Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
– Некоторые называют это удалью, – заметил Блэйн.
– Плохо звучащее слово для отвратительной черты. – Она знала, что брюзжит; понимала, что есть пределы его терпению, но не могла сдержать губительного стремления причинить боль. – Он весь в мать…
Она увидела в глазах Блэйна гнев. Муж встал, не дослушав.
– Посмотрю, нельзя ли раздобыть для тебя что-нибудь перекусить, дорогая.
Он ушел. Ей хотелось крикнуть ему вслед: «Прости, это потому, что я так тебя люблю».
Изабелла не ела красное мясо: оно как будто ухудшало ее состояние, поэтому Блэйн принялся разглядывать бесчисленные дары моря – креветки, омары, мидии, рачки и самые разные сорта рыбы; все это лежало в огромной вазе в центре стола, поднимаясь выше его головы пирамидой. Это было такое произведение искусства, что казалось святотатством взять из него первую порцию. Блэйн был не одинок в этом: пирамиду окружала толпа восторженных гостей, издававших радостные и удивленные восклицания, поэтому Блэйн не заметил появления Сантэн, пока она не заговорила за его плечом:
– Что вы такого сказали моему сыну, полковник, что превратило его в варвара? – Он быстро обернулся, стараясь подавить чувство вины из-за того, что так обрадовался ее появлению. – Да, я видела, как ты говорил с ним перед последним чаккером, – продолжала она.
– Боюсь, это мужской разговор, не для нежных ушей.
Она негромко рассмеялась.
– Что бы это ни было, оно подействовало. Спасибо, Блэйн.
– Парень и без того все сделал бы сам. Давно я не видел такой смелой игры, как этот последний гол. Он будет хорош – очень хорош.
– Знаешь, что я подумала, глядя на него? – тихо спросила она, и Блэйн покачал головой, наклонившись ближе, чтобы услышать.
– Я подумала о Берлине, – сказала Сантэн, и он на мгновение был озадачен. Потом понял.
Берлин-1936. Олимпийские игры [25]. Блэйн рассмеялся. Должно быть, она шутит. От юниорской лиги до старшей далеко, как до луны и звезд. Потом он увидел ее лицо и перестал смеяться.
– Ты серьезно?
Он смотрел на Сантэн.
– Конечно, я не смогу содержать его пони. Но дед любит смотреть, как он играет. Он поможет, а если понадобится совет и одобрение лучшего игрока…
Она коротко пожала плечами, и это дало Блэйну возможность опомниться от изумления.
– Ты не перестаешь удивлять меня. Есть ли что-нибудь, чего ты не можешь получить? – Тут он неожиданно увидел хитрый, алчный блеск ее глаз и торопливо продолжил: – Снимаю вопрос, мадам.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза, отбросив всякое притворство, и любой бы понял – тут взаимная любовь. Затем Сантэн отвела взгляд.
– О тебе спрашивал генерал Сматс. – Она со своей обескураживающей небрежностью опять изменила направление разговора. – Мы сидим под дубами за трибуной. Почему бы вам с женой не присоединиться к нам?
Она отвернулась, и толпа гостей расступилась перед ней.
Блэйн медленно катил кресло Изабеллы по ровной лужайке травы кикуйю к кружку под дубами. Погода благоприятствовала затее Сантэн; небо было голубым, как яйцо цапли, и лишь серебристое облачко упрямо висело на вершиной Мюзенберга да еще один густой слой навис над массивом Столовой горы – облако, известное как «скатерть».
Конечно, было ветрено. В декабре всегда ветрено, но Вельтевреден был расположен в защищенном от ветра углу долины Констанция; пролетая в вышине, юго-восточный ветер ерошит верхние листья дубов, но едва касается женских юбок, зато смягчает жару, которая иначе была бы удушающей, и делает воздух здоровым, оправдывая свое прозвище «капский лекарь».
Увидев приближавшегося Блэйна, Сантэн взмахом руки остановила официанта в белой ливрее, своей рукой налила шампанского и подала Изабелле.
– Спасибо, нет, – вежливо отказалась Изабелла, и на мгновение Сантэн растерялась, стоя с бокалом в руке возле инвалидного кресла.
