Золотая шпага - Никитин Юрий Александрович

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108

На площадку выкатились кубарем трое: два мальчика лет шести-восьми боролись с более рослым и, видимо, старшим противником. По дороге они наткнулись на садовую скамейку, послышался треск, и все трое прокатились еще пару саженей. А позади остались сломанные доски.

– Сорванцы, – сказал Засядько довольно, – одни убытки от них. А где остальные?

– Взяли лошадей, собираются устроить скачки на берегу реки.

– Пусть, – одобрил Засядько. – Как прошли вчерашние занятия?

– Преподаватели не нахвалятся. Хорошо усваивают ино­странные языки, математику, физику, превосходно рисуют и музицируют…

– Ишь, даже музицируют? Ну, это уже твое дурное влияние… Шучу, шучу, не дерись! Воспитание и образование должны быть разносторонними. А гимнастическим упражнениям уделяют время?

– Больше, чем нужно, – вздохнула Оля. – На саблях и шпагах фехтуют лучше, чем взрослые офицеры, необъезженных жеребцов укрощают… Сразу видно, чья цыганская кровь течет в жилах. Признайся, ты не был разбойником или хотя бы конокрадом?

– Ну, разве что не в этой жизни…

– Я думаю, – сказала она с намеком, – тыи в этой успел немало.

Он сделал вид, что не понял, сказал благодушно:

– Это хорошо, в здоровом детском теле — здоровый дух, как говорили древние. А здоровый дух будет стремиться за горизонт, все дальше и дальше… Сначала в дальние страны, потом… потом еще дальше.

Вечером заглянул Внуков. Засядько отложил в сторону бумаги с расчетами и, едва гость, кряхтя, уселся в глубокое кресло, сообщил новость, которая привела подполковника в смятение:

— Вот что, дорогой дружище, решил я съездить на днепровские пороги, поклониться святым местам.

– Александр Дмитриевич! – воскликнул Внуков в ужасе. – Вы?.. Поклониться?.. Святым местам? Александр Дмитриевич, вы переработались. У меня однажды с головой тоже было такое, я, помню, надрался да еще целого индюка съел на ночь…

Засядько рассмеялся:

– Думаешь, рехнулся? Такой безбожник да вдруг кланяться иконам? К счастью, святыми могут быть не только иконы.

– Ну, могут быть мощи, ковчеги… ракии или раки, реликвии…

– На днепровских порогах какие могут быть ковчеги? А вот реликвий хватает! В виде мечей Святослава, палицы Кия, топора Руса, палиц дружинников Рюрика… Однажды боги спросили Одиссея, какую жизнь он избрал бы: долгую и мирную или короткую, но полную подвигов? Одиссей выбрал второе. Боги же за отвагу даровали ему жизнь долгую и полную приключений… Не видишь связи? А посетить пороги я просто обязан. В минуты просветления придумал машину, которая облегчит плавание через эти самые пороги. Надобно осмотреть местность. Пусть корабли плавают…

Наступило молчание. Каждый думал о своем. Наконец Засядько подвел итог размышлениям:

– На той неделе я и съезжу. Всю зиму ждал…

– Не стоило бы на пороги, а? Зачем душу бередить? Может, лучше хоть раз в жизни на кавказские воды? Это вошло в моду. Ездят все, кому надо и не надо. Вы бы видели, сколько там бездельников и пустоцветов!

Однажды теплым летним вечером зеваки на одной из харьковских улиц стали свидетелями довольно редкого зрелища. Они увидели незнакомую карету, которую тащила четверка усталых лошадей. Карета была ветхой, однако в городе, где имелось всего три кареты, появление четвертой стало событием. Знатоки тотчас же определили, что экипаж заграничной работы, и это еще больше разожгло любопытство.

Карета свернула на Сумскую улицу и там остановилась. Из нее вышел высокий, атлетического сложения военный. Широкие плечи облегал старый потертый мундир, на ногах были истоптанные сапоги. За ним вылез другой военный, в чине подполковника, с длинным бледным лицом, взял небольшой чемодан с веревочной ручкой и сумку с вещами. Военный подошел к дверям каменного дома, дернул за шнурок.

