Морские львы - Купер Джеймс Фенимор

— И я мог бы верить тому же, если бы моя вера происходила из того же источника. Но мне кажется, что я никогда не допущу того, что мне кажется невозможным.

Спор продолжался довольно долго, но не привел к тому результату, которого Стимсон желал, а Мария лелеяла в своем сердце.

Наступил месяц октябрь, соответствующий нашему апрелю. В умеренном климате эти перемены возвещают весну. Но не совсем то было на земле тюленей. Прошла только половина зимы, и суровость холода осталась та же.

Выпало такое большое количество снега, что покрыло дорогу и прекратило сообщение между разбитым кораблем и домом. Ветер был силен, отчего холод еще увеличился и сделался пронизывающим. Температура часто менялась, подымаясь иногда выше нуля, хотя также падала и ниже. В сентябре и октябре было много метелей, принесших с собой суровую зиму.

Огромные сосульки свисали с кровли дома и образовали ледяную цепь, доходившую до земли.

Росвель принужден был срубить концы мачт своей шхуны, чтобы достать дров, без которых его экипаж умер бы от холода. Место, где находилась ойстер-пондская шхуна, узнавали только по высокой снежной горе, которой она служила преградой в то время, когда, уступая влиянию ветра, шла на дрейф. Но почти все части шхуны, бывшие вне воды, доски, палуба были разобраны по частям и перенесены в дом на топку печки.

Чтобы дать понятие об упрямстве другого экипажа, надобно сказать, что Дагге сделал то же. Большая часть его нежно любимого корабля исчезла в чулане, но этим не ограничились. Это разрушение корабля, к которому он был принужден, только увеличило его упорство. Он прицепился к его несчастным развалинам, как к своей последней надежде. Этот корабль, говорил он, принадлежал ему и его экипажу, тогда как другой корабль принадлежал ойстер-пондским людям. Всякий имеет право только на то, что принадлежит ему. Дрова истощались. Росвель старался заменять их жиром, а оставшиеся перенес в кухню и успел таким образом варить большую часть своих кушаний.

Около месяца до рассказываемого времени Маси, первый морской офицер Дагге, пришел в сопровождении одного матроса в дом с предложением, чтобы оба экипажа заняли поврежденный корабль, а дом разобрали на части на топливо.

Предложение Дагге было вовсе неисполнимо. На его корабле было очень мало места, и притом туда надо было перенести много вещей, необходимых для защиты себя от холода. Это было очень трудно сделать из-за дорог, заваленных снегом и льдом. А потому весьма понятно, что предложение Дагге было отвергнуто.

Маси провел ночь с ойстер-пондцами и оставил дом на другой день утром после завтрака, зная, что Дагге только и дожидался его возвращения с отрицательным ответом, чтобы начать ломку корабля. Через два дня была оттепель, происшедшая от лучей полуденного солнца, отчего лед в следующую ночь сделался, что очень естественно, крепче. Росвель и Стимсон отправились отдать визит, сделанный Маси, с последней надеждой убедить Дагге оставить разбитый корабль и перейти жить в дом. Дойдя до половины дороги, они нашли твердое, замерзшее, безжизненное тело матроса. Через четверть мили Маси найден был в таком же состоянии. Оба упали на дороге и замерзли от холода. Гарднер не без труда дошел до разбитого корабля и доложил, что видел.

Это ужасное известие не изменило мыслей Дагге. Он начал жечь свой корабль, потому что у него не было дров, и объявил Росвелю, что будет жечь корабль так, чтоб из остатков его можно было весной выстроить маленький корабль, но не оставляя и теперь свою шхуну.

В некоторых отношениях поврежденный корабль, как жилище, представлял более выгод. В нем было более места для движения, ледяные пещеры, образованные глыбами льда подле корабля, были просторны и защищали от ветра, который был всего опаснее. Без сомнения, он был причиной смерти Маси и его товарища.

С приближением весны эти ветры делались сильнее.

