За белым кречетом - Орлов Валерий Константинович

Разведя костер, сварив обед, я поджидал Носкова, когда у лабаза неожиданно появился невысокого роста коряк в таких же, как у меня, резиновых болотных сапогах, засаленных брюках и зеленой рубашке.

— Что за люди? — спросил он, улыбаясь.— Вижу дым, костер горит, а вроде никого не должно быть.

Это был хозяин лабаза Николай, бригадир оленеводов, которые прикочевали недавно в эти места и неподалеку пасли стадо оленей. Я рассказал о себе, о Носкове, о целях нашего приезда. Мы пообедали, попили чайку, и Николай, подивившись нашему увлечению, предложил сходить с ним к стаду. Там, по его мнению, были ребята, которые могли бы нам помочь. Сам он в птицах не особенно разбирался, за исключением тех, которых можно на костре зажарить да в котле сварить.

На ногу хозяин оказался легок. За ним, пожалуй, не смог бы угнаться и Носков. Я взмок, пока, переходя из одной лощины в другую, мы наконец-то отыскали пастухов. Стадо светло-коричневых, серых и совершенно белых животных с темно-коричневыми ветвистыми рогами, образовав движущееся на одном месте кольцо, сгрудилось на снежнике перед рокочущим ручьем.

Спасаясь от комаров, олени устроили себе отдых на снегу. Воспользовавшись этим, я поспешил к пастухам. Представлялась возможность поговорить сразу со всеми. Вместе с Николаем их собралось шесть человек. Я повторил все, о чем рассказал Николаю: кто мы, откуда, зачем приехали в их края. Рассказал о том, сколь редки стали белые соколы, живущие в горах, что ученые намерены их спасти, разводить в вольерах, а для этого нужны птенцы, но найти гнезд мы пока не можем. Меня выслушали со вниманием и со снисходительными улыбками.

— Белых хищных птиц в горах много,— сказал загорелый до черноты молодой пастух.— Тут совсем неподалеку есть гнездо. Я вчера подходил к нему. Птицы на меня бросались, подходить не давали. Ох, смелые птицы. Но те ли это птицы, что вам нужны, не знаю.

Пастухи начали вспоминать, что белых хищных птиц много в лесах неподалеку от их поселка Ветвея, откуда они пришли с оленями. Поселок этот находился на берегу реки Вывенки. И птицы, что там живут, очень бесстрашные. На куропаток, зайцев охотятся. А иногда и на лис. Не боятся. Но лисы, однако, звери ловкие. Они успевают извернуться и перекусывают птицам горло. По весне, когда начинает таять, много этих птиц остается лежать на грязном снегу.

Достав блокнот и ручку, я стал рисовать силуэты разных птиц, как меня когда-то научил их рисовать художник Горбатов. Рисовал сокола, ястреба, канюка, а потом спрашивал, какую из этих птиц и где им приходилось встречать. Пастухи переглядывались, переговаривались между собой, спрашивали, как кричит та или иная птица. Пришлось мне изображать крик ястреба, кречета, блеяние канюка.

Выходило, что в лесах по Ветвею живут белые ястребы — мечта сокольника Носкова. А белые птицы, что неподалеку, которые атакуют приближающегося человека, похожи на кречетов, но свистят, как канюки. Большего мне выяснить не пришлось. Олени отдохнули, выбрались на возвышенность и пошли по кустарникам. Пастухи поспешили за ними, мы попрощались.

Возвратившись в лабаз, я долго поддерживал костер, дожидаясь Носкова. Но наступил вечер, ночь, стало небезопасно жечь костер — на свет могли заглянуть медведи. Я забрался в лабаз и улегся на шкурах.

Проснулся от громыхания двери, открыл Носкову и тут же повалился на радостях спать. Утром он встал обиженный. Ворчливо посетовал на то, что исходил все ущелья вокруг, как черт устал, еле ноги принес, а у меня не то что ужина, даже чая горячего нет.

Гнезда кречета он не нашел. Тогда я рассказал ему о встрече с коряками. Услышав о белых ястребах, Юрий воодушевился, но проверять ближнее гнездо с белыми птицами наотрез отказался.

— Кандюки там,— сказал он,— видели мы их с Иваном. Только не обычного, а белого цвета. Сколько же этих птиц в этом году поразвелось. Вчера я тоже одно их гнездо нашел. Полдня выслеживал, лез, а там эти твари. Все кречетиные гнезда позанимали.

