В тени богов. Императоры в мировой истории - Ливен Доминик

С первой половины XV века ни один сын не сменял отца на посту великого визиря. Три десятилетия, в которые визири Кёпрюлю управляли империей, восстановили османскую политическую стабильность и военную мощь. Был завоеван Крит, и это принесло Османам полное господство в Эгейском море. Поражение потерпела и Польша. Режим Кёпрюлю опирался на тесный союз царского двора и двора великого визиря. В XVI веке двор султана был гораздо больше, чем двор любого из представителей политической, религиозной и судебной элиты. К 1650 году ситуация изменилась. Дворы ведущих визирей, наместников и военачальников существенно увеличились в размерах и получили большее влияние. Одним из факторов этого – важным как на символическом, так и на повседневном уровне – было то, что и великий визирь, и его двор покинули императорский дворец Топкапы и обосновались в другой части Стамбула, сформировав тем самым еще один центр власти. Обеспечив Кёрпюлю полной поддержкой со стороны монархии, сначала Турхан Хатидже, а затем Мехмед IV восстановили порядок в османском управлении, которое снова стало работать скоординированно и целенаправленно. Может показаться, что в этом не было ничего сложного. На самом деле Турхан Хатидже и ее сыну пришлось продемонстрировать огромную внутреннюю дисциплину, смириться с некоторыми политическими мерами и назначениями Кёрпюлю, которые шли вразрез с их предпочтениями, и постоянно держать под строгим контролем соперничество, амбиции и интриги при дворе, в гареме, а также в политической элите.

Турхан Хатидже представляется одной из немногих героинь османской придворной политики. В ней мудрость и сила сочетались с человечностью и умением видеть сильные и слабые стороны людей. Она не позволяла личному тщеславию и амбициям влиять на ее сужения. Достигнув зрелости, Мехмед IV дал понять, что не хочет, чтобы его мать и дальше участвовала в политике. Сам Мехмед жил в Эдирне (Адрианополе), где имел возможность заниматься своим любимым делом – охотой – и держаться на расстоянии от столичных янычар, которые периодически поднимали бунты. В 1666–1676 годах Мехмед ни разу не посетил Стамбул. Турхан Хатидже вернулась в столицу в 1668 году, и ее присутствие и покровительство, не говоря уже об основанных и поддерживаемых ею богоугодных заведениях, помогали заполнить пустоту, образовавшуюся из-за отсутствия султана. Она была единственным в империи человеком, который мог время от времени призывать султана к исполнению своих обязанностей, отвлекая того от обожаемой охоты.

Османские законы передачи власти от брата к брату без братоубийства к тому времени еще не устоялись. После рождения сыновей Мехмед IV (а еще сильнее – их мать) хотел убить своих единокровных братьев, чтобы обеспечить передачу власти своим детям. Турхан Хатидже успешно противостояла Мехмеду. Она поселила своих приемных сыновей, шехзаде Сулеймана и Ахмеда, во дворце Топкапы, чтобы они оказались под защитой у нее самой и ее преданных стражников.

Вскоре после ее смерти Мехмед IV и Кара Мустафа серьезно просчитались, попытавшись взять Вену в 1683 году. Хотя осада города почти увенчалась успехом, опасность османского вторжения в Центральную Европу позволила Габсбургам создать могучую коалицию, в которую вступили германские князья, Венеция, папа римский, Польша и Россия. Эта коалиция спасла Вену и прогнала Османов из Венгрии и Трансильвании. В результате Ката Мустафа был казнен в 1683 году, а Мехмед IV – свергнут в 1687-м. Шехзаде Сулейман, проведший все 46 лет своей жизни за стенами гарема, вышел на белый свет и стал султаном Сулейманом II²⁵.

Впоследствии он вспоминал, что, когда его вывели из гарема, чтобы он взошел на трон, он подумал, что идет на казнь. Он добавил, что с самого раннего детства он боялся, что любой день может стать для него последним. Его страх был вполне обоснован. Жизнь в таком же страхе существенно усугубила психические проблемы Мустафы I и Ибрагима I. По их меркам Сулейман II был на удивление здравомыслящим, благоразумным и порядочным человеком. Но жизнь в кафесе на задворках гарема плохо подготовила его к управлению государством. Заточенным в кафесе османским шехзаде не позволялось обзаводиться потомством. Такое право было только у правящего султана. Пока его отец был жив и правил страной, шехзаде наслаждался относительной свободой и получал образование во дворце. Но султан, как правило, умирал, когда его сыновья не достигали и отрочества. Ко второй половине XVII века братоубийство прекратилось, и был принят закон, по которому престол переходил к старшему из живых братьев покойного султана.

