Булатный перстень - Плещеева Дарья

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110

— Я понял! — быстро сказал сенатор, не желая военно-морских подробностей. — О том, что кто-то из офицеров, входящих в ложу «Нептуна», может оказаться предателем, я знал — меня предупредил Нерецкий. Мы думали, что письма от мастеров стула московских лож немного этих господ образумят. Нерецкий должен был привезти письма, чтобы «Нептун» уразумел — он в своем дурацком рвении одинок. Но Нерецкий, на беду, застрял в Москве… А теперь — вы ведь знаете, кто изменник?

— Я подозревал, но верить не желал. Такой уж я дурак, что не возьму в толк, как можно нарушить присягу! — вдруг выкрикнул Михайлов. — Мне, чтобы убедиться и не взводить на Майкова напраслину, надо было встретиться с теми, кто был в баталии до конца и видел все подробности. Новиков ездил в госпиталь, уговорился с офицерами, и я сам, как только смог, туда отправился. Это было вчера вечером.

— После получения моей записки?

— Ну… в общем, да. После того. Они рассказали мне, как «Владислав», уже вечером, пошел в атаку на отступающие суда противника. Я был прав — вражеские фрегаты двинулись наперехват, увидев поданный им сигнал. Мичман Петин был на «Ростиславе», он видел всю вражескую линию и удивился, отчего ордер де баталии шведами нарушен. При отступлении он нарушается естественным порядком, но моряк всегда разберет, какой маневр к чему ведет. Четыре фрегата имели в виду одно и то же место — то, куда еще не направился, а еще только собирался идти «Владислав». Вот, извольте — мы там, собравшись, ход сражения зарисовали!

Михайлов достал из кармана листки и протянул Ржевскому.

— Китайская грамота, — сказал, едва глянув на них, сенатор. — Я вам и без того верю.

— Сейчас надо донести до государыни, что у шведов есть секретный свод наших сигналов, — не столько попросил, сколько потребовал Михайлов. — И, конечно, поменять его!

— Государыне?

— Да, ее величеству, — твердо произнес Михайлов. — Только так.

— Вы не доверяете Грейгу, сударь?

— Могу ли я доверять человеку, который берег шведскую эскадру, как мамка — младенца? Так берег, что не велел палить зажигательными? — пылко спросил Михайлов. — До Гогланда мы все ему верили. Горячей любовью не пылали — но уважали. Ведь что моряку надо? Знать, что его понимают. А Грейг по-русски изъясняется с огромным трудом. Мы знали, что он сжег турецкий флот в Чесменской бухте, что сам граф Орлов его советов слушал, мы видели, как он старается учить офицеров и канониров… Мы полагали, что он приведет нас к победе! И что же мы получили? Эх…

Михайлов махнул рукой. Ржевский вздохнул.

— Ясно, — сказал он. — Ну что же, ваша просьба разумна, я обещаю, что исполню ее. Возможно, передам через господина Державина, которому государыня благоволит. А вы оба не покидайте столицы. Будьте готовы к тому, что вас вызовут для дачи показаний. В этой истории с секретным сводом сигналов во всем надобно разобраться досконально.

— Это долго? А то — война, а я на суше сижу… Нога уж поправляется!

— Бог весть. Вряд ли, что слишком долго, но уж никак не менее недели. Но вам будет чем заняться. Найдите Майкова. Если только он в столице.

— Он в столице, и мы, возможно, знаем, где он укрылся, если только не сбежал оттуда на Елагин остров.

— Что ему могло понадобиться на Елагином острове? — удивился сенатор.

Михайлов и Новиков переглянулись.

— Так там же Нерецкий! — воскликнул Ефимка. — Что ж ты, крестный? Главного-то не сказал?

— Да меня все эти интриги с толку сбили, — сердито сказал Михайлов. — Давай-ка сам докладывай, ведь не я шлюпку преследовал…

Ефимка, очень гордый, что говорит с настоящим сенатором, заговорил, стараясь выражаться по-светски. Он довел историю до того момента, как экспедиции не удалось высадиться на острове, когда в дверь кабинета поскреблись.

— Это ты, друг мой? — спросил Ржевский. — Входи без смущения.

Глафира Ивановна вошла, Новиков вскочил, выронил альбомчик, наклонился его поднять и опрокинул кресло. Встал и Михайлов — на одной ноге.

Ржевский представил супруге гостей, все трое поклонились.