На помощь ей пришел Блэйн.
– Если это не покажется попрошайничеством…
Он взял бокал, и Сантэн благодарно улыбнулась ему, а остальные гости расступились, освобождая место для кресла, и президент банка «Стандарт», сидящий рядом с Сантэн, возобновил свой прерванный монолог.
– Этот тип Гувер со своей проклятой политикой интервенционизма не только разрушил экономику Соединенных Штатов, но заодно уничтожил и нас. Если бы он не вмешивался, мы бы уже вышли из депрессии, а что у нас вместо этого? В этом году обанкротились свыше пяти тысяч американских банков, безработных больше двадцати восьми миллионов, торговля с Европой в упадке, валюта всего мира обесценивается. Одну за другой он заставляет страны отказаться от золотого стандарта [26], даже Британия уступила. Мы в числе очень немногих стран оказались способны сохранить золотой стандарт, и поверьте мне, это начинает оборачиваться для нас бедой. Это делает южно-африканский фунт дорогим, а наш экспорт невыгодным, добыча золота обходится все дороже, и один Бог знает, как долго мы сможем продержаться. – Он через стол посмотрел на генерала Сматса. – Как по-вашему, оу баас, сколько еще мы сможем поддерживать золотой стандарт?
Оу баас засмеялся, его козлиная бородка затряслась, а голубые глаза сверкнули.
– Мой дорогой Альфред, не стоит меня спрашивать. Я не экономист, я ботаник.
Смех его оказался заразительным: все знали, что это один из самых мощных умов в любой области, какие развились в бурном двадцатом столетии; что он советовал Герцогу последовать примеру Британии, когда та отказалась от золотого стандарта; что в последнее посещение Оксфорда он обедал с Джоном Мейнардом Кейнсом, выдающимся экономистом; что они регулярно переписываются.
– Тогда вместо того чтобы разговаривать о золоте, вы должны взглянуть на мои розы, – распорядилась Сантэн. Она чувствовала настроение гостей и поняла, что такое сложное и трудное обсуждение рождает общую неловкость. День за днем им приходится жить в неприятной реальности мира, стоящего на краю финансовой катастрофы, и они с облегчением уходят от этого.
Разговор потек легкий и тривиальный, но искрящийся у поверхности, как шампанское в бокале на длинной ножке. Сантэн дирижировала этим легким разговором и смехом, но под ними ощущалась неизбежность катастрофы, постоянное осознание того, что все заканчивается, что эта жизнь нереальна, как сон, что это последнее эхо прошлого и ее несет в будущее, полное угроз и неуверенности, будущее, над которым у нее нет власти.
Блэйн поглядел за ее плечо и негромко захлопал. Остальные гости присоединились к снисходительным аплодисментам.
– Приветствуем героя-завоевателя! – рассмеялся кто-то, и Сантэн быстро повернулась. За нею стоял Шаса, во фланелевых брюках, в блейзере и со следами расчески во влажных после душа волосах. Он улыбался с необходимым оттенком скромности.
– Ах, chеri, я так горжусь тобой!
Сантэн вскочила и порывисто поцеловала сына, заставив его покраснеть от подлинного замешательства.
– Мама, хватит французского, – укорил он, и был при этом так прекрасен, что Сантэн захотелось обнять его. Но она сдержалась и приказала официанту принести Шасе бокал шампанского. Сын вопросительно взглянул на нее: обычно ему разрешали только легкое пиво, и то не больше пинты за раз.
– Особый случай.
Она сжала ему руку. Блэйн поднял бокал.
– Джентльмены, хочется отметить замечательную победу юниоров Вельтевредена.
– У нас была большая фора, – возразил Шаса. Но все выпили, а сэр Гарри подвинулся, освобождая место рядом с собой.
– Садись, мой мальчик, и расскажи, каково чувствовать себя чемпионом.
– Прости, дедушка, но я должен быть с ребятами. Мы готовим сюрприз. Увидите чуть позже.
– Сюрприз? – Сантэн встала. Ей уже довелось пережить несколько таких сюрпризов, среди наиболее памятных – любительский фейерверк, нечаянно переросший в великолепный пожар старого амбара и пяти гектаров плантации. – Какой сюрприз, cheri?
