– Ну вот, – заметил он, обратив взгляд на Жильбера, – что я вам говорил, доктор?
– Король, – продолжала Мария Антуанетта, – король в городе, охваченном мятежом, король среди кос и серпов, король, окруженный людьми, которые убили господина Делоне и господина де Флесселя, король, идущий по ратушной площади по колено в крови своих защитников? Да вы с ума сошли, сударь, предлагая такое! Говорю вам, вы с ума сошли!
Жильбер опустил глаза, словно человек, сдерживающийся из уважения к собеседнику, и ничего не ответил.
Тронутый до глубины души король заерзал на кресле, как будто его поджаривала на углях инквизиция.
– Возможно ли, – не унималась королева, – чтобы подобная мысль пришла в голову человеку умному, до мозга костей французу? Разве вам не известно, сударь, что вы говорите о потомке Людовика Святого, праправнуке Людовика Четырнадцатого?
Король топнул ногой по ковру.
– Впрочем, я не думаю, – заговорила дальше королева, – что вы хотите оставить короля без защиты гвардейцев и армии, вытащить его из дворца, который неприступен, как крепость, и оставить его, беззащитного, один на один с заклятыми врагами, я не думаю, что вы испытываете желание видеть короля убитым, не так ли, господин Жильбер?
– Полагай я, что у вашего величества хоть на секунду мелькнула мысль о том, будто я способен на подобное предательство, я был бы не сумасшедшим, а негодяем в своих глазах. Но, слава Богу, государыня, вы верите в это не больше моего. Нет, я пришел к королю с этим советом, потому что считаю совет хорошим и даже лучше любых других.
Королева так вцепилась пальцами в платье на груди, что послышался треск разрываемого батиста.
Король слегка раздраженно пожал плечами.
– Послушайте, сударыня, – сказал он, – вы еще успеете выразить свое несогласие, когда выслушаете все.
– Король прав, ваше величество, – согласился Жильбер. – Вы же не знаете того, что я собираюсь сказать вашим величествам. Вы полагаете, государыня, что за вами стоит верная, преданная армия, готовая умереть за вас. Заблуждение! Половина французских полков – заговорщики, охваченные революционными идеями.
– Осторожнее, сударь, – воскликнула королева, – вы оскорбляете армию!
– Напротив, ваше величество, я ее расхваливаю, – ответил Жильбер. – Можно уважать свою королеву, быть преданным своему королю и вместе с тем любить родину и посвятить жизнь свободе.
Королева метнула на Жильбера горящий взгляд.
– Сударь, – сказала она, – подобные речи…
– Да, подобные речи оскорбляют вас, государыня, я понимаю, поскольку вы слышите их скорее всего впервые.
– Верно, к такому следует привыкнуть, – пробормотал Людовик XVI со своим неистребимым здравым смыслом, составлявшим его главную силу.
– Никогда! – вскричала Мария Антуанетта. – Никогда!
– Да послушайте же! – повысил голос и король. – То, что говорит доктор, я нахожу вполне разумным.
Вся дрожа, королева уселась на место.
Жильбер продолжал:
– Я говорю, государыня, что видел Париж, а вы не видели даже Версаля. А вы знаете, что сейчас затевают парижане?
– Нет, – с беспокойством отозвался король.
– Надеюсь, они не собираются второй раз брать Бастилию, – презрительно проговорила королева.
– Разумеется, нет, ваше величество, – ответил Жильбер. – Но парижане знают, что между ними и королем есть еще одна крепость. Они собираются выбрать делегатов от каждого из сорока восьми округов, составляющих город, и направить их в Версаль.
– Пусть только попробуют, пусть только явятся! – со свирепой радостью воскликнула королева. – О, им окажут должный прием!
– Погодите, ваше величество, – предостерег Жильбер. – Вам следует иметь в виду, что депутаты явятся сюда не одни.
– А с кем же?
– В сопровождении двадцати тысяч бойцов национальной гвардии.
– Национальной гвардии? – удивилась королева. – Это еще что такое?
– Напрасно, государыня, вы говорите о ней с таким пренебрежением. Скоро она станет серьезной силой, будет решать и вязать.
