Игра королев - Даннет Дороти

— Дьявол, тебе что, особое приглашение требуется? Ори громче, парень, и никто тебе рта не заткнет. — Он улыбнулся, что-то припоминая. — Твой хозяин, однако, стакнулся с Джорджем Дугласом. Доказательств у него нет, но благодаря Дугласу и прокурор не может ничего решить.

— Какая разница? — мрачно проговорил Скотт. — Его потопят первоначальным обвинением. Там-то у них есть доказательство.

Бокклю проворчал, изучая лицо сына:

— Видывал я, как Генри Лаудер имел доказательств сверх головы и все же проигрывал дело. — Слова его звучали неискренне. — Ну ладно: пойду домой перекусить. А ты, если будешь с Калтером, спроси у него насчет кобылки. Если я выручу что-нибудь за этого парня Палмера, то, может быть, все же куплю ее.

Скотт кивнул головой и двинулся было прочь, но вдруг спохватился:

— За Палмера?

Бокклю усмехнулся:

— Да, за высокородного и преславного сэра Томаса Палмера, инженера. Ты что, не знал? Я захватил его в прошлом месяце, во время налета.

— И где же он?

— В замке, вместе с остальными пленными. Их там полно, я слышал. А тебе зачем?

— Просто так, — заявил Скотт и выбежал на улицу столь стремительно, что шпага его застучала о дверные створки.

Большой Томми Палмер, бывший комендант Старикана в Булони, бывший начальник стражи в Кале, бывший смотритель таможни, бывший церемониймейстер, дворянин, приближенный к Генриху VIII, и ранее, во Франции, бывал в плену, но на этот раз, хотя благосостояние его и не пошатнулось, он несколько пал духом и нуждался в утешении.

Палмер попросил, чтобы его и дюжину его людей поместили в одной комнате. Все они занимали видное положение и стоили немало, поэтому комната, хотя и средних размеров, была приятная, с дубовыми панелями, немного выщербленными; окно в мелком переплете выходило прямо на залив, а за низкой прочной дверью стояла вооруженная стража.

Проникнуть туда оказалось труднее, чем ожидал Уилл Скотт. Ему это удалось лишь с помощью Тома Эрскина — и то под предлогом, что отец поручил ему обсудить с Палмером условия выкупа.

Поскольку на самом деле обсуждать было нечего, деловая беседа с сэром Томасом закончилась очень скоро, и Эрскин заторопился уходить. Но Палмер на этот раз скучал в плену, ему хотелось поболтать еще, и Скотт тоже не спешил.

Они вежливо обменялись сплетнями того и другого двора и со взаимным интересом коснулись наименее важных, но бывших на виду деятелей. Несколько товарищей Палмера присоединились к беседе.

Эрскина, который торопился обратно в Толбот, мало занимал разговор, но инженер понравился ему: лет шестидесяти, с седой бородою и светлыми курчавыми волосами. От волос до густых усов лицо его было выдублено солнцем; когда инженер смеялся — а делал он это часто, — крепкие передние зубы сверкали словно форель, выпрыгивающая из омута.

Том так пристально вглядывался в Палмера, что и не заметил, как Скотт открыл свой кошель. Когда принесли маленький столик и поставили его между инженером и Уиллом, Эрскин удивился. Еще более удивился он тому, как Палмер глядел на этот столик: словно мать-слониха на долгожданного детеныша.

На столе лежала колода карт.

— Ну теперь держите меня, — объявил Томми Палмер. — Предлагайте мне китайский трон и Елену Троянскую в придачу — я все равно выберу таро. Ты не передумал?

— Вовсе нет. Рад вам угодить, — вежливо откликнулся Скотт и добавил, к вящему изумлению Эрскина: — Первая сдача моя, если вы не возражаете. — Тут он уселся, а Палмер стал бурно выражать свою радость.

Эрскин похлопал юношу по плечу:

— Время, Скотт. Нам пора идти.

Рыжеволосый парнишка небрежно повернул голову:

— На одну игру времени хватит. Вы, впрочем, можете идти, если хотите. Я догоню.

Уилл уже тасовал карты. Том кинул на него проницательный взгляд, схватил стул и уселся смотреть на игру.

