Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф

В этом плане, однако, быстро обнаружился некий изъян, и как только он стал известен на нижней палубе, тамошние эксперты принялись тыкать в него своими заскорузлыми пальцами, приговаривая:

— Вы только взгляните! «Их» адмирал должен выйти из Блексода на некую встречу в точку, известную только ему. Так ведь?

— Это все мы уже слышали, — перебил некто нетерпеливый и явно не знакомый с «войной».

— Причем, оставив крейсеры позади... «Блейк», скорее всего, а может, «Бленхейм», чтобы сообщить ему о начале «боевых» действий. Это тоже верно?

— Давай ближе к делу! К чему ты клонишь?

— Сейчас увидите. Когда этот крейсер догонит его, ему придется продвигаться обратно к Блексоду с точки этой хваленой встречи, чтобы попасть домой прежде, чем его перехватит тот поганец.

— И что же?

— А вот что, слушайте. Что, если он не успеет к месту встречи, замедлившись, чтобы крейсер его догнал, а корабль, с которым он должен встретиться, полным ходом вернется в Блексод, прежде чем мы его перехватим? Я не вижу, чтобы тут хоть где-то была оговорена скорость хода. Попомните мое слово, он изо всех сил постарается не спеша соединиться с крейсером. И мы его тоже не догоним, потому что здесь, в плане, дыра, которой он непременно воспользуется. Я его знаю, в отличие от вас!

Голос продолжал описывать этого «его» — адмирала нашего «противника» — как хитрого проныру, который во что бы то ни стало натянет нос Адмиралтейству.

И действительно — в итоге вышло так, что этот второй адмирал поступил почти в точности так, как предсказывали знатоки с полубака. Он отправился к точке сбора судов очень медленно, был перехвачен крейсером примерно в ста милях от места встречи, развернулся обратно к Блексоду и тем самым стал победителем в игре «Кошка в углу», вальяжно дожидаясь у залива, когда же мы его догоним. Он был любезен и дружелюбен, насколько мог себе это позволить, когда объяснял ситуацию, и, думаю, ехидно улыбался. Он нашел дыру в правилах и сумел протащить в нее всю свою эскадру.

Мы, северная эскадра, обнаружили фьорд Лох-Суилли во власти юго-восточного ветра и грязных судов-угольщиков, словно специально торчавших в тех местах, где они могли бы помешать становящемуся на якорь флоту. К нашему борту подполз угольщик с палубными механизмами, которые едва могли бы справиться и с половиной той грузоподъемности, на которую они были теоретически рассчитаны. К тому же на его борту не оказалось ни мешков, ни лопат, а жалкой стреле деррик-крана не хватало длины, чтобы поднять бадью с углем выше нашего фальшборта. Нам пришлось вооружиться собственными мешками и лопатами, разобраться с краном, поставить двоих парней из нашей команды на дребезжащие лебедки и взяться за работу под пронизывающим ветром и ледяными брызгами.

Такая подготовка к завтрашней «войне» оказалась несколько чрезмерной нагрузкой на команду. Матросы трудились поистине как матросы — за неимением более емкого и сильного выражения. Время от времени какой-нибудь красноглазый черный демон из младших офицеров, сияя белоснежными зубами, влетал в кают-компанию перекусить и выпить, а заодно докладывал нам о количестве загруженных в бункеры крейсера тонн, добавляя несколько соленых словечек по поводу оснащения угольщика и наших угольных бункеров. Затем он снова уносился туда, где визжали моторы лебедок, скребли и шуршали лопаты, скрипел и стонал кран, а старший лейтенант, словно высеченный из гагата, озвучивал все, что только приходило ему в голову.

Прежде чем угольщик отчалил, флагман отправил к нам шлюпку, чтобы замерить некоторые параметры трюмного люка. Главным на шлюпке был мичман лет примерно семнадцати, хотя выглядел он заметно моложе. В кают-компании он появился без кровинки в лице, с посиневшими губами: его недавно уволили со службы в Средиземноморье по инвалидности из-за мальтийской лихорадки.

— Где сейчас служишь? — спросил наш командир, которому случилось проходить мимо. 

— На «Викториесе» [13], сэр!