Так генерал Засядько прибыл в Харьков. Он любил этот небольшой городок, который протянулся с севера на юг, как он привычно определил из кареты, на две версты, а с запада на восток – на три с небольшим. Тихие украинские ночи, родной с детства язык… Здесь переночует, а то и на пару суток задержится, если карету починить не успеют раньше.

С порога он оглянулся на строящуюся колокольню Успенского собора и улыбнулся своим мыслям. Начали ее в честь победы над Наполеоном в 1812 году, сейчас идет уже 1825 год, а конца строительству не видно. Харьковчане не спешат, словно у них впереди вечность. Счастливые!

Карету чинили трое суток. Правда, он не отрывался от расчетов, все бумаги возил с собой, и теория ракетной тяги продвинулась еще на шажок. Так, углубленный в расчеты, он и не заметил, что карета двинулась, что катит по степям и гаям, что восхитительные багровые закаты переходят в сказочные тихие украинские ночи, а утром вспыхивают бесподобные зори… Зато стала заметна строгая красота интегралов и туго натянутый ряд дифференциальных уравнений!

Он прибыл на Хортицу, с неутомимой энергией ходил в ледяной воде, замерял глубины, мерил пороги, высчитывал вес падающей через камни воды.

– Плотину пока построить не сможем, – сказал он сожалеюще. – Далеко от Москвы, Петербурга. В полудиких странах вся жизнь идет в столицах, а в остальных городах и весях… так, ждет указаний. Это не Голландия, где каждый город равен столице, а плотины на каждом шагу…

– Значит, ехали зря? – спросил Внуков.

– Я предусмотрел и такое. Свободное плавание все равно можно устроить! Не с помощью плотины, так с помощью изобретенной мною машины. Хоть так, хоть эдак, а река станет судоходной!

Подул резкий ветер. На чистое небо наползла черная туча. Донесся далекий раскат грома.

– Александр Дмитриевич! – сказал Внуков встревоженно. – Гроза будет! А у нас коляска открытая… Надо спешить!

– Успеем, – отозвался Засядько.

Он смотрел на остров, откуда предки его выступали в боевые походы. А гроза все приближалась, приближалась и наконец грянула. Вдали опустилась и стремительно надвинулась на них плотная серая стена дождя.

Засядько бросил последний взгляд на Хортицу и пошел к коляске. Он даже не вздрогнул, не поежился, когда ледяной водопад ревущей воды обрушился на голову и плечи. Просто не замечал ливня, грома и молний.

Бешеные порывы пронизывающего ветра и проливной дождь сопровождали их всю дорогу, целых тридцать верст. Лошади то и дело увязали в грязи, и Засядько с Внуковым, промокшие и продрогшие, терпеливо вытаскивали коляску на твердый грунт.

Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было лечь здесь в поле и умереть. Все, что угодно, лишь бы избежать этой дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно помнил, что Засядько теребил его и что-то кричал в самое ухо. Очнулся в своей передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую одежду, заметил на себе плащ генерала. А как же он?

От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра.

Засядько был дома, сидел у жарко натопленного камина. Лицо его казалось застывшим. Настолько застывшим и бесстрастным, что Внуков испугался и громко воскликнул:

– Александр Дмитриевич!

Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием:

– Все.

– Что – все?

– Закончил расчеты.

– Господи, в такое-то время! Как убрать пороги?

Засядько раздраженно отмахнулся:

– Что пороги! Не я, так другой завтра бы это придумал. А я закончил вчерне расчеты… как бы тебе это сказать… Я создал теорию ракетной тяги!

Внуков смотрел ошарашенно, не знал, что сказать. А вид у генерала-изобретателя был совсем не радостный.

– Сейчас вот думаю, жизнь – как озеро:чем больше высыхает, тем больше грязи показывается на дне… Чем занимался? Живу в дикое время, сам дикарь…

– Не во всяком озере грязь! – горячо запротестовал Внуков. – На дне горных озер нет грязи!

– Спасибо на добром слове… Ты уж извини великодушно, но я сегодня собирался еще немного поработать.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108