Авантюристы (СИ) - Турбин Андрей

На круглом лице служителя отобразился сложный мыслительный процесс. В наступившей тишине стало слышно, как что-то движется внутри его головы, скрипит половицами, хлопает невидимыми дверями, отворяет ящики памяти.

Все это происходило довольно долго, и Сергей стал скучать. Он хотел, было, уже отозвать назад свой вопрос, но тут рот коридорного распахнулся.

— Как же, сударь, соловьи у нас выдающие!

— А ведь и верно! — согласился «Гроза морей». — Как я мог запамятовать!

Лицо коридорного сразу обрело значительность. Кустистые брови взлетели вверх.

— Быть в Курске, сударь, и не услыхать наших певческих соловьев никак невозможно-с. Вы опосля всю жисть казниться станете-с!

Чтобы избежать пожизненных мук совести, Сергей и Иоганн Карлович потащились с раннего утра караулить знаменитых пернатых вокалистов в мокрый от росы сад. Оба изрядно продрогли и промочили ноги, но ничего похожего на соловьиную трель так и услышали. Они уже собирались вернуться в гостиницу и, чертыхаясь, продирались сквозь кусты, как вдруг неожиданно сад оживила похожая на звон серебряного колокольчика, замысловатая птичья трель.

— Вот он! — Нарышкин схватил немца за локоть. — Слышите!

— О, да! — зашипел Иоганн Карлович. — Das ist gut! Das ist ser gut!

— Знаменитый курский соловей! — тихо проговорил Нарышкин, как бы смакуя фразу. — Ишь, что творит! Какие коленца, паразит, выводит!

— Что есть паразит? — благоговейным шепотом поинтересовался пытливый Заубер.

— Паразит …ну, это значит поразительно, …замечательно.

— Паразит! — млея от восторга, согласился Заубер. — Очень большой паразит!

— Нигде в мире нет таких соловьев! — похвастался Нарышкин, всем нутром ощущая прилив патриотизма.

Восхищенные реплики любителей соловьиного пения внезапно прервались треском кустов и появлением заспанного отрока, обладателя копны спутанных рыжих волос и густо засиженной веснушками физиономии. Обеими руками отрок прижимал к животу большую проволочную клетку.

— Вот она где! — довольно бесцеремонно сказало юное создание, с ненавистью оглядывая нижние ветки яблони, с которой и доносилось божественное пение. — Попалась, стервь!

— В чем дело, молодой человек? — шикнул на него Нарышкин. — Смотри, не спугни нам знаменитого певческого соловья, а не то ты у меня получишь!

Отрок испуганно попятился и выронил клетку.

— Осподь с Вами, барин, какие уж тута соловьи? — веснушчатая физиономия выражала крайнее удивление. — Энто у купца Чертопхаева заморская канарейка удрали. Так мне сыскать ее велено, а то и впрямь в шею накладут!

Весьма продолжительное время «Гроза морей» молчал, стараясь не смотреть в сторону Заубера. Немец также молчал, рассеянно моргая и пытаясь сорвать с мокрой одежды налипшие репьи.

— Пойдемте, Иоганн Карлович, нам пора собираться в дорогу, — наконец хмуро сказал Нарышкин и, ежась от утренней прохлады, побрел к гостинице.

Киев встретил путников приветливо. Он поразил всех без исключения, в том числе, в очередной раз и Нарышкина. Сергей любил этот древний город и всегда был рад встрече с ним. Больше всего ему нравилось любоваться киевскими окрестностями со смотровой площадки у подножия Андреевской церкви. Вид отсюда открывался восхитительный. Тонущий в зелени град Кия был виден как на ладони. Сразу бросалась в глаза широкая синяя лента Днепра, окаймленная белым песком пляжей. За нею лежал почти сплошной ковер зелени низкого, местами заболоченного левобережья. Внизу у подножья Старокиевской горы шумел торговый Подол. Прямо из-под ног, прихотливо извиваясь, к нему сбегал Андреевский спуск. Слева к Подолу подползала песчаными отмелями Рыбальского острова Оболонь. Где-то там, выше по течению в Днепр вливалась Десна. Она выгрызала в правом его берегу заливы, которые носили названия Верблюд и Собачье гырло. (Последнее название неизменно веселило Нарышкина.) Справа из-за кудрявых каштановых крон в небо целились колокольня и маковки Святой Софии Киевской, за ней, словно опята на грибной поляне, — целая россыпь сверкающих куполов Печерской лавры и еще дальше, почти у самого неба, — золотые шляпки церквей Выдубицкого монастыря.

