Взгляд тигра - Смит Уилбур

– Мистер Мейтерсон говорит, на сегодня хватит. Возвращаемся домой.

Я повернул «Плясунью» поперёк течения, мы подошли к гавани с запада, и среди пальм замаячило моё бунгало. Внезапно накатило леденящее предчувствие утраты – судьба вновь предлагала сыграть с ней в карты, причём по-крупному. Ставки чересчур высоки, но колода распечатана, отказываться поздно. Не поддаваясь безысходности, я повернулся к Джимми: уж если у него изменилось настроение, надо попытаться что-нибудь разузнать.

Болтая о том о сём, мы по протоку вошли в Гранд-Харбор. Очевидно, ему сказали, что меня можно не опасаться. Моё криминальное прошлое волчью стаю устраивало. Я стал предсказуем, они знали, как мной манипулировать. Джимми, естественно, в тонкости не посвящали. Он явно испытывал облегчение оттого, что в моём обществе мог оставаться самим собой – открытым, дружелюбным, начисто лишённым вероломства. Хитрить парень совсем не умел: скрывая от меня свою фамилию, как великую военную тайну, он продолжал носить на шее серебряную цепочку с идентификационным жетоном, предупреждавшим, что его носитель, Д.А. Норт, не переносит пенициллин. Джимми и думать позабыл о секретности, и я мало-помалу вытягивал из него информацию, полезную на будущее. Мой опыт подсказывал, что пострадать можно в первую очередь от неведения.

Я заговорил о том, что должно было вызвать его на полную откровенность.

– Видишь риф Каракатицы по ту сторону протока? Там сто двадцать футов глубины со стороны моря, а на дне – берлога громадного самца морского окуня. Я добыл одного в прошлом году – двести килограммов потянул.

– Двести?! – изумился он. – Господи, это ж четыреста пятьдесят фунтов!

– Ну да, в такую пасть можно голову и плечи засунуть.

Тут Джимми оттаял окончательно. Оказалось, он изучал историю и философию в Кембридже, но его так влекло море, что пришлось отчислиться. Он открыл фирму, которая занималась поставкой экипировки для дайверов и водолазного снаряжения для спасательных работ – зарабатывал на жизнь да ещё имел возможность почти ежедневно плавать под водой. Заказы шли в основном частные, однако случалось заключать контракты с правительством и военно-морским флотом.

Рассказывая о себе, он не раз упоминал некую Шерри, и я осторожно копнул глубже:

– Подружка или жена?

Он хмыкнул:

– Старшая сестра. Очень хорошенькая, хотя совсем на меня не похожа – всё больше учётом да конторскими делами занимается, за прилавком в нашем магазине стоит и всё такое. – Было совершенно очевидно, что Джимми думает о конторских обязанностях и обслуживании покупателей. – Она страшно увлекается конхиологией – две тысячи в год зарабатывает на раковинах моллюсков.

Всё же он так и не объяснил, как попал в тёмную компанию и чем занимался в тысячах миль от своего магазинчика спортивных товаров. Я высадил его на Адмиралтейской пристани и отвёл «Плясунью» на бункерный терминал заправиться горючим до темноты.

В тот вечер я зажарил на гриле опаха, испёк пару крупных сладких бататов и отужинал на веранде, запивая рыбу холодным пивом под шум прибоя.

Сквозь пальмовые деревья сверкнули автомобильные фары. Рядом с моим пикапом припарковалось такси. Шофёр остался в машине, а пассажиры – Мейтерсон и Гатри – поднялись по ступенькам на веранду.

– Выпить хотите? – Я показал на бутылки и лёд, стоявшие на приставном столике.

Гатри разлил джин по стаканам, а Мейтерсон уселся напротив и наблюдал, как я доедаю рыбу.

– Я тут навёл справки, – сказал он, когда я отставил тарелку. – Гарри Брюс исчез пять лет назад, в июне, и с тех пор о нём ничего не слыхали. На острове говорят, что Гарри Флетчер приплыл в Гранд-Харбор из Сиднея тремя месяцами позже…

– Неужели? – Я выковырял застрявшую в зубах рыбную косточку и закурил длинную чёрную сигару.

– Кроме того, некто хорошо знавший Гарри Брюса утверждает, что на левой руке у него шрам от ножевого ранения, – промурлыкал Мейтерсон.

