Сто лет назад - Марриет Фредерик

— Не угощайте нас своими баснями, милейший, а назовите нам просто свое имя, и этого будет вполне достаточно!

— Прекрасно, сэр, я готов! Мое имя — Александр Месгрев, сэр! Я — старший брат вашего капитана Филиппа Месгрева и буду вам очень признателен, если вы спуститесь к нему в каюту и уведомите его о том, что я здесь!

И старший лейтенант, и офицеры с недоумением посмотрели на меня, точно так же, как капитан Топлифт и пираты. Старший лейтенант, по-видимому, не знал, как ему отнестись к моим словам, принять ли их за пустую похвальбу или отнестись с доверием, и не знал, что ему делать, когда капитан Топлифт сказал:

— Я, конечно, не знаю, то ли именно лицо этот джентльмен, каким он себя называет, но, несомненно, верно, что он приплыл к нашему шунеру, спасаясь от преследовавших его индейцев, что вам могут подтвердить все мои люди, а также и то, что он никогда не был одним из нас! Экипаж предлагал ему сделаться их капитаном вместо меня, но он отказался наотрез!

— Да! — подтвердили пираты. — Это правда!

— Прекрасно, сэр, в таком случае я передам капитану то, что вы мне поручили сказать ему!

— Для большей уверенности, — заметил я, — я напишу на клочке бумаги мое имя, и вы отнесете эту записку моему брату; он знает мой почерк и мою подпись.

Мне подали бумагу и перо, я написал свое имя, и старший лейтенант понес этот листок бумаги в каюту капитана. Спустя минуту он вернулся и пригласил меня следовать за ним.

ГЛАВА XXI

В объятиях брата, — Доброе слово в защиту капитана Топлифта и двух португальцев. — Моя повесть. — Повесть брата Филиппа. — Что сталось с У иной. — Мой алмаз. — Нежданное наследство.

Спустя минуту после того, как я покинул палубу «Весты» и спустился вслед за офицером вниз, я был уже в объятиях брата. Некоторое время ни он, ни я не могли произнести ни слова. Наконец Филипп заговорил первый:

— Как мне благодарить Бога за то, что я вижу тебя живым и здоровым! Я считал тебя умершим, как и другие, и никак не мог ожидать, что найду на борту пиратского судна, на борту судна, которое я расстреливал без пощады, тогда как каждый выстрел мог причинить тебе смерть! Какое счастье, что я ничего не знал о том, что ты находишься на этом шунере, иначе я не мог бы исполнить свой долг. Я не стану тебя расспрашивать, как ты попал на него; это, вероятно, должно быть концом твоего повествования, а ты должен рассказать мне все от начала до конца с того момента, как ты покинул Рио, а затем и все остальное с того времени, как ты отплыл от берегов Африки.

— Значит, они получили мои письма из Рио?

— Да, после того как они долгое время считали тебя умершим, и эти письма несказанно обрадовали их; но я не хочу торопиться и заглядывать вперед; довольно того, что я вижу тебя живым и здоровым, мой милый Александр, и опять могу прижать тебя к своей груди!

— Но позволь мне задать тебе один вопрос!

— Я уже знаю, какой, — засмеялся Филипп. — Она была здорова, когда я в последний раз видел ее, но очень страдала; ведь от тебя не было никаких известий. И отец ее, и друзья старались уговорить ее примириться с мыслью, что тебя нет уже в живых, так как шебека, на которой ты находился, пропала без вести, но она упорно держится того мнения, что ты жив, и не хочет расстаться с надеждой свидеться с тобой. Но эта самая упорная надежда, упорно не осуществляющаяся, измучила, истомила ее. А теперь, когда ты это знаешь, пройдем в кают-компанию, и позволь мне переодеть тебя, чтобы я мог тебя в приличном виде представить всем как моего брата. Мне думается, что мое платье как раз придется по тебе!

— Благодарю, Филипп! Я не прочь переодеться, но прежде, чем заботиться о моей внешности, я хотел бы позаботиться о моем желудке: я почти целые сутки ничего не ел, а потому, если ты прежде всего распорядишься накормить меня чем-нибудь, то я с удовольствием поем, пока ты будешь выбирать для меня платье.

