Семь Оттенков Зла (ЛП) - Маккаммон Роберт Рик

— С чего бы мне уезжать? — удивился Мэтью.

— Я подозревал, что сегодня утром вы подписали документ, подтверждающий мое безумие, и убрались восвояси. Харрис и Найвен еще не приходили к вам с таким предложением?

— Нет, сэр.

— Не волнуйтесь, придут. Тогда вы сможете попросить Клегга увезти вас в Бостон. Харрис же оплатит вашу обратную дорогу до Нью-Йорка?

— Он уже ее оплатил.

— Благородно с его стороны. Счета должны быть оплачены. — Он поежился. — Мне холодно. Вам тоже холодно?

Вдали от камина и вправду было немного прохладно, но Форбс сидел достаточно близко к огню, чтобы не мерзнуть.

Прежде чем Мэтью успел ответить, Форбс сказал:

— Не стойте вы там истуканом! Подбросьте еще дров в камин и сядьте. Давайте покончим с этим — что бы это ни было — как можно скорее.

Мэтью показалось, что с течением дня Тракстон-старший становится все мрачнее. Возможно, дело было в том, что до встречи с «духом» оставалось все меньше времени. Мэтью взял полено из медной бадьи рядом с камином, бросил его в огонь поверх других и понаблюдал за тем, как красные снопы искр улетают в дымоход, после чего повернул второе кресло к очагу и сел.

— Могу я спросить, что вы читаете? — поинтересовался Мэтью, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— «Четыре идола» [33] Фрэнсиса Бэкона. Вы читали этот труд?

— Читал.

— Тогда вы понимаете, что это инструкция по освобождению от неправильных представлений.

— Я предпочитаю воспринимать это, — покачал головой Мэтью, — как указание оставаться укорененным в реальности независимо от того, какие заблуждения навязываются уму.

— Каждый понимает по-своему, — ответил Форбс. — Но, возможно, вы правы. — Он внезапно наклонился к Мэтью. Его глаза казались глубокими темными впадинами на морщинистом лице, но в них стояла умоляющая настойчивость. — Послушайте меня, Мэтью. Я не схожу с ума и не поддаюсь влиянию безумия. Я действительно вижу свою Мэри.

— Именно об этом я и пришел вас спросить. Как получается, что вы видите дух, когда находитесь под действием сонного снадобья доктора? Разве оно не должно навевать на вас сон?

— Я борюсь с ним. Иногда я выигрываю, иногда проигрываю. Иногда по вечерам я вообще отказываюсь его пить, надеясь увидеть Мэри снова. Доктор Гэлбрейт — сильный человек, но он не может насильно влить мне в горло напиток, который я не хочу проглатывать.

— И когда вы видите Мэри, вы абсолютно уверены, что не находитесь под действием снотворного зелья, и она вам не снится?

Форбс снова откинулся на спинку кресла и уставился на пляшущие языки пламени.

— Я не был под действием зелья, когда она впервые пришла ко мне. Это было сентябрьской ночью двадцать восьмого числа. Можете быть уверены, я очень хорошо это помню.

— Ясно, — кивнул Мэтью. — Опишите мне подробно, что произошло.

— Подробно, — повторил Форбс. — Как скажете. Я проснулся. Полагаю, у меня сразу появилось ощущение, что я в комнате не один. Сначала я ее не заметил, пока она не подошла ближе к кровати. На ней было белое платье, такое же, как в жизни. Она просто стояла там в тишине. Я заговорил с ней. «Мэри», — сказал я и снова позвал: «Мэри!». Я знал, что это она вернулась ко мне. Во время того визита она не ответила. Должен сказать, мои глаза наполнились слезами, и я услышал собственные рыдания. Когда в глазах у меня прояснилось, ее уже не было.

— Как она ушла? Сквозь стену? Через дверь?

— Я не знаю. Я был настолько ошеломлен, что у меня кружилась голова. Ах! Говорят, я плакал и даже вскрикивал от удивления и муки. Мэри была так близко! Но в то же время так далеко.

— Вы достаточно ясно видели ее лицо?

— Дрова в камине прогорели до углей, и света почти не было, но да, я знал, что это моя Мэри.

— В доме на тот момент находились Харрис и Симона, насколько я знаю, — сказал Мэтью. — Это точно не могла быть Симона?

— Симона с трудом встает с постели! И с чего бы ей оказываться в моей комнате посреди ночи? В любом случае, когда Мэри пришла в следующий раз, она заговорила со мной.

