рассказывала мне о своем горе и своих нуждах, но, говоря это, у нее был какой-то рассеянный, беспокойный вид, наконец, когда Жанета, бродившая около нас, ушла, она сунула мне в руку бумажку и скрылась.

– Как? эта нищая, которую обвиняют в отравлении Цезаря?

– Постойте… когда она уходила, я раскрыла бумажку, свернутую в виде письма и в которой находилась какая-то маленькая вещица. Прежде всего прочитайте совет, который мне дают и скажите, что мне делать?

И она подала брату толстую измятую бумагу, на которой непривычной рукой и с плохой орфографией было написано несколько слов. Через несколько минут Даниэль разобрал их:

"Берегитесь! вам угрожает большое несчастье".

Молодой человек задумался.

– Это уж совершенно темно, да и письмо никем не подписано.

– Действительно, Даниэль, но я полагаю, что это предостережение не дано так, с ветру, и что оно от благонамеренной личности. В этом письме находилось и кольцо моего отца, вещь, которую я послала этой молодой женщине в том уединенном домике, посмотрите.

И она сняла с руки хорошо знакомое Даниэлю кольцо.

Разглядев его со всех сторон, он отдал его Марии.

– Я ничего тут не понимаю, – проговорил он, – кто захочет тревожить бедных женщин, никого не обидевших, и кто этот неизвестный друг, который помимо меня хлопочет о вашей безопасности? Каким путем вернулась к вам эта вещь, отданная вами в таких странных обстоятельствах? Мне кажется, что наш знакомый не совсем чужд в этом деле. Но вы теперь видите, Мария, что необходимо мне отыскать эту нищую, расспросить ее и достать от нее, во что бы то ни стало, ключ к этой загадке. А вы и теперь не согласитесь, что она тут замешана в отравлении собаки?

– Как же соединить подобный дурной поступок с видимо добрым намерением, выраженным в письме и присылке кольца? Чтоб привести в исполнение такие два противоположных поступка, надобно быть сумасшедшим.

– А может, она принуждена одинаково повиноваться двум противным влияниям, – ответил Даниэль, подумав несколько минут. Так или иначе, но я, Мария, попрошу вас дать мне самые подробные сведения об этой нищей; как она одета? где живет?

Мария больше не восставала и ответила на все эти вопросы. Бедняжку легко можно было узнать по ее изуродованному оспой лицу, и мадемуазель де Меревиль с террасы несколько раз видела ее проходившей мимо виллы, даже она указала брату на грязную харчевню, находившуюся тут напротив, где, казалось, живет эта нищая.

Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111