— Вы заметили, что мы с вами уже привыкли осматривать города как бы сверху, — обратился «Гроза морей» к своим слегка обомлевшим от киевских красот спутникам. — Помните вид с башен Нижегородского кремля?

А Замоскворецкие дали? А помните, как хорош был Петербург с крыши купчихиного дома?

— Ну, это, положим, кто красотами любовался, а кто думал, как бы вниз с этой самой крыши не угораздить! — не отрывая глаз от пейзажа, буркнул Степан.

— Как давно это было, память уж затмилась, — печально вздохнула Катерина и поднесла к глазам платок.

— Когда я смотрю на город сверху, — продолжал разглагольствовать Нарышкин, — мне кажется, что я как бы держу его в ладонях. Понимаете?! Все, что есть в таком городе хорошего, сразу видно. И еще хочется, чтобы обязательно река была. Без реки как-то пусто!

— Вы есть большой романтик, Серьожа! — с неожиданной теплотой сказал Заубер и похлопал Сергея по плечу.

— А потом, когда я посмотрю на такой город сверху, у меня появляется очень сильное желание, — продолжил Нарышкин, несколько смущенно косясь на Катерину.

— О, да! Стихи? — попытался угадать Иоганн Карлович.

— Не совсем… Когда я смотрю на красивый город с высокого, красивого места, у меня появляется желание сесть в этом самом месте, свесить ножки и обязательно выпить!

Заубер неуверенно рассмеялся и вновь потрепал Нарышкина по плечу.

— А ему что горох в стену лепи! — тихо сказала Катерина. — Только дай к бутылке присосаться!

— И то верно! — с охотой подхватил Степан. — Который месяц мотаемся, поиздержались до последней возможности, клад проворонили подчистую, а Вы, сударь, все как новый двугривенный сияете! И впрямь, хоть горохом рассыпься, а Вам все нипочем!

Нарышкин продолжал смущенно улыбаться.

«Запалили меня, добра молодца. Как свечку запалили, сразу с двух концов!», — подумал он, покосившись на ладную фигурку своей возлюбленной.

— Выручайте, Иоганн Карлович, — попросил Сергей, с надеждой глядя на немца. — Право же, я устал объяснять этим людям… Боюсь не сдержаться! Расскажите им про то, что у нас есть надежда. Расскажите им про Константинополь!

Глава вторая

РЕЛИКВИИ ВЕЛИКОГО ГОРОДА

Константинопольский рейд, насколько хватало взгляда, трепетал парусами, флагами и вымпелами. Вот она, армада пришельцев — быстроходные, маневренные, ощетинившиеся длинными веслами и носовыми таранами галеры, широкоскулые и крутобокие нефы с боевыми площадками, украшенными пестрой геральдикой щитов, а также суда с запирающимися воротами в корме, которые франки называют «юиссье», а венецианцы именуют «ускиеры».

— Что за язык у этих варваров, — с неприязнью подумал Прокопий. Куда как эстетичнее называть судно для перевозки коней привычным греческим словом — «гиппагога»!

Вот они, корабли с разбойниками, алчущими наживы, которые лишь прикрываются словами о гробе господнем…

Кажется, что нет им числа! Корабли прибывают и прибывают, заполняя собою залив. И повсюду — кресты, кресты…

Кресты, нашитые на одежду — красные, зеленые, черные… Кресты на щитах и наконечниках копий, кресты всех цветов на флагах, развевающихся над мачтами и реями… Огромный флот пришельцев, прорвав кованую цепь, перегораживающую вход в залив, подошел к самым стенам Города. Тяжелая венецианская галера с хищным птичьим именем «Орел» с ходу, будто гнилую нитку, разорвала слабые звенья ржавой цепи. Без труда были захвачены или потоплены ветхие, изъеденные червями корабли византийцев, пытавшиеся помешать незваным гостям…