— Верно, верно, — поддержала мама и, дружески прощаясь с таким милым, приветливым старичком, подарила ему рубль: то ли за то, что я хорошо сдал экзамен, то ли за сохранность моих будущих галош и моего будущего форменного одеяния.
Выйдя на улицу, я с удовольствием оглянулся на массивное серое здание, в котором сегодня так счастливо решилась моя судьба, — оглянулся и прочитал вывеску над входом: «Реальное училище Воскресенского».
Значит, теперь я буду ходить в зеленой шинели и и форменной фуражке с кокардой. Вот здорово! И даже само здание, еще утром такое суровое, враждебное, теперь, в ярком солнечном свете, наоборот, показалось веселым и очень приветливым, будто само приглашало меня под свой гостеприимный кров.
«Итак, я — реалист! — как победный клич, пронеслось в голове. — Я реалист — ура!»
НОВАЯ ФОРМА
Прямо из училища мы отправились покупать мне форму.
«Скорее, скорее надеть длинные форменные брюки, серую гимнастерку с золотыми пуговицами и подпоясать ее черным лакированным поясом. Куй железо, пока горячо!»
Искоса поглядывая на маму, на ее то сияющее, то слегка озабоченное лицо, я отлично все угадывал и понимал. Теперь у мамы в душе борются два желания: одно — поскорее увидеть меня в форме, а другое — подождать покупать ее до осени. Во-первых, летом все равно некуда одевать, а во-вторых, за три летних месяца я сильно вытянусь и, чего доброго, к зиме вырасту из купленной теперь формы. Все эти мысли и сомнения, как в зеркале, отражались на мамином лице.
Поэтому я и торопился с покупкой. Не купим сегодня, сейчас же — к завтрему мама все спокойно обдумает, взвесит и, конечно, решит, что покупать форму теперь, к лету, просто безумие. Но сейчас, после моей победы, мама еще не опомнилась, сейчас, под горячую руку, она, наверное, купит. Нужно только спешить!
Прежде всего мы зашли в магазин головных уборов и купили мне форменную фуражку. Я надел ее и посмотрелся в зеркало. Какой ужас! Из овальной рамки на меня таращил глаза совсем незнакомый мальчишка. В новой фуражке с высоким околышем и небольшими полями лицо у меня казалось длинным, будто вытянутым. И голове было жестко, неудобно: виски, темя, лоб будто сдавили твердым обручем… То ли дело моя обмятая, обношенная кепочка…
Но я понимал, что в форменной одежде и в кепочке ходить нельзя. Что ж поделать: придется смириться, привыкать. К счастью, я тут же вспомнил смятые, похожие на блины фуражки знакомых гимназистов. Вспомнил, что ими можно и даже нужно стирать пыль с сапог, на них полагается сидеть, а во время прогулок ими зачерпывают воду из родника. Приятели рассказывали, что только после всех этих процедур ученическая форменная фуражка становится именно тем, чем и должна быть. У первоклашек, да у зубрил, да еще у маменькиных сынков она имеет непотребно аккуратный вид, а настоящему ученику в такой и ходить неприлично.
Вспомнив все это, я сразу успокоился и бодро зашагал рядом с мамой по залитой весенним солнцем московской улице.
Вот и магазин готового платья. Вошли, попросили показать форму реального училища.
Веселый, расторопный приказчик принес на руке несколько готовых форм разных размеров и позвал меня в примерочную. Не прошло и десяти минут, как я вышел из-за портьеры неузнаваемый — весь в сером.
Мама сорвалась со стула, бросилась навстречу и принялась меня вертеть и ощупывать — не тесно ли, не жмет ли где.
— Понимаете, к осени он вдвое вырастет, к осени эта форма ему и на нос не полезет, — возбужденно говорила она, с отчаянием хватая меня за рукав и поднимая вверх мою руку. — Видите, видите, рукава ему и сейчас только впору, а что же осенью будет?
Приказчик стоял рядом со мной. Он был совершенно спокоен, как полководец во время сражения. Видимо, к подобным бурям и натискам он уже давно привык.
