В балканских ущельях - Май Карл Фридрих

— Затем, что ты мне нравишься. Ты философ, у которого можно поучиться. Прямо Аристотель!

— Я не знаю, кто этот господин, но, наверное, видел его когда-то. Из твоих слов ясно, что это умный и предприимчивый человек, раз ты говоришь, что у него можно поучиться, поэтому меня радует, что ты меня с ним сравниваешь. У тебя хорошие манеры, и ты умеешь разговаривать. Ты здешний?

— Нет, я из далекой страны, что далеко на Западе.

— А, знаю, это Индия.

— Возможно, ты отлично знаешь географию, но мне почему-то казалось, что Запад в другой стороне.

— Нет, Запад в Индии. Это единственная страна, где может лежать запад. Но если ты не из этих мест, я должен спросить у тебя паспорт. Есть он у тебя?

— В кармане.

— Покажи.

Поскольку он продолжал спокойно возлежать на траве и курить трубку, я ответил:

— А не хочешь ли ты подойти и посмотреть?

— Нет, не получится.

— Почему же?

— Я не должен беспокоить своих мыслей.

— Правильно. И я не буду.

— Тогда спрашивается, какая из наших мыслей главнее. Ясно, моя.

— Как это?

— Ну, во-первых, я полицейский, а ты чужестранец. А во-вторых, твоя родина лежит на каком-то ненастоящем Западе, значит, у вас все фальшивое, и паспорта тоже. Поэтому я даже пальцем не пошевелю, не то что встану.

Я громко рассмеялся.

— Ты непревзойденный бюрократ. Твои взгляды и убеждения настолько совершенны, что, наверное, сам Пророк продиктовал их тебе.

— Если ты так думаешь, слезь с лошади и узаконь свое пребывание здесь.

Я спешился, вынул серебряную монету, протянул ему и сказал:

— Вот мой паспорт.

Он осмотрел деньги. Лицо его тут же приняло приветливое выражение, он впервые за все время нашего разговора вынул трубку изо рта и вскричал:

— Десять пиастров!

— Ты не ошибся.

— Я такой монеты ни разу не видел. Даже в Стамбуле. Господин, у тебя манеры еще более изысканные, чем я думал. Ты достиг высшей ступени образования, ворота рая для тебя открыты.

— Значит, этот паспорт подходит?

— Очень даже подходит. Он не фальшивый, как я было подумал. Твои спутники не желают последовать твоему примеру?

— В этом нет нужды.

— Как это?

— Посмотри внимательнее на паспорт. Он у нас на всех один.

— Это нехорошо. Падишах издал приказ, по которому любой чужеземец должен узаконить свое пребывание в его владениях.

— Это, наверное, было позже. Ты бывал в Стамбуле?

— Много лет назад.

— А сколько времени ты здесь?

— Две недели.

— Тогда понятно, почему ты не знаешь моего спутника, который родом из этой местности. — И я указал на хозяина. — Так что не все мы здесь иностранцы. Ты разрешить нам ехать дальше? — спросил я, хотя у меня было противоположное этому вопросу желание. Он ответил, как я и ожидал:

— Ради Аллаха, но мне надо бы побеседовать с людьми, чье поведение меня так порадовало.

— А меня не менее обрадовало твое. Можно осведомиться, за чем ты так стремишься в своих мыслях?

— Я охотно сделал бы это, но речь мне дается с трудом.

— О, я этого не заметил!

— И тем не менее это так. Когда в мыслях так мечешься, оказываешься весь в поту, а легкие отказываются дышать. У тебя нет ничего, что охладило бы мой горячий язык?

Я прекрасно понял, что он имеет в виду, но спросил:

— А что ты предпочтешь?

— Холодный металл. Он очень хорошо охлаждает.

— А какого размера?

— Пять пиастров.

— Ну, это легко выполнимо. Вот он.

Я вынул пятипиастровик и дал ему. Он быстро сунул ее в карман, вместо того чтобы положить под язык.

— Теперь мне легче говорить, чем раньше. Когда целый месяц приходится ждать жалованья, и жизнь, и речь становятся трудными, к тому же эти мои гонки… Я ведь ловлю не одного, а троих преступников!

— О, какое сложное дело тебе поручили!

— Да, потому с утра я здесь и лежу и неотрывно думаю о том, откуда начать поиски. Это ли не труд?