Прошел целый месяц со времени посещения Росвеля, и в течение этого месяца не было никакого сообщения между домом и поврежденным кораблем. Был месяц сентябрь, соответствующий нашему марту; погода была ужасна.

Смерть Маси и матроса произвела большое впечатление на Росвеля, и опасность, в которой находился он сам и его экипаж, болью отозвалась в его сердце.

Он постоянно разговаривал с Стимсоном о религии, чего прежде не было, и читал и перечитывал места, отмеченные Марией, в которых особенно говорилось о божественности Иисуса Христа.

Этот печальный месяц одинаково подействовал на умы всех. Все, читая Библию, сделались более серьезными. Евангелие отличается простотой, которая всем доступна, и произвела большое влияние на душу Росвеля, хотя он сохранил еще сомнения, основанные на гордости ума.

Вечером в октябре месяце, о котором мы говорим здесь, после одного из самых лучших полдней, какого не видали в течение многих месяцев, Росвель и Стимсон стали работать на террасе, которая была еще свободна от снега и льда. Ночь обещала быть холодной, но не была еще столь сурова, чтобы принудить Росвеля и Стимсона искать убежища.

— Надо бы, — сказал Росвель, — узнать, что сделалось с виньярдцами. Мы целый месяц не имеем о них никаких известий.

— Разлука самая печальная вещь, капитан Росвель, — отвечал Стимсон, — и каждый час делает ее еще печальнее. Подумайте-ка о том, как было бы хорошо, если бы они были с нами и во время наших вечерних и утренних чтений книги из книг.

— Это хорошая книга напоминает мне все твои мысли, Стимсон, и я желал бы иметь твою веру.

Несмотря на увеличившийся холод, Росвель остался на террасе, даже когда Стимсон оставил ее. Величественный вид развернулся перед его глазами, полярная ночь и небо, звезды которого блестели, как солнце. Росвель думал о своем ничтожестве и величии Божием, и он преклонился перед этим величием.

Все, что говорила ему Мария, обновилось в его мыслях, и мудрые слова Стимсона принесли в его сердце плоды христианской веры.

Если бы Мария знала то, что произошло в сердце Росвеля, то ее счастье было бы столь же велико, как и благодарность Богу. Она бы увидала преграду, столь давно возникшую между нею и Росвелем, разрушившейся от единственного влияния Божественного ума, приготовляющего людей к присутствию Бога.

Глава XXIII

Между тем как душа Росвеля открывалась новой вере, которая перерождала ее, Стимсон беспокоился при мысли, что его капитан в столь суровое время был снаружи и вышел его отыскивать.

— Вы хорошо переносите холод, капитан Гарднер, — сказал Стимсон, — но вы, может быть, сделали бы лучше, если бы вошли.

— Мне не холодно, Стимсон, — отвечал Росвель, — напротив, я в хорошем расположении. Мой ум был занят, пока тело работало. Но, послушай, не слышится ли тебе голос по направлению разбитого корабля.

Известно, какое пространство проходят звуки в слишком холодное и ясное время. Экипаж слышал разговоры обыкновенным голосом почти на расстоянии одной мили, и во многих случаях старались установить сообщения между разбитым кораблем и домом посредством голоса. Отдельные слова были слышны, но невозможно было вести связного разговора.

— Теперь очень поздно, — сказал Стимсон, — чтобы думать, что кто-нибудь из виньярдцев был на ногах, а к тому же так холодно, что все должны лежать.

— Не понимаю и не нахожу, чтобы было так холодно. Ветер, кажется, повернул к северо-востоку, — будет мороз. Послушай, вот опять кричат.

В этот раз нельзя было обмануться. Человеческий голос раздавался среди ночи, ночи почти полярной, прося помощи. Единственное слово, которое слышали и поняли, было: «Помогите!» Этот крик имел что-то жалкое, как стон умирающего. Росвель почувствовал, что вся его кровь прихлынула к сердцу; никогда он лучше не понимал того, что человек находится во власти Божественного Провидения.