– Двадцать тысяч человек! – воскликнул король.
– Полно вам, государь, – отозвалась королева. – У вас здесь десять тысяч солдат, которые стоят ста тысяч мятежников. Позовите их, говорю я вам, и двадцать тысяч негодяев будут наказаны, а это послужит уроком всей революционной мерзости, которую я вымела бы отсюда за неделю, послушай вы меня хоть час.
– О, ваше величество, как вы заблуждаетесь, вернее, введены в заблуждение. Только подумайте: гражданская война, развязанная королевой! Стоит такому случиться, и королева унесет с собою в могилу ужасное клеймо – «иностранка».
– Развязанная мною война? Что вы имеете в виду, сударь? Разве я стреляла по Бастилии без всякой причины?
– Эх, сударыня, – вмешался король, – чем советовать прибегать к насилию, прислушайтесь сначала к голосу разума.
– К голосу слабости!
– Послушайте, Антуанетта, – сурово сказал король, – это не пустяк – появление двадцати тысяч человек, по которым придется открыть огонь.
Затем, повернувшись к Жильберу, он проговорил:
– Продолжайте же, сударь, продолжайте.
– Ненависть, подогреваемая отдаленностью короля от столицы, бахвальство, проистекающее от минутной смелости, неразбериха сражения, исход которого неясен, – избавьте, государыня, от всего этого короля и себя самое, – вновь начал доктор. – С помощью мягкости вам удастся избежать этого наступления, а насилие может его лишь ускорить. Толпа желает прийти к королю, так давайте же предвосхитим события, пусть король отправится к толпе. Позвольте его величеству, сегодня окруженному армией, завтра доказать свою отвагу и политическую дальновидность. Двадцать тысяч солдат, о которых мы говорим, способны одолеть короля. Дайте же возможность королю, государыня, победить их, поскольку эти двадцать тысяч человек – народ.
Король не удержался и одобрительно кивнул, что не ускользнуло от внимания Марии Антуанетты.
– Несчастный! – воскликнула она, обращаясь к Жильберу. – Вы, стало быть, не понимаете, что будет означать в этой ситуации присутствие короля в Париже?
– Я слушаю вас, ваше величество.
– Это будет означать: «Я согласен… Вы правильно сделали, что убили моих швейцарцев… Вы правильно сделали, что расправились с моими офицерами, предали огню и мечу мою прекрасную столицу, вы правильно сделали, что лишили меня трона. Благодарю вас, господа, благодарю!»
И на губах Марии Антуанетты заиграла презрительная улыбка.
– Нет, – возразил Жильбер, – вы ошибаетесь, ваше величество.
– Сударь!
– Это будет означать вот что: «Народ мой и в самом деле страдает. Я буду снисходителен, я – ваш владыка и король, я встану во главе Французской революции, как в свое время Генрих Третий возглавил Лигу [164]. Ваши генералы – это мои офицеры, ваша национальная гвардия – мои солдаты, ваш магистрат – мои служащие. Вместо того чтобы меня отталкивать, следуйте за мною, если можете. Благородство этого моего шага еще раз доказывает, что я – король Франции, наследник Карла Великого».
– Он прав, – печально признал король.
– Умоляю вас, государь, – вскричала королева, – не слушайте этого человека, он – наш враг!
– Государыня, – парировал Жильбер, – его величество сам скажет, что он думает о моих словах.
– Я полагаю, сударь, – ответил король, – что сейчас вы единственный, кто осмелился сказать мне правду.
– Правду? – воскликнула королева. – Господи, да что вы такое говорите?
– Да, государыня, – подхватил Жильбер, – и поверьте, сегодня правда – это единственный светоч, который способен помочь престолу и королевской власти не скатиться в пропасть.
С этими словами Жильбер отвесил Марии Антуанетте низкий и смиренный поклон.
IV. Решение
Впервые королева почувствовала, что она тронута. Что было причиною – смелые рассуждения доктора или его смирение?
Король с решительным видом встал. Он уже думал о том, как выполнить намеченное.