— Великий труд!

— Надеюсь, сегодня придет и новая мысль.

— А ты не собираешься сам пуститься за ворами?

— Я и так это делаю.

— Да, но только в мыслях. А я имею в виду — с помощью ног.

— Нет, такое может предположить только недалекий человек. Погонись я за ними с утра без отдыха, я бы выдохся и так и не догнал бы злоумышленников. Лучше уж здесь лежать и размышлять о том, как они далеко убежали.

— Как, ты не знаешь, где они скрываются?

— Кто их знает?

— Даже направление?

— Говорили, что они поехали в Дойран, но если рассудить здраво, какой же преступник станет рассказывать, куда он собирается бежать?

— Ты прав. Тебе не дали других сведений?

— Дали. Они скачут на светлых лошадях и украли сто фунтов и золотые украшения. И вот я теперь размышляю, как я с помощью этих сведений поймаю злоумышленников.

Он произнес это с такой непередаваемой иронией, что я чуть не расхохотался. Потом спросил:

— А другие твои товарищи занимаются этим делом?

— Нет, об этом они не знают.

— Что, полицейский префект не сообщил?

— Нет.

— И не послал их за ворами?

— Нет.

— А вот это надо было сделать!

— Ты думаешь? Он другого мнения. Он вызвал меня, поскольку я его лучший следопыт, и дал мне шесть дней, чтобы я обдумал свои действия. Сегодня надеюсь закончить. Поэтому я уединился в отдаленном месте и сам с собой советуюсь. Никто об этом не ведает. Если воры узнают, что мы идем по их следу, они уйдут еще дальше.

— А если они потратят деньги раньше, чем вы их поймаете?

— Значит, на то воля Аллаха, и никто ничего не скажет.

Беседуя с ним, я заметил, что наш хозяин внутренне напрягся. Он был убежден, что весь полицейский аппарат поставлен на ноги, чтобы вернуть ему украденные ценности. Сейчас же он, к своему удивлению, убедился в том, что этим занимается один хавас. Да и тот получил целых шесть дней на то, чтобы — нет, не ловить — обдумать возможность поимки!

Для ограбленного это переполнило чашу терпения. Он несколько раз порывался встрять в разговор, но я то и дело останавливал его поползновения умоляющим взглядом или едва заметным кивком. Но теперь он уже не смог унять гнева. Он соскочил с лошади, подскочил к развалившемуся на земле хавасу и закричал:

— Ты что сказал?! Аллаха, говоришь, воля?!

— Да, — ответил тот равнодушно.

— Воля на то, что деньги пропали!

— Если пропали, значит, на то и воля.

— Вот здорово! Ты хоть знаешь, где это произошло?

— В Дабиле, полагаю.

— Я тоже так полагаю. А у кого?

— У человека по имени Ибарек.

— Знаешь его?

— Нет, я же сказал.

— Познакомишься!

— Конечно, когда приведу воров.

— Нет, сейчас познакомишься! Посмотри на меня. Кто я?

— Мне это не интересно. Какое мне дело?

— Большое! Меня зовут Ибарек. Меня ограбили!

— Тебя?! — переспросил хавас ошарашенно, даже не приподнявшись, впрочем, со своего «ложа».

— Меня, меня!

— Ну что же, хорошо. Надо сообщить тебе кое-что важное.

— Что?

— Не клади денег там, где их могут найти воры.

— Машалла! Ну что за человек такой! Эфенди, что мне делать?

Вопрос явно предназначался мне. Но я не успел ответить. Мой маленький Халеф не мог более равнодушно смотреть на хамство полицейского чиновника. Он уже давно вертелся в седле. Тут он буквально свалился с лошади и ответил вместо меня:

— Что делать? Я вот сейчас покажу, что делать! — И, подступив вплотную к полицейскому, закричал на него: — Ты что, не знаешь, как вести себя в обществе знатного иностранного эфенди и его спутников?

— Знаю. Зачем кричать?

— Затем, что ты не ведаешь, а я тебе покажу. Поднимешься как миленький!

Он произнес это зловещим шепотом. Блюститель порядка рассмеялся ему прямо в лицо, покачал головой и вопросил:

— Что я слышу, человечек!

Это было самым страшным оскорблением для Халефа. Так называть себя безнаказанно он не позволял никому.