Мари Галант. Книга 1 - Гайяр (Гайар) Робер

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мадемуазель де Франсийон начинает осознавать, в чем смысл жизни

Луиза обернулась на пороге своей комнаты и стала ждать Мобре. Тот отставал на несколько ступеней, но шаг не ускорил. Поравнявшись с Луизой, шевалье проговорил:

– Мне надо зайти к себе, дорогая Луиза. Оставляю вам подсвечник, а себе заберу одну свечу.

Не дожидаясь ответа, он снял свечку с канделябра и ушел к себе. Там он покапал воском на мраморную столешницу, поставил свечу и подержал до тех пор, пока застыл воск. Затем Мобре огляделся. Комната выглядела точно так же, как в день его отъезда, не хватало лишь томика Макиавелли, который забрала Мари, и шевалье вспомнил, какая сцена разыгралась у них вокруг этой книги – «Беседы о состоянии мира и войны».

В желтоватом неясном свете свечи тени на стенах подрагивали и расплывались. Если бы не приятные воспоминания, комната могла бы нагнать на шевалье тоску. Он сел в изножии кровати, вынул из кармана трубочку и зеленый кожаный кисет. Медленно и не глядя набил указательным пальцем трубку. Затем в задумчивости поднялся и подошел прикурить от свечи. Тыльной стороной ладони он вытер лоб, которого успела коснуться струя густого дыма.

Шевалье не спешил снова увидеться с Луизой, даже подумал, что будет невредно заставить ее подождать, распалив таким образом ее нервозность.

Он задумался над тем, как следует себя поставить в замке Монтань. Как бы удобна ни была эта комната, придется от нее отказаться, когда он станет советчиком и любовником Мари, постоянным возлюбленным, иными словами, когда он прочно займет место генерала и в ее сердце, и в политической жизни острова; ведь он рассчитывал – несомненно, каким-то тайным, но от этого не менее действенным способом – стать преемником генерала Дюпарке.

Потом он задумался о Жюли, о Луизе, о Мари. Три женщины! Три женщины – одному ему! Конечно, многовато. И хотя он чувствовал в себе силы и желание удовлетворить их всех, однако такой расклад грозил ему частыми неприятностями. Слава Богу, Жюли совсем не ревнива. Уж явно она явится причиной домашних забот! А Мари слишком много всего в жизни повидала и тоже будет благоразумной. Остается Луиза, и ее необходимо как можно скорее обуздать, сделать такой, какой она должна быть в соответствии с его представлением, вкусом и ролью, которую он, шевалье, предназначил Луизе.

Он вытянул перед собой руку и отогнул три пальца. Продолжая посасывать трубку, определил большой палец как Мари, указательный – мадемуазель де Франсийон, средний – Жюли. Да! Средний вполне годился для Жюли. Субретка успела стать ему весьма полезной! Он знал, что зачастую слуги в доме пользуются большей властью, чем сами хозяева, хотя это не всегда бросается в глаза. Во всяком случае, завлечь Жюли в свою игру означало обеспечить себя ежедневным докладом всех событий, всех сплетен, это позволит знать обо всем, что говорится и готовится у него за спиной. Да, Жюли – серьезный козырь. А Мари? Ну конечно же, власть, фасад, за которым станет действовать он сам. Мари! Кукла в его руках, марионетка, которую он будет дергать за нитки, заставляя танцевать, плакать, бушевать, стоит только ему захотеть…

Какова же в этом деле роль Луизы?

Луиза – ширма. Никто не должен знать, что шевалье – любовник Мари. Это вызвало бы подозрительность, ненависть. В конце концов, не стоит забывать, что он – иностранец. Пусть все думают, что он был любовником Мари, но теперь – не у дел, а она тоже будет беззащитна, потому что всякий раз, когда захочет принять решение в Высшем Совете, не будет создаваться впечатление, что это решение исходит от него. Она, возможно, станет сопротивляться, откажется. Но Луиза в том возрасте, когда пора бы замуж. Присутствие Мобре в замке Монтань, таким образом, отныне оправданно: он ухаживает за ней, чтобы жениться.

Ничье сомнение не запятнает Мари, ее репутация останется безупречной. И даже если станет известно, что он состоит в любовной связи с мадемуазель де Франсийон, серьезными последствиями это не грозит.