Я невольно посмотрел на тонкую полоску рубцовой ткани на предплечье. С годами она сжалась, стала плоской, но всё равно отчётливо белела на загорелой коже.

– Бывают же удивительные совпадения.

Я затянулся крепкой душистой сигарой со вкусом моря, солнца и пряностей. Беспокоиться не о чем – они приехали договариваться.

– Действительно, – кивнул Мейтерсон и внимательно огляделся. – А ты недурно устроился, Флетчер. Нет, ей-богу, очень уютно.

– Чтоб на жизнь заработать, приходится попотеть, – признался я.

– А камни ворочать или мешки почтовые строчить – ещё больше запаришься.

– Представляю…

– Завтра Джимми задаст тебе несколько вопросов. Ты уж его уважь, Флетчер. Как уедем, забудешь, что нас видел, а мы забудем о забавном совпадении.

– Мистер Мейтерсон, у меня память – совсем никуда, – заверил я его.

После подслушанного разговора в каюте мне казалось, что их планы как-то связаны с утренней зарёй, и я ждал требований выйти завтра в море до восхода солнца, но об этом никто не заикнулся. После их ухода, зная, что не усну, я дошёл по песчаному берегу до Бараньего мыса посмотреть, как всходит луна над пальмовыми деревьями, и просидел там до полуночи.

На следующее утро ялик с пристани куда-то подевался. Хэмбоун, перевозчик, на вёслах доставил меня на стоянку «Плясуньи» до восхода солнца. Ялик был причален к борту моей красавицы, а в кокпите возилась знакомая фигура.

– Привет, Чабби. – Я перепрыгнул на лодку. – Хозяйка из постели выставила?

В предрассветной полутьме палуба сияла чистотой, все металлические части надраены до блеска. Судя по всему, Чабби, любивший «Плясунью» не меньше моего, наводил порядок уже часа два.

– В общественный сортир превратили, – проворчал Чабби и с отвращением сплюнул за борт. – Надо же, засранцев притащил. Ни стыда, ни совести у людей.

Чабби сварил кофе, крепкий и забористый – так больше никто не умеет, – и мы устроились в кают-компании. Он хмуро уставился в кружку и дул на чёрную жидкость, от которой поднимался пар. Ему хотелось что-то сказать.

– Как там Анджело?

– Ублажает рауановских вдовушек, – проворчал он.

Для всех работоспособных молодых людей работы на острове не хватает, отчего многие по трёхлетнему договору о найме уезжают на остров Рауано – там американская станция спутникового слежения и военно-морская база. На Святой Марии соломенными вдовами остаются не слишком строгие юные жёны, тоскующие по любви и ласке.

– С понедельника день с ночью перепутал. Если дальше так пойдёт, совсем этот Анджело свихнётся. – Чабби шумно прихлёбывал. Жена держала его на коротком поводке, и он не на шутку завидовал напарнику. – Как твои клиенты, Гарри?

– Хорошо платят.

– А вы не рыбу ловите. – Он посмотрел на меня. – Со скалы Кули-Пик видал – неподалёку от берега крутитесь.

– Так и есть, Чабби.

Он вновь принялся за кофе.

– Слушай, Гарри, ты поглядывай. Поосторожнее будь. Те двое – нехорошие люди. Про молодого не скажу, а те – точно плохие.

– Постараюсь, Чабби.

– Знаешь новую девушку из отеля? Мэрион зовут, временно к ним устроилась, на сезон. – Я кивнул: хорошенькая, стройная, длинноногая, лет девятнадцати, с блестящими чёрными волосами, веснушчатой кожей, бесстрашными глазами и озорной улыбкой. – Так вот, прошлой ночью видели её с блондином, у которого лицо красное. – Мэрион, случалось, оказывала избранным гостям отеля услуги, не предусмотренные служебными обязанностями. На острове к таким делам относились как к должному.

– И что дальше? – осведомился я.

– Отделал он её крепко. – Чабби отхлебнул кофе. – А после кучу денег отвалил, чтоб в полицию не заявляла.

Майк Гатри опротивел мне ещё больше. Вот скотина! Мэрион, простодушная и наивная, воспринимала жизнь как ребёнок – в её любвеобилии не было ни корысти, ни греха. «Не пришлось бы его однажды прикончить», – снова пришла в голову мысль, и я не стал её отгонять.

– Дурные они люди, Гарри, ты уж поверь.