— Подробности, пожалуйста, — попросил Мэтью.

Форбс раздраженно вздохнул.

— Это было ночью двадцать девятого октября. Доктор Гэлбрейт был здесь и дал мне немного снадобья. Я то погружался в сон, то просыпался. Понятия не имею, сколько было времени, но я слышал, что она говорила, — твердо произнес он. — Она сказала: «Форбс, я здесь». И я увидел ее, стоящую в изножье кровати, одетую в белое. На этот раз пламя было сильнее, и я смог разглядеть ее блестящие черные волосы. Даже после смерти она осталась такой прекрасной!

— Но ее лица вы не видели?

— Мне и не нужно видеть ее лицо, чтобы узнать ее! Она сказала: «Форбс, я всегда с тобой. Я наблюдаю за тобой. Мой дорогой Форбс, я так скучаю по тебе». А затем она отошла от моей кровати, а я снова заплакал. Я попытался встать, но зелье приковало меня к кровати и одурманило. Когда я с трудом поднялся и зажег фонарь, комната была уже пуста.

— И вы сразу рассказали об этом всем в доме? Или на следующее утро?

— На следующее утро. — Форбс смотрел на горящий огонь, вспоминая. — Вы понимаете, я знал, что все остальные могут счесть меня сумасшедшим. И, конечно же, я и сам об этом думал. Был ли это сон? Видение, вызванное зельем Гэлбрейта? А потом, во время следующего визита, двенадцатого ноября, я понял, что мне это не приснилось, потому что она упомянула о ребенке. Ребенке, которого она потеряла, — пояснил Форбс, прерывисто вздохнув. — Я не знаю, рассказывали ли мои братья вам об этом, но у Мэри случился выкидыш незадолго до того, как она сорвалась с утеса.

Мэтью кивнул, подтверждая, что знает эту часть истории, чтобы Форбс мог продолжить рассказ.

— Она снова стояла в изножье кровати, но на этот раз была словно в тумане. Похоже, Гэлбрейт увеличил дозу снадобья, потому что обнаружил, что сон — мой враг. Но Мэри была там, и она сказала: «Не переживай из-за потери нашего ребенка. Он счастлив на Небесах. Присоединись к нам в той славной жизни, что существует за пределами этого мира. Дорогой муж, я очень скоро приду за тобой». Потом она снова попятилась, пока я нащупывал фонарь. Должно быть, я закричал, потому что в комнате появился Найвен, а также доктор Гэлбрейт. Но мой разум был так затуманен, что я с трудом мог рассмотреть их лица. Я спросил, видели ли они ее, но они не видели. С тех пор я стал оставлять фонарь зажженным и каждый раз дерусь с Дунканом из-за этого зелья. Иногда по ночам я выигрываю бой, отказываюсь от снотворного, но я так устаю… так устаю не спать, что иногда проваливаюсь в забытье. Я так скучаю по Мэри! — Его лицо с глубокими морщинами повернулось к Мэтью. — Я не сумасшедший, молодой человек. Вы считаете меня сумасшедшим?

— Прошу, продолжайте ваш рассказ и называйте даты, — попросил Мэтью. — Когда привидение пришло в следующий раз?

— В ночь на двадцать второе ноября и в ночь на девятое декабря. Я был одурманен снадобьем, но услышал, как она произносит мое имя рядом с кроватью. Я смог поднять фонарь и поднести его к ней. Она отстранилась и сказала: «Мне больно от яркого света». И я опустил фонарь, успев рассмотреть нижнюю часть ее лица. Это была моя Мэри. О, да, моя Мэри. Она сказала: «Скоро я приду за тобой. У нас будет великолепная загробная жизнь в том месте, где мы воссоединимся навсегда. Ты ведь доверишься мне, дорогой муж?». И будьте уверены, Мэтью, я ей доверюсь. После этого она отступила в темноту, и я некоторое время наблюдал, как она просто стоит там. Я чувствовал себя таким нужным! Таким любимым! Она вернулась за мной! Я сказал: «Я люблю тебя, моя Мэри, и всегда буду любить», а потом, наверное, зелье взяло надо мной верх, и я проснулся уже утром.

— То есть, вы никогда не видели, как призрак покидает комнату? — Мэтью осенила мысль. — А когда вы увидели нижнюю часть лица Мэри, вы заметили отличительный признак красоты? Родинку.