Ни один из ведущих учителей, богословов и чиновников не мог войти в гарем и принять участие в образовании шехзаде. Следовательно, единственными его учителями становились евнухи. Некоторые дворцовые евнухи были образованы, но жизнь в кафесе не обеспечивала потенциальному наследнику адекватную интеллектуальную подготовку для управления огромной империей. Кроме того, шехзаде не был знаком с османским обществом, не имел опыта управления государством и плохо умел общаться с людьми. Ему не позволялось обзавестись друзьями, клиентами и союзниками, с которыми он мог бы обмениваться идеями и которые помогали бы ему решать задачи государственной важности по восшествии на престол. В наследственных монархиях передача власти часто сообщала власти новую энергию, а также приносила с собой новые идеи и новых людей, которые прежде не участвовали в управлении государством. При воцарении сына часто сменялось поколение чиновников и советников. В османской системе недостатки передачи власти уже немолодому брату покойного султана не компенсировались его огромным опытом. Неудивительно, что Мехмед II, Селим I и Сулейман I известны и современным туркам, но лишь историки помнят имена султанов XVII и XVIII веков²⁶.

Османская политическая система этих столетий порой называется Второй Османской империей или – на мой взгляд, некорректно – османским конституционализмом. Она фундаментально отличается от предыдущей и последующей эпох тем, что в этот период власть султана была строго ограничена. Историк, который предложил именовать ее Второй Османской империей, называет ее эпохой протодемократизации и отмечает, что главным условием для ее выделения служат ограничения императорской власти. Одним из таких ограничений была система престолонаследия. В XVII и даже в большей степени в XVIII веке султаны, которые бросали вызов основным социальным группам и интересам отдельных стамбульских групп, теряли свой трон. В число этих групп входили дворы ведущих чиновников, религиозная и социальная элита и растущая бюрократия. Во многих отношениях самой главной группой, которая при этом давала физическую силу противникам авторитарного правления, были янычары²⁷.

Когда после 1650-х годов гвардейская кавалерия ослабела, янычары стали единственным многочисленным воинским формированием в Стамбуле. В XVI веке их количество существенно возросло – сначала в силу того, что развитие военного дела позволило Османам вооружать гораздо больше пехотинцев, чем раньше. Чтобы янычары могли обеспечивать себя и беречь доходы государства, им рекомендовалось находить себе занятия в столице. В XVIII веке система девширме прекратила существование, и янычар стали набирать из мусульманского населения. Вскоре монархия потеряла контроль над процессом набора войска. В конце концов десятки тысяч ремесленников, купцов и лавочников купили себе членство в янычарских подразделениях в погоне за статусом, содержанием и налоговыми и юридическими льготами, которые полагались янычарам. Мало кто из них имел военную подготовку и мог быть полезен в военное время. С другой стороны, войска янычар установили тесные связи с базаром, ремесленными гильдиями и суфийскими сектами, которые играли ключевые роли в жизни стамбульского населения. В некотором роде янычары стали “вооруженным совещательным собранием нации”, если понимать под “нацией” население османской столицы²⁸.

Как и все режимы, основанные на почтительном отношении к существующим интересам, османское государство было консервативным. На протяжении большей части второй половины XVII века и до 1768 года оно было политически стабильно и обеспечивало высокий уровень безопасности населению Стамбула. Жизнь была относительно предсказуемой и определялась законами, традициями и обычаями. Для многих подданных Османской империи это было удачное время, даже золотой век. В выигрыше были и османские шехзаде. Если жизнь в кафесе и была незавидной, она все-таки была лучше, чем гибель при восшествии брата на трон. Хотя султанов часто свергали, им обычно позволяли отойти от дел и жить в комфорте под домашним арестом. Политический консерватизм соответствовал “общему консервативному характеру османской культуры”. Культурный консерватизм отчасти восходил к глубокой преданности суннитскому исламу. Хотя к христианам и иудеям, как правило, относились с завидной толерантностью, Османская династия и элита с начала XVI века считали себя первыми в мире защитниками истинной исламской веры. Ни элите, ни народу не позволялось открыто заимствовать идеи из немусульманских обществ. Османские элиты были прежде всего преисполнены гордости за свою наследственную империю – долговечную, великолепную и победоносную. Они полагали, что Османская империя уникальна, а ее славная история свидетельствует, что империя благословлена Аллахом. Проблемы, как правило, считались преходящими и связывались с ошибками отдельных людей и грешностью человечества. Чтобы решить их, обычно предлагалось вернуться к принципам османского Золотого века, под которым обычно подразумевалась эпоха Сулеймана I²⁹.