Наконец, когда мама высказала все свои сомнения и опасения, приказчик взялся за рукав моей курточки, вывернул его конец и показал, какой имеется запас материи на случай, если рукава окажутся коротки. Такой же запас оказался и у брюк. Мама успокоилась, но ненадолго. Настал черед выбирать и примерять шинель. Тут уж мама сразу потребовала: чтобы верхняя одежда на ребенке сидела свободно. «Не на один год покупаем. Это надо учитывать».
— Учтем-с, — наклонил голову приказчик. Он исчез и вскоре вновь появился, выглядывая из-под груды шинелей.
Снова началась примерка. На этот раз мама принимала в ней самое непосредственное участие. К моему ужасу, она вспомнила, что на зиму под шинель необходимо будет подложить еще ватную стеганую подкладку. Для этой будущей подкладки нужно было тоже оставить свободное место. В общем, все примеряемые шинели, на мамин взгляд, казались тесноваты. Я совсем приуныл.
— Сударыня, да что же вы хотите: чтобы в одну шинель сразу двое могли одеться? — наконец не выдержав, улыбнулся приказчик.
Мама грозно взглянула на него, видимо находя такую шутку совсем неуместной.
— Я хочу, чтобы верхняя вещь годилась не на один год, — сухо пояснила она, — и, кроме того, я хочу, чтобы зимой ребенок не замерзал от холода.
Приказчик вздохнул, покорно наклонил голову и вновь удалился.
— Вот это студенческая шинель, — заявил он, вернувшись. — Самый большой размер, больше у нас не имеется.
— Зачем нам студенческая, нам для реального училища нужна…
— Цвет и фасон один и тот же, — так же бесстрастно отвечал приказчик, — только на воротнике нашивки разные. Это мы тут же переделаем.
Я облачился в какое-то широченное одеяние.
— Вот эта, кажется, свободно сидит, нигде не жмет, — одобрила мама. — И вату на зиму есть куда подложить.
— Да, уж тут запас богатый! — подтвердил приказчик.
— Ну как, Юрочка, пожалуй, на этой и остановимся? — сразу повеселев, ласково спросила мама.
Вообще у мамы была какая-то страсть все вещи покупать мне «на рост». Не знаю, большая ли этим достигалась экономия, но огорчений в юности из-за этого я пережил далеко не мало.
Конечно, купленный балахон мне совсем не нравился. Куда лучше были шинели, которые мама сразу забраковала — те как влитые на мне сидели. Но я по опыту знал, что в этих делах мама ни за что не уступит. Утешало только то, что до осени ее все равно не носить, а там видно будет. Впрочем, у этого балахона было и свое достоинство: ведь это не школьная, а настоящая студенческая шинель. Может быть, ради одного этого стоило согласиться ее приобрести.
— Если тебе нравится, давай купим, — покорно ответил я, — только не будем до осени нашивки менять. Может, к тому времени совсем новые будут.
— Вот это верно, — сразу же согласилась мама, — может, какие-нибудь революционные введут.
Итак, форма была приобретена.
«ВИШНЕВЫЙ САД»
Возвращаясь с покупками в гостиницу, мы заехали в Художественный театр и купили билеты на вечерний спектакль — на пьесу Чехова «Вишневый сад». Мама радовалась, говорила, что нам очень повезло, что достать билеты в Художественный театр, да еще в этот же день, почти невозможно.
Наступил вечер. Я надел новую форму и, сразу как бы повзрослевший, счастливый отправился с мамой на спектакль.
Тверская [1] встретила нас вечерней веселой суетой. Огромные, ярко освещенные магазины, розоватый свет уличных газовых фонарей, оживленный говор нарядной толпы, цоканье конских копыт, покрикиванье извозчиков — все это каким-то сверкающим шумным потоком хлынуло на меня. Я растерялся, не знал, куда идти, на что глядеть…
Но мама торопила.
— Не смотри по сторонам, иди скорее, а то опоздаем.
Прошли часть Тверской, миновали площадь перед домом генерал-губернатора (теперь здание Моссовета). Мне очень хотелось подойти поближе к памятнику Скобелеву, который, выхватив саблю, скакал на лихом коне [2]. По мама даже рукой замахала: «Какой там еще памятник, и так опаздываем!»