Он был не совсем прав: канюки в отсутствие кречетов скорее всего возвращались в свои собственные гнезда. Обижаться на этих птиц было не за что, но вот с кречетами нам не повезло. И здесь неудача. Оставалось лишь проверить, что за птицы жили в гнезде на той скале, куда мы тщетно пытались забраться во время прошлого похода. Надо было собираться да идти к ней. Там нас должны поджидать Рушан со скалолазными принадлежностями и Бевза.

И тут Юрий меня удивил. Ему к тому гнезду идти незачем, сказал он мрачно. И там нет кречетов. Я ушам своим не поверил. Не он ли рассказывал, что видел кречетиху с опутенками? Не он ли туда нас привел, заставил Ивана тащить бухту тяжеленной веревки, сам собираясь подняться к гнезду? И не он ли упросил Рушана к назначенному сроку быть у той скалы со всем снаряжением, чтобы осуществить спуск к расщелине? Теперь, так считал я, даже если он совершенно уверен в том, что на скале нет кречетов, непременно надо идти к условленному месту, ибо нас будут ждать. Ждать и беспокоиться, если мы не придем.

— Вот и иди один,— сказал Носков.— Я лучше по долине пройду. В прошлом году я видел там кречетов, может, и сейчас встречу.

Местность была мне незнакома, ружье Носков, конечно, оставил при себе, но я был столь возмущен его нетоварищеским поведением, что в тот момент, наверное, был бы рад, если бы по дороге меня сожрали медведи и ему потом всю жизнь пришлось бы прятать глаза от людей.

Долго мыкался я по тундре. Продирался сквозь кустарник, терял направление, выбирался обратно, сориентировавшись по горам, вновь продирался, пока не вышел к знакомой речке. К горе, похожей на замок, я добрался часа через четыре. На вершине ее я еще издали увидел две человеческие фигурки. Рушан и Бевза пришли к условленному месту за несколько часов до назначенного срока.

Увидев меня одного, они поинтересовались, где Носков. Но когда я сказал, что он ушел искать кречетов, Рушан покачал головой.

Охотовед явился со специальным нейлоновым тросом, поясом, шлемом, но прежде чем начать спуск по отвесной стене в нишу, поделился своими подозрениями.

На вершине горы они пробыли более восьми часов, и за это время к нише не только не подлетело ни одной птицы, но и в небе и окрестностях соколов не наблюдалось. Летали над ущельем только канюки. И никакого писка из ниши не доносилось. Зато на каменистом обрыве; который находился на другом берегу реки, почти напротив скалы, они обнаружили гнездо канюков с двумя птенцами.

Рушан показал мне это гнездо, и, взглянув туда, я сразу все помял. Гнездо канюков находилось как раз на том обрыве, с которого я наблюдал в прошлый раз в бинокль за птицами на скале. Писк птенцов доносился не из ниши в скале, у которой сидела светло-коричневая птица, а из гнезда, находящегося подо мной. Канюки же, а это были, как теперь стало ясно, они, видя, что я залег над гнездом, не решались подлетать к птенцам, а потому сидели в ожидании на скале. А я, сбитый с толку рассказом Носкова о светло-коричневой кречетихе с опутенками, увидев такой окраски канючиху, принял ее за самого большого сокола. Вот ведь как бывает!.. Не опознать сидящую птицу с расстояния в сотню метров было простительно.

Можно и не спускаться в нишу. Ясно было, что никакого гнезда там нет. Это самая обычная соколиная присада, где птицы отдыхают, чистят перышки, опорожняют желудок и отрыгивают погадки. На горе мы нашли и погадки, и полосатое перо кречета, которое я взял себе на намять. Но Рушан для окончательной ясности все же решил осуществить спуск. Страшно было смотреть снизу, как он, держась за трос, используя крохотные выступы, спускался к нише. Сверху сыпались камни, любой из них мог надолго оставить след, попади он в охотоведа, и было бы трагично, если бы это случилось.

Ниша, как и следовало ожидать, оказалась пустой. Гнезд белых кречетов в горах полуострова Говена на этот раз мы не отыскали. Все наши мучения оказались напрасными, теперь в этом я убедился окончательно. И какое-то недоверие к Носкову закралось в душу. Действительно ли он видел эти гнезда сам? Не выдумал ли?..