Я наблюдал сны у животных вообще, а у собак в частности, и мне не раз приходилось видеть, что и мозг у животных работает, а представления их не оставляют. Так, собака во сне продолжительно и сдержанно лает, вздрагивая и двигая ногами. У меня на постели Нета — карликовый той-терьер — кормила своего трехнедельного щенка-малыша. Малыш подполз к брюшку матери и упирался передними лапками в наполненную молоком грудь Неты, хватал ртом сосок и втягивал жидкость; достигнув цели, он радостно помахивал хвостиком. По мере сосания, малыш переставал двигать хвостом, щеки его все реже втягивались в полость рта и, наконец, малыш засыпал. Мать отодвигалась в сторону, и я сонного щенка переносил из одного места на другое. Для того, чтобы было удобнее наблюдать, я положил щенка к себе на руку. Малютка спал крепким сном. Но вдруг я увидел, что верхние веки малыша чуть-чуть вздрагивают и приподнимаются, глазные яблоки вращаются, и тельце немного вытягивается; спящий малыш задвигал ногами, как он это делал при подползании к матери. Желтое пятнышко у него над глазами то поднималось, то опускалось; передние лапки вытянулись вперед и задвигались точно так же, как то делал малыш при выдавливании молока; хвостик часто — часто завилял.
На пятой неделе своей жизни малыш вылезал из своего ящика, поднимал ушки и лаял, а затем, струсив, поднимал хвостик и прижимался к стенке ящика. Слыша не раз такой лай у спящего малыша, я одновременно замечал у него те же движения ушей и рта.
Все эти движения во сне являются внешними выражениями испытываемых часто душевных переживаний. Я нередко замечал, как мои дрессированные собаки, спавшие со мной на кровати, лаяли во сне, и чем больше собака была мною дрессирована, т.-е. чем умственно развитее она была, тем становилась нервнее, тем чаще ночью во сне она вздрагивала и бредила.
Все мои дрессированные собаки вели себя во сне разнообразно: мой умница Бишка во время представления курил папиросы; я вкладывал сидящей на задних лапках собачке между пальцами передней правой лапы папиросу, которую он сам, подняв лапу, брал в рот. Я зажигал папиросу, и Бишка несколько секунд сидела с тлеющей папиросой.
Перед курением я научил Бишку лаять, как будто он просил у меня папиросу, а после курения он забавно чихал. Я наблюдал сон Бишки и видел, что во сне он переживает то же, что и наяву, когда он показывал свой номер с папиросой — он глухо лает и чихает, и ноги его нервно вздрагивают.
Попутно говоря о снах у животных вообще, и в частности у собак, мне хочется остановиться, на снах у ластоногих, у моих морских львов. [20]
Три дрессированные морские льва знали мой голос; заслышав его, они моментально поднимались на ласты, вытягивали шеи кверху и высоко поднимали головы, стараясь отыскать меня. Знали они также прекрасно мой выходной марш, призывный трубный звук, специально придуманный для морских львов. Помню, как я в своей уборной спешно надеваю костюм; но вот грянул мой марш, и морские львы разом преображаются, — они приходят в необычайное волнение, мечутся по клетке, бросаются в бассейн, ныряют, быстро вылезают на площадку и снова шлепаются в воду; брызги летят во все стороны. Увидя меня выходящим из уборной, морские львы бросаются к дверцам клетки и, становясь на задние ласты, [21] прилипают к решетке. Глаза их горят зеленым фосфорическим светом; фигуры — одно ожидание.
При первых звуках трубы, которая оповещала об их появлении перед публикой, все трое: Лео, Пицци и Васька, перелезая друг через друга, стремительно бросаются к дверцам клетки, нетерпеливо хватаются за железные прутья решетки, кусают друг друга и до того отчаянно ревут, что постороннему делается страшно. Служащий отпирает решетчатую дверцу, и львы, сбивая его с ног, быстро бегут на арену. Разве все поведение львов не говорит о том, что в уме у них происходит ясное представление о своем хозяине, о месте работы, о вознаграждении за свои труды. Даже при первых звуках знакомого мотива, в воображении у них рисуются все последующие действия. Для меня становится совершенно ясным, что ластоногие, как и собаки, обладают способностью представления в уме, способностью вспоминать об ощущениях, полученных раньше.