С тех пор как юноша вернулся в Эдинбург, Том не раз уже видел у него эти карты таро. Были они жуткие, в готическом стиле, невыразимо зловещие. Младшие арканы четырех мастей не заключали в себе ничего особенного: всю свою нездоровую фантазию художник приберег для старших фигур. Маг, Хозяйка, Первосвященник, Влюбленные, Смерть и Сила, Повешенный, или Предатель, и, наконец, Страшный Суд — все эти образы были задуманы и исполнены в необузданной гротескной манере.

Тому нравилась эта колода. Он любил и тарокко, но ощущал с беспокойством, что времени на игру совершенно не остается.

— Послушай-ка, Скотт, — повторил он, но карты уже были розданы, и Уилл раздумывал над сдачей; Эрскин отступился и решил подождать.

Скотт сыграл не одну, а две игры. Обе он проиграл, но не вчистую: лишь в самый последний момент умудренному опытом Палмеру удавалось взять верх. Пока они играли, в комнате царило радостное возбуждение; Эрскин понял, что до сих пор мало кто осмеливался тягаться с Палмером, а противостоять ему так долго не мог никто.

Сыграв вторую партию, Палмер откинулся назад и заревел в тоске:

— Черт возьми, я уж и забыл, когда мне удавалось так хорошо поиграть. За каким дьяволом вам нужно уходить? Я хочу играть дальше, и вы хотите — сами карты того хотят.

Скотт с ухмылкой встал на ноги и потянулся.

— На вас и так обрушились все невзгоды. Не хватало еще, чтобы я вас обыграл.

— Обыграл! — хором завопили все присутствующие.

— Эй, мальчик мой, — добавил кто-то, — ты говоришь с лучшим картежником Англии.

— И все же я говорю, что обыграю его, — стоял на своем Скотт.

В глазах Томаса Палмера появился нехороший блеск.

— Это что, вызов?

— Да нет… — протянул Скотт. — Sine lucro friget ludus [10] — наш родовой девиз. Неохота играть просто так.

— Черт, так за чем же дело? — проговорил Палмер.

Вещи пленных были сложены в стенном шкафу; он вытаскивал оттуда узлы и тюки, пока не добрался до нужного. Потом, подумав с минуту, вытащил еще одну скатку и положил к ногам Скотта.

— Здесь смена хорошей одежды, немного денег, серебряный кубок и добротные сапоги. И в этой скатке тоже что-то есть: она принадлежала другому человеку, но теперь перешла ко мне. Хватит этого для начала?

Скотт подбросил в воздух свой тяжелый кошель.

— Пожалуй что, и хватит, но мы, шотландцы, деловой народ. Может, откроете их, а мы посмотрим?

Палмер, ничуть не обидевшись, сверкнул желтоватыми зубами и разрезал обе скатки ножом Уилла. В его собственной находились те самые вещи, которые он описал. Другая скатка была уложена кое-как: одежда вся в пятнах, денег — ни следа. Скотт наклонился и вытащил длинный узкий конверт, запечатанный красным сургучом.

— А это что? Документы на владение?

Палмер, тасуя карты, взглянул на бумаги и пожал плечами.

— У бедняги Сэма не было ни кола ни двора. Может, любовное письмо?

Скотт перевернул конверт. На другой стороне виднелась надпись, и юноша показал ее Эрскину. Четким почерком там было написано: «Хаддингтон, июнь 1548 года. Показания». А ниже, другим почерком, возможно Уилфорда, приписано: «Сэмюэл Харви. Отложить для П. «.

Больше им ничего не удалось узнать: кто-то выхватил конверт из руки Скотта.

— Интересно? — добродушно осведомился Палмер. — Чувствовал я: что-то здесь нечисто. Пожалуй, это я лучше приберегу.

На какой-то миг Эрскин подумал, что Скотт сейчас набросится на здоровяка. Вместо этого юноша отвернулся, раскрыл кошелек и высыпал его содержимое на стол, рядом с картами. Кроны, звеня, покатились, засверкали ясным лунным светом между кошмарных картинок.

— Я бы мог заполучить письмо, просто позвав стражу, — сказал Уилл. — Но я его у вас покупаю.

Палмер усмехнулся:

— Но я не собираюсь продавать.

Веснушки на бледном лице Скотта сделались темными как корица.

— Назовите свою цену.

Сэр Томас встал, сжимая конверт в руках. У очага он остановился и, не сводя с обоих шотландцев добродушного взгляда, сломал печать.

— Наверное, сначала следует посмотреть, из-за чего вы так суетитесь. В конце концов, знаете ли, он приходился мне двоюродным братом.