Филипп позвонил и приказал подать в каюту завтрак и вино. Покушав всласть и подкрепив свои силы, я добрых четверть часа отмывался от грязи и копоти последнего боя, после чего оделся и вышел наверх, уже совершенно не похожий на пирата.

Филипп тотчас же потащил меня наверх знакомить с его офицерами; старший лейтенант рассыпался передо мной в извинениях за свое грубое обхождение, но я сказал ему, что по моему внешнему виду он, конечно, мог принять меня за пирата и как с таковым не особенно церемониться.

— Кстати, Филипп, — сказал я, обращаясь к брату, — раз мы заговорили о пиратах! В числе их есть человек, который хотя и вынужден был нести обязанности капитана на пиратском шунере, но, в сущности, он не пират; я его знаю лично и просил бы тебя отнестись к нему доброжелательно. Я впоследствии объясню тебе его поведение, и ты убедишься, что он не заслуживает участи пирата, равно как и двое португальцев, попавших сюда почти так же, как и я! Это мои бывшие сотоварищи по несчастью, люди из экипажа погибшей шебеки!

— Раз ты говоришь, брат, то твоего слова для меня довольно! Будь спокоен за них! Пусть этих трех людей отпустят на свободу и позаботятся о них! — приказал Филипп тотчас же старшему лейтенанту.

Пробыв минут десять на палубе, я вернулся вместе с братом в каюту.

— Что это за предмет, который ты забыл на моем туалетном столике? — спросил Филипп, разглядывая мою кожаную ладанку, заключавшую в себе мой алмаз.

— Это, Филипп, является частью моей повести и может в настоящее время оказаться при случае чрезвычайно важным для меня! Сейчас я не думаю, что могу подарить тебе эту вещицу!

— Не похоже на то, чтобы она представляла из себя большую ценность! — заметил он.

— Во всяком случае прошу тебя спрятать ее в самое надежное место и запереть как можно тщательнее под замок!

— Если ты этого хочешь непременно, то будь спокоен: я сделаю, как ты желаешь, но теперь расскажи мне обо всем по порядку!

Я рассказал все, что уже известно читателю; обед прервал мое повествование, а после обеда, за чашкой кофе и хорошей сигарой, я продолжал. Когда я кончил, Филипп высказал свое удивление по поводу столько кратного чудесного спасения от самых многообразных бед и задал мне целый ряд вопросов, между прочим спросив меня:

— А этот маленький негодяй Пелег, сын капитана «Транссенданта», здесь, с другими пленными?

Я отвечал, что не видал его и думаю, что, ослабев от потери крови, он, вероятно, остался на шунере и вместе с ним пошел ко дну. Так оно и оказалось на самом деле.

— Странные вещи пришлось мне слышать от тебя, брат, — сказал Филипп, — у тебя, как вижу, заколдованная жизнь! И Бог сохранил ее тебе именно для того, чтобы доказать, что Эми права в своем убеждении, что ты жив и должен вернуться. Ну, а теперь твоя очередь слушать, а моя говорить. Когда я расстался с тобой, то был лейтенантом у капитана Левин на его шунере; вскоре по выходе в море у нас завязалось дело с одним испанским судном, несравненно большей силы, чем наше, вооруженным тридцатью крупными орудиями. Видя, что мы ничего не сделаем с ним вследствие превосходства его вооружения, мы прямо абордировали его, и непривычные к рукопашным схваткам испанцы вскоре подались и дали нам возможность очистить от них палубу, загнав всех вниз. Когда капитан Левин привел свой приз, то был немедленно назначен командиром фрегата с 36-ю орудиями; я последовал за ним в качестве старшего лейтенанта. В следующее плавание нам снова пришлось выдержать бой с судном, равным нам по силе, и мы опять же вышли из него победителями, и я был отправлен отвести приз. При этом капитан Левин послал прекрасное отношение обо мне, вследствие которого, вероятно, и был назначен командиром небольшого брига. Но прежде дозволь мне досказать о капитане Левин. В мое отсутствие он захватил большой галион, давший ему целое состояние, после чего он окончательно отказался от службы на море и поселился на берегу, а мне писал, что до сих пор он только растрачивал деньги, а теперь, получив разом такой куш, намерен сохранить их. На них он купил большое поместье, занялся хозяйством, женился и, кажется, очень счастлив.