На пороге стоял, уставившись прямо в глазок, невысокий крепкий мужчина в длинной кожаной куртке китайского образца. Почувствовав, что я смотрю на него, он отгородился красной книжечкой с надписью «ГУВД». Обречённо вздохнув, я отпер замок.
– Майор Набатчиков, – произнёс он так, будто говорил «Меня зовут Бонд».
Я понял, что испытываю к майору иррациональную антипатию. В следующие минуты он сделал всё, что укрепить её.
– Это что такое? – тоном, которым хозяин отчитывает нагадившего в тапки кота, спросил он, указывая на наружную сторону входной двери.
Утирая выступившую испарину и уже догадываясь, что сейчас там увижу, я осторожно выбрался на клетку и, аккуратно притворив дверь, осмотрел её.
Она вся была исполосована глубокими рытвинами, которые выглядели бы точь-в-точь как следы чьих-то громадных когтей, если считать сопротивление материалов лженаукой и допускать, что ороговевшие клетки кожи могут быть твёрже стального листа, из которого был вырезан вход в мой бункер.
Я молча развёл руками, пытаясь придать своей физиономии обескураженное выражение и тем самым выгадать ещё чуть-чуть времени. Изобрести ни одного мало-мальски правдоподобного объяснения состояния моей двери я не мог, да и врать милиции с ходу как-то побаивался.
Набатчиков выбил из пачки сигарету, чиркнул металлической зажигалкой и затянулся, ощупывая меня взглядом. Глаза у него были недобрые, глубоко посаженные, а тяжёлые надбровные дуги дополняли их сходство со смотровыми щелями в танковой броне. Выпустив облако гари, майор развернулся и пополз в наступление.
– Как спалось? – он тягуче сплюнул в белую пыль.
– Тревожно. Так трясло, – пожаловался я.
– А больше ничего не слышали? Крики, может быть? Звуки странные какие-нибудь?
– На улице, кажется, кричал кто-то, но я не обратил особого внимания. Понятное дело, землетрясение. Дело в том, – на моё плечо, наконец, села муза, и я ощутил прилив вдохновения, – что я скверно спал в последние дни, вот вчера и решил принять снотворного. Переборщил, видимо: даже когда тряхнуло, не смог себя заставить подняться с постели, так что всё было сквозь сон. Пока не очнулся вот, с вашей помощью, надеялся, что мне всё это вообще привиделось. Димедрол пил, – уточнил я на всякий случай.
Тут майор, заслонявший своим корпусом ведущий вниз лестничный пролёт, дал задний ход, и я судорожно глотнул воздуха: на межэтажной площадке темнело огромное багровое пятно, очерченное мелом.
– Соседка ваша, – кивнул на пятно Набатчиков, стряхивая пепел. – Разодрана в клочья, грудная клетка вспорота. Пикантная деталь: сердца нет. Это не вы, случайно? Шучу, шучу, – не утруждая себя улыбкой, добавил он.
– Боже… – я потёр рукой глаза и только тогда обратил внимание, что и сам весь покрыт известью; в горле запершило.
Дверь соседской квартиры приотворилась, из неё показался ещё один оперативник, высокий, чернявый, кадыкастый – внешне совершенно непохожий на Набатчикова, и в то же время неуловимо его напоминающий. Мне подумалось, что ГУВД, да и вообще всё то, что в нашей стране принято с анатомической иронией именовать «органами», должно быть, подвергало ауру своих сотрудников некой чеканке, в результате чего им не надо было даже предъявлять гражданам свои удостоверения – те и так всё сами чувствовали на астральном уровне.
– Ничего не понимаю, – негромко обратился второй к майору. – Дверь открыта, квартира нетронута. По пыли идут следы до выхода. Здесь ты сам всё видел, у нас это отснято, – отпечатки её тапок на лестничной клетке, и полоса эта по ступеням, когда её тащили. Больше никаких следов нет. Что вы слушаете, это вас не касается, – прищурился он, глядя на меня.
– Тогда я пока умоюсь, с вашего позволения?
Воду в кране я пустил совсем тоненькой струёй, чтобы она не заглушала долетавшие через открытую дверь обрывки разговора:
«… что напоминает… в цирке тигр дрессировщика порвал… приезжал, ещё когда работал… тут не человек… цирк, зоопарк позвонить… некоторые богатые чудаки в квартирах держат…»
«…следов нет… тётки отпечатки повсюду, а этого… только когти вот на двери… почему у него?.. что-то знает…»
Когда, натянув тренировочные штаны, я вернулся на лестницу, они уже успели определиться с тактикой.
– Мы вас пока беспокоить не будем. Вы подумайте, память напрягите. Димедрол, в конце концов, развеется ведь когда-нибудь. Телефончик свой оставьте, и наш запишите. Из Москвы пока никуда не пропадайте. И вот ещё что – складывается у нас такое впечатление, что до вас тоже пытались добраться. Знаете, всё-таки, как говорится – «Моя милиция меня бережёт». Вы не подумайте, что нам всё равно, у нас ведь тоже отчётность страдает. И два нераскрываемых убийства в одном доме для нас хуже, чем одно. С наступающим вас, – заключил майор, кинув окурок мне под ноги.
Запираясь, я тоскливо подумал, что и сам был бы рад не пропадать никуда из Москвы, но обещать ничего не мог.
Следователи недалеко ушли от истины: это был не тигр, а ягуар. Но делиться своими переросшими в уверенность предположениями с ними я так и не стал. Пусть их очерствелый мозг и сумеет воспринять их, и даже поверить моей истории, – что с того? Способов борьбы с майянскими оборотнями не описывали не только служебные инструкции МВД, – против них, наверняка, были бессильны даже серебряные пули и прочие народные средства, упоминаемые в европейской мифологии.
Угроза была теперь более реальной, чем когда-либо. Моя несчастная соседка поплатилась только за то, что первой вышла из своей квартиры после землетрясения, совпавшего по времени с пришествием чудища, посланного, чтобы покончить со мной. Моя авантюра стоила жизни невинному человеку, и это само по себе уже было достаточным основанием задуматься о том, имею ли я право её продолжать.
Наконец, я просто боялся. Мне то казалось, что я уже переступил рубеж, до которого можно ещё было делать выбор: словно хотел полюбоваться с канатного мостика на протекающую внизу бурную горную реку, но сорвался, и теперь меня несёт по течению; то вдруг я начинал говорить себе, что всё ещё можно отыграть назад, передумать, отступить, спастись.