Он опрокинул крохотный стаканчик марсалы, завернулся в промокший плащ и обреченно вернулся на шлюпку — возвращаться домой сквозь глухую тьму под шквальными порывами ветра.

«Викториес» был эскадренным броненосцем водоизмещением примерно в четырнадцать тысяч девятьсот тонн. А в том, кого они послали провести сертификацию наших люков, едва ли набралось бы десять стоунов [14] вместе с мальтийской лихорадкой!

Мы наконец привели себя в порядок, перекошенное лицо старшего лейтенанта слегка расслабилось, и кто-то поинтересовался, куда это запропастились музыкальные инструменты. На свет немедленно появились две скрипки, мандолина, волынка, и наша кают-компания решила развлечься напевами трех народов, пока не объявлена «война».

Этот момент застал нас в разгар попыток выяснить, как реагирует на гнусавый звук волынки наш корабельный котенок. И быстрее, чем он успел укрыться под диваном, кители были застегнуты, хохота как не бывало, а корпус крейсера задрожал от работы парового шпиля, выбиравшего якорь. Затем плеск воды о борта стал постепенно нарастать, и наш корабль заскользил мимо все еще стоявшего на якорях флота к устью Лох-Суилли. Нам была поставлена задача: сопровождать и поддерживать другой крейсер, уже направлявшийся к заливу Блексод, чтобы наблюдать за врагом. Именно он должен был сообщить нам весть о том, что вторая часть флота начала боевые действия.

Была полночь седьмого июля, а по правилам игры главные силы флота не могли начать движение до полудня следующего дня. Нас же, едва мы включили ходовые огни, приняла в свои объятия холодная и беспокойная Северная Атлантика.

Тогда-то я и начал понимать, почему крейсера этого типа уое-кто величает «кофемолками». Длиной корпуса мы могли сравниться с небольшим лайнерам, но нам катастрофически не хватало его массы, поэтому там, где грузопассажирское судно просто рассекало бы море, мы, военные, танцевали на гребнях волн, а оба наших винта, то и дело оказывающиеся на воздухе, брыкались, словно телята.

В половине шестого весьма безрадостного утра мы поравнялись с большим крейсером (который нас до этой минуты вообще не замечал) и держались рядом с ним практически до семи, а потом развернулись навстречу нашей половины флота и встретили ее выходящей из Лох-Суилли примерно в первом часу дня.

Погода была кошмарная. И снова мы шли на вест-норд-вест, делая в среднем тринадцать-четырнадцать узлов, а впереди лежали три сотни миль пути, поскольку направлялись мы к Рокуэлл-бэнк, одинокой скале, торчащей прямо из моря вдали от всех и всяческих берегов. Замысел флагмана заключался в том, что наш «враг» вполне мог назначить эту скалу местом встречи, а значит, была и надежда застать его там и прикончить всеми наличными силами.

На протяжении этого на редкость мрачного дня на нашем крейсере царило изрядное оживление. К счастью, на борт мы принимали только брызги, потому что низко сидящие линкоры врезались своими тупыми носами в морские валы, рассекая их не хуже, чем прибрежные скалы. Флагман маневрировал, как полдюжины адмиралов Нельсонов, а я в конце концов свалился на свою койку в кате над самыми винтами и мог утешаться только мыслью о старшине-рулевом на бешено мотающемся из стороны в сторону мостике, которому не позволялось даже присесть.

В открытую дверь каюты я видел залитую водой палубу, слышал свистки боцманских дудок и понимал, что передо мной — самая обычная жизнь на судне при юго-восточном ветре: вот прошла пара тех, кто давным-давно привык и к бортовой, и к килевой качке, на ходу натягивая плащи, пробежал с недовольным видом сигнальщик, затем я заметил уоррент-офицера, обеспокоенного кожухами вверенных ему скорострельных пушек, которые то и дело исчезали в хлещущей через фальшборт пене, а потом услышал голос лейтенанта, спокойно докладывавшего капитану, что «люди и вещи в наличии», а судно «в полном порядке». А в той стороне, куда беспечно несся наш крейсер, виднелись лишь бесконечные гряды серых, как гранит, океанских валов.