В обыденное время, когда работа морских львов проходит изо-дня в день, по заранее намеченному порядку, львы спят безмятежно, обнявшись друг с другом или поджав под себя ласты, кладут друг на друга головы.
Но вот в цирке начинаются сборы в путь: запаковываются ящики, свертываются и укладываются в бочки ковры, связываются барьеры и другие вещи. Все это происходит на глазах у ластоногих. К утру готовится все цирковое имущество к нагрузке на ломовых.
И морские львы, под впечатлением сборов, в ночь перед отъездом, спят тревожно. Беспокойство выражается в необычайных позах. Спят они в эту ночь каждый отдельно, и то один, то другой издаст тяжелый вздох.
Часто просыпаясь, морские львы поднимают головы и тревожно-вопросительно всматриваются в темноту конюшни, снова поднимают головы и со вздохом закрывают глаза. Тело их часто вздрагивает, ласты судорожно прижимаются к бокам.
Под самое утро они засыпают, видимо, крепко. Мне пришлось упаковываться в одну из таких ночей, и я наблюдал за Пицци. Она лежала как-то странно на боку, необычно загнув голову назад и уперев шею в решетку. Долго она так лежала, и неподвижность ее и необычность позы меня встревожили. Я наклонился к Пицци, и мне показалось, что она околела.
Вдруг ее ласты зашевелились, и я услышал странный звук… Пицци во сне смеялась… Что же это был за смех? Отрывистые звуки, которые следовали один за другим, напоминали человеческий хохот.
Хохотом львов я пользовался при выступлениях.
— Смейся, Пицци! — говорил я. — Проси публику аплодировать!
И львица хохотала… а потом, лежа на груди, на ящике, хлопала, как ладонями, свободно болтающимися ластами.
Когда я наблюдал за Пицци перед отъездом, я отчетливо слышал, как она сначала произнесла несколько звуков, а затем начала аплодировать, что она могла делать, только благодаря случайной неестественной позе — когда ее ласты находились у нее на весу.
Не ясно ли было, что она видела во сне арену, публику и заманчивую рыбку, которую получала от меня в награду? Теперь мы знаем, что некоторые животные видят сны.
IV
ОБОЮДНОЕ ПОНИМАНИЕ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНОГО
Чтобы научить чему-нибудь животное, чтобы дрессировать его моим способом, необходимо установить обоюдное понимание или, как говорят, контакт.
Как вызвать у животного желание установить обоюдное понимание, как натолкнуть животное на разговор с человеком?
Между человеком и животным стоит вечное недоразумение: человек не понимает души животного, а животное — человека. Мы, люди, мало обращаем внимания на своих младших братьев-животных; мы не делаем даже попытки вызвать у животного желание общения и разговора с нами.
Сдвиг кожи на спине собаки, поднятое одно или два уха, поворот головы, виляние хвостом, поднятый или опущенный хвост, — все это вместе с визгом, лаем, ворчанием, вытьем и нытьем составляет язык собаки. Нам, людям, стоит только тонко изучить и разобрать его, и мы будем понимать наших четвероногих друзей, как понимаем друг друга.
С какой тоской и обидой моя обезьянка Гашка, вися на сетке своей клетки и издавая свое грустное «э», печально провожает глазами равнодушно проходящих мимо людей…
Она говорит взглядом, всем своим существом:
— Выпусти меня, мне надоело сидеть в клетке.
А люди не понимают ее и рассматривают ее мордочку, цвет ее шерсти, ее длинные гибкие руки.
Понятно, что от такого непонимания можно прийти в ярость и показывать зубы, и трясти изо всей силы решетку.
