— Вам хмель ударил в голову, — оборвал его Гюнтер. — Возможно, вы на самом деле придушите его, но ганноверская полиция уже через несколько часов раскроет вас. И вместо пятисот тысяч — тюрьма.
— Но нельзя же безнаказанно делать такие вещи! — горячился полковник.
— Есть способ увеличить вашу долю в десять раз! — не дослушал его до конца Гюнтер.
— Пять миллионов? — Полковник побледнел.
— Да, пять миллионов… Сейчас мы поедем… тут недалеко… Но при условии: будете выполнять все, что я скажу!
— Согласен!
Поймали такси, и через десять минут Гюнтер нажимал кнопку звонка у калитки, ведшей к дому Иоахима Шлихтинга.
Вышел слуга в сопровождении овчарки. Издалека спросил:
— Кто?
— Полковник Пфердменгес и господин Велленберг. Очень важное и срочное дело.
Слуга скоро вернулся и загнал овчарку в помещение.
— Прошу, господин Шлихтинг ждет вес.
Иоахим Шлихтинг стоял в центре большого холла с ковром во весь пол, и это делало его еще более высоким — будто червяк какой-то умудрился стать на хвост и замереть. Молчал, разглядывая посетителей. Гюнтер не выдержал и начал первый:
— Сегодня вы встречались с человеком, который выпытывал у вас две цифры шифра…
Шлихтинг наклонился немного и так застыл, как Пизанская башня. Затем проскрипел недовольно:
— Я не люблю шантажистов, господа. Если вы пришли только за этим, считайте разговор исчерпанным.
Гюнтер показал на полковника.
— Это штандартенфюрер СС Людвиг Пфердменгес. Он назовет вам пароль, который стал известен тому человеку… Ну, тому, кто был у вас сегодня.
— Да, — заявил уверенно полковник. — «Хорошо весной в арденнском лесу». Разве вы никогда не ездили туда в эту пору года? — добавил от себя ехидно.
Шлихтинг подумал немного и спросил:
— Но почему создалась такая ситуация? Пожалуйста… — и указал на кресла в углу холла.
— Человек, с которым вы познакомились сегодня, — начал Гюнтер, — сын Франца Ангела. Надеюсь, вам знакомо это имя?
Какая-то искра вспыхнула в прозрачных глазах Иоахима Шлихтинга.
— Конечно, знакомо, однако, тот парень назвался Карлом Хагеном.
— Карл Хаген — журналист, — заявил Гюнтер. — Его отец скрывался под такой фамилией. Но дело не в этом. Просто я объясню, каким образом к Карлу Хагену попал список тех, кто знает шифр. Я помогал ему с самого начала, если хотите, господа, не без корысти, у нас разговор идет начистоту, и я не таюсь перед вами. Карл Хаген обещал мне миллион, пятьсот тысяч полковнику. На какой сумме сошлись бы, господин Шлихтинг?
Шлихтинг втянул голову в плечи, сощурился иронично.
— Вы много себе позволяете, мой дорогой друг! — произнес присвистывая.
Гюнтер продолжал дальше, будто и не слышал ответа:
— Все равно вы не получили бы и пфеннига, поскольку Карл Хаген решил подарить всю сумму, лежащую на счету, полякам на строительство больницы. Во имя искупления так называемых эсэсовских грехов. Только что я был свидетелем его разговора с одной особой, господин полковник знает ее. — Вдруг сорвался чуть ли не на крик: — Им, видите ли, жалко меня, но они уверены, что я пойму этот жест и с радостью отрекусь от своей части! Никогда в жизни!
Шлихтинг спросил:
— Вы знаете первую часть шифра?
Гюнтер уже овладел собой.
— Две цифры известны полковнику, а первые две знает Карл Хаген. Он узнал их…
— У кого?
— Э, нет… — засмеялся Гюнтер. — Если вы узнаете, у кого, то исключите меня из игры.
— Сколько лежит на счету?
— Это уже деловой разговор. Я знал, что мы придем к соглашению, — повеселел Гюнтер. — Двадцать миллионов марок.
— Двадцать! — Шлихтинг так и замер в кресле. — А он сказал мне: десять.
— И вы сошлись?..
— Какое это имеет значение? Двадцать миллионов!.. — Шлихтинг словно все еще не верил. — Нас трое, и это выходит…
Гюнтер предостерегающе поднял руку.
— Человек, который знает первые две цифры, уверен, что эти деньги — собственность «четвертого рейха». Карл Хаген обманул его.