Он стряхнул пепел в изящное блюдце с дорогой росписью, встал, поправил ремень, задул свечу, крадучись подошел к двери и отворил ее. И тотчас же различил в тишине торопливый топот: кто-то стремглав несся по лестнице. Он поскорее свесился через перила, но различил внизу лишь смутные очертания человеческой фигуры.

Мобре улыбнулся при мысли о Жюли: может быть, охваченная угрызениями совести или войдя во вкус, она отважилась постучать в его дверь и сразу убежала. Однако сейчас же решил, что субретка далеко не тихоня и, если бы захотела, ничто не помешало бы ей войти к шевалье. Кроме того, она ни за что не бросилась бы бежать, словно застигнутый на месте преступления злоумышленник.

Эти мысли промелькнули у него в голове быстрее, чем незнакомая фигура успела добежать до первого этажа. Но вот наконец неясный силуэт мелькнул внизу. Лунный свет, пробившийся сквозь витраж, на мгновение его осветил, и Режиналь мгновенно узнал лакея.

Удивление его было настолько велико, что он почти в полный голос воскликнул:

– Демаре!

Это был в самом деле он. Единственный после шевалье мужчина в замке Монтань, о котором Мобре совершенно позабыл, незаметно сбросив со счетов!

«Какого черта этот Демаре делал возле моей двери?» – подумал он.

Им овладело смутное беспокойство. Не мог лакей шпионить без причины. Режиналю стало до такой степени не по себе, что он был готов броситься вдогонку за наглецом и потребовать объяснений, однако сдержался. В столь поздний час и при сложившихся обстоятельствах скандал Мобре вовсе ни к чему. Он сказал себе, что ничего не теряет тот, кто умеет ждать, зато на следующий день Жюли непременно догадается, что заставило его так поступить. Не теряя больше времени, он направился к Луизе.

Шевалье приготовился как можно тише постучать, но едва он поднял руку, как дверь распахнулась и на пороге появилась сияющая, немного напряженная девушка.

Она посторонилась, пропуская его в комнату. Он буквально ворвался, как вор, опасающийся преследования. Луиза бесшумно затворила дверь и устремилась в его объятия.

Луиза была в широкой рубашке розового цвета до пят, отделанной ленточками по вороту и рукавам. Длинные волосы рассыпались по плечам и переплелись с ленточками, почти сливаясь с ними. Луиза натерлась маслом, благоухающим жасмином, и была так же свежа, как этот цветок. Мобре забавляло, что в понимании Луизы такое средство могло сделать ее более соблазнительной и пьянящей. На самом деле все это не очень ему нравилось. Он бы предпочел, чтобы она выглядела, как всегда, без румян и белил. Впрочем, он и сейчас был готов совершить над собой небольшое насилие и принять ее сейчас такой, какой она предстала перед ним.

Он страстно припал к ее губам. Девушка была еще неискушенной, неловкой, что выглядело наивно и забавно; впрочем, поцелуй настолько ее ошеломил, что она задрожала всем телом. Режиналь почувствовал, как она обмякла в его объятиях, словно у нее иссякли силы и она не может держаться на ногах. Однако он поддерживал ее, крепко обнимая за талию, хрупкую и гибкую; голова девушки откинулась и все больше клонилась назад, казалось, она вот-вот достанет до поясницы и прочих волнующих форм, угадывавшихся под тонкой тканью ночной рубашки.

Луиза отринула скромность, опережая Режиналя в самых смелых его устремлениях, словно хотела доказать, что намного опытнее, нежели могло показаться на первый взгляд. Теперь она сама обнимала его, крепко прижимая к упругим девичьим грудкам с твердыми сосками. Она не хотела упустить ни минуты, проведенной в его обществе, все, в чем она клялась в долгих ночных видениях дать ему и что мечтала взять от него, вспоминая минуты наивысшего блаженства, проведенные с шевалье, Луиза была готова без промедления проделать прямо сейчас.

Он выпустил ее из объятий, чтобы поднять на руки. Ей показалось, что она стала невесомой и находится полностью в его власти. Она ласково ему улыбнулась, давая понять, что он стал для нее всем на свете и она готова принять его власть над собой, исполнить любое его желание.