— Садитесь, господа. Сашетта прислала записку, — сказала Глафира Ивановна. — Ты велел, чтобы сразу тебе отдать. Вот…

Ржевский прочитал несколько впопыхах написанных строчек и, при всем своем умении владеть собой, не уследил за физиономией — рот приоткрылся, брови поднялись.

— Она отправилась на Елагин выручать Нерецкого, — сказал сенатор. — Сама! Пишет — взяла оружие…

— Вот же дура! — воскликнул Михайлов. — Видывал дур, но такую!.. Я и помыслить не мог!..

— Быстро рассказывайте, что между вами вышло! — велел Ржевский. — Впрочем, нет. Вы, Новиков, говорите!

— Разругались насмерть, из-за этого самого перстня, — доложил Новиков. — Он к этой даме как-то попал. Мы не знали, что он у вас побывал. Она Алексея вралем обозвала, он ее — чуть ли не воровской пособницей…

— Дивны дела твои, Господи! — перебил великана Ржевский. — Сейчас я напишу Елагину, и кто-нибудь из моих людей немедленно доставит письмо. Если туда не пускают посторонних, а лишь гостей, приглашенных хозяином, то Сашетта может попасть в беду. Она ведь будет искать Нерецкого по всем закоулкам. Нужно, чтобы ее, изловив, не обидели, а прелюбезно выставили прочь с острова. Чтобы она своими проказами не навредила и старого лиса не спугнула…

— Кого? — спросил Михайлов.

— Того, кто пытается хозяйничать в «Нептуне» и уже успел совершить государственную измену. Нерецкий имени его не назвал, говорил туманно, да я думал, что успею его по возвращении допросить. Насколько я понял, вы знаете, где оказали гостеприимство Майкову. Сейчас же едем, и вы покажете мне этот дом.

— Нужно взять с собой Колокольцева, — сказал Михайлов. — Он шел следом за Майковым.

— Вели, друг мой, закладывать экипаж, — попросил Глафиру Ивановну Ржевский. — И пошли ко мне Савелия с Никиткой. Собирайтесь, господа.

Ржевская вышла, а Новиков, успевший присесть, вскочил и уронил альбом.

— Вы меня рисовали? — полюбопытствовал Ржевский.

— Да это так, баловство…

— Покажите.

Сенатор увидел свой полупрофиль, в котором все было преувеличено — и глаза навыкате, и длинноватый нос, и острый подбородок, и худоба лица.

— Эк вы меня… без малейшей лести…

— Да я сам не знаю, как оно получается, — пожаловался Новиков. — Беру карандаш с лучшими намерениями, а он, подлец, безобразничает…

— Если позволите, оставлю себе. Супруге покажу и спрошу, неужто она такую чучелу любить способна.

Михайлов вздохнул.

Как всякий молодой и здоровенный мужчина, он относился к людям пожилым и хрупкого сложения снисходительно. Однако Ржевского его Глафира Ивановна любила, это даже простодушным морякам сразу было видно, а вот Михайлова никто не любил. И сознание своей ненужности прекрасному полу вдруг затмило для него все интриги шведского короля.

Конечно же, посватайся он к обыкновенной девице или молодой вдове, согласие получил бы незамедлительно — точно так же, как получил согласие покойной жены и ее матушки. Но любовь? Хотелось иметь жену, а не бегать по кронштадтским девкам. Он позвал под венец — как бы еще он мог проявить эту самую любовь? Она согласилась — и таким образом, надо думать, проявила свою любовь… Оба хотели завести семью — чего же еще надобно? Оба были друг другу не противны… какого ж еще рожна-то?!.

Жену Михайлов любил — так, как, на его взгляд, следовало любить жену, обстоятельно, без суеты и нежных объяснений. Он полагал, что именно такова любовь и правильное отношение к женщине — ведь недаром же родились пять дочек. Надо ж было нарваться на женщину, которая все понимает превратно!

Это была женщина иного круга, — глядя на Глафиру Ивановну и сенатора, Михайлов вдруг понял, что Александра, со всеми своими причудами, принадлежит к таким же утонченным созданиям, как сенаторская супруга, для которых слово «любовь» означает не только стирку мужнина исподнего. Да и Ржевский, человек умный, сказал о власти над сердцем любимой женщины… Стало быть, он знал нечто такое, чего Михайлов еще не понял?..

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110