Шлихтинг положил большие, как лопаты, ладони на колени. Сказал безапелляционно:
— Наша партия — вот кто создаст «четвертый рейх»! Тот человек должен знать это. Вы явитесь к нему как представитель партии. Ну и… — задвигался в кресле, — думаю, мы и на самом деле некоторую сумму…
— Каждому по пять миллионов, — заявил Гюнтер решительно. — Нам по пять и пять на счет партии.
— Это представляется справедливым, — наконец подал голос полковник. — Я за такой вариант!
Шлихтинг согласился. Было жаль отдавать десять миллионов какому-то бурбонистому штандартенфюреру и юнцу, который не представляет настоящего вкуса денег и наверняка сразу же растранжирит их. Но не мог не согласиться: каждый держал другого в руках, каждый зависел от другого.
— Хорошо, господа, договорились, — сказал решительно. — Но завтра в четыре часа мы вместе с Карлом Хагеном должны были вылететь в Цюрих. Вдруг он заподозрит, что мы сговорились за его спиной?
— Ну и что? — беспечно махнул рукой Пфердменгес. — Послать его ко всем чертям, и только.
— Не так все это просто, — поморщился Шлихтинг. — Он поднимет шум в прессе, что мне и моей партии в канун выборов ни к чему. Наконец может предупредить или шантажировать человека, который знает первые две цифры.
Полковник встал.
— Придется этого Карла Хагена убрать… — сказал деловито, словно речь шла о чем-то обычном, скажем, о покупке пачки сигарет.
— Может, все-таки договориться с ним? — спросил Шлихтинг.
— Пустое дело, — возразил Гюнтер. — Я знаю его!
Шлихтинг наклонился к полковнику. Спросил шепотом:
— Ну убрать… Но как?
Пфердменгес засмеялся:
— Я знаю сто способов!
Шлихтинг ужаснулся.
— Но ведь на нас сразу падет подозрение…
Полковник заходил по холлу, заложив руки за спину. Остановился перед Гюнтером.
— У вас есть ключи от «фольксвагена»?
Гюнтер вынул их из кармана.
— Завтра утром ни в коем случае не садитесь в машину.
— А-а… — понял все Шлихтинг. — Только бы не вышла на нас полиция.
— А мы обеспечим себе алиби. Начнем с того, что сейчас поймаем такси и твердо запомним его номер…
…Пфердменгес сел рядом с шофером и всю дорогу разговаривал с ним. Рассказывал, как охотятся на львов в саванне. Расплачиваясь, спросил у водителя, который час. Тот ответил.
— А мне показалось, что нет и девяти… — А когда машина отъехала, полковник сказал поучительно: — Шофер подтвердит, что без трех минут десять мы приехали в «Корону».
— «Фольксвагена» еще нет на стоянке, — заметил Гюнтер. — Когда проезжали, я обратил внимание.
— Это отведет от нас все подозрения, — хрипло засмеялся Пфердменгес. — На стоянке зафиксируют время его возвращения, когда мы уже будем в отеле, и у нас будут свидетели.
— Но как?
Полковник приложил палец к губам.
— Пошли, — подтолкнул Гюнтера, — все будет в порядке.
Приятели Пфердменгеса все еще сидели за столом. Полковник незаметно дал Гюнтеру таблетку.
— Снотворное, — объяснил. — Сейчас мы накачаем их… Предложишь Курту переночевать на диване в твоем номере. Таблетку дашь выпить вместе с вином. Утром он будет клясться, что полночи вы с ним болтали. Спустишься ко мне после двух часов ночи, только осторожно, чтобы никто не заметил. Я не закрою дверь.
…Окна номера Пфердменгеса выходили в переулок. Ночью здесь редко попадались прохожие, но все же полковник, приоткрыв окно, долго прислушивался. Наконец отважился, скользнул в окно, держась за связанные ремни от чемоданов, и Гюнтер осторожно опустил его на панель. Как было оговорено, втянул ремни и закрыл окно.
В дальнем углу комнаты посапывал на диване Ганс. Лежал, свесив волосатую ногу. Гюнтер накрыл его — о Гансе следовало позаботиться, как-никак основной свидетель. Сел рядом, прислушался. За окном тишина, ни одного прохожего. Вдруг стало страшно: а если полковника задержат на месте преступления? Отправив Пфердменгеса на улицу, он уже стал его соучастником. Это же тюрьма…
