Утоли моя печали - Алексеев Сергей Трофимович

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118

И в полусне, когда реальность чуть отступила, понял, отчего так хорошо и безопасно: наконец-то он ощутил волю. Ничего не держало, не сковывало, и в любой момент можно было встать и уйти куда хочешь.

Но никуда уходить не хотелось. Его будто приручили, как волка, подержав в клетке…

Он не слышал, когда в развалинах появился тренер, увидел его сидящим у стены под рябиновым кустом. Женя тоже ел ягоды, захватывая гроздья ртом.

– Пошли домой, – сказал он. – Отбой тревоги…

– Как ты меня нашел? – спросил Ярослав, разминая затекшие ноги.

– У тебя же трубка в кармане, – буркнул тот, набирая рябины с собой. Куда ты денешься… И тут была «охота на лис»…

– А если бы выбросил?

– Выбросил… Отнимать бы стали – не отдал. Ярослав решил, что теперь-то уж, после такой проверки, его не посадят за решетку, пусть под надзор, только не в подвал. Но после ужина доверенный Закомарного достал ключи, выразительно позвенел, дескать, пора, и отвел в камеру.

– Так и тебе спокойнее будет, среди картин… Наутро Ярослав услышал гул вертолета над Дворянским Гнездом. Это значило, что нагрянул в резиденцию сам хозяин. Прошло часа три, прежде чем в подвале появился доверенный, молча открыл дверь, поздоровался за руку и сообщил, что Овидий Сергеевич ждет.

Закомарный встретил его сдержанно, без обычного свойского, панибратского тона – не хлопал по плечу, не говорил «брат», и за этим крылось что-то серьезное или торжественное.

– Насколько я понимаю, тебя больше не тянет к скитнической жизни? спросил он с явным намеком на то, что Ярослав не сбежал, оказавшись на воле.

– Привык к тюремной, – не удержался он. – Комплекс узника – вернулся туда, где кормят.

– А языки еще не забыл? Правила хорошего тона, дипломатические протоколы… В общем, чему тебя в институте учили?

– К сожалению, за решеткой ничего этого не требуется.

– Обижаешься? – усмехнулся Овидий Сергеевич. – А на кого? На обстоятельства? На судьбу? Так тебе крупно повезло, сейчас бы уже черви съели… Или на кого-то конкретно?

– Жалко потерянного времени.

– Допустим, ты потерял его с пользой для души и собственного здоровья. Но знаешь, по чьей воле… отбывал свой срок?

Ярослав вскинул голову. Закомарный удовлетворенно засмеялся.

– Да, правильно, по воле наследницы престола. Она велела спрятать так, чтобы мир забыл о тебе. К тому же случай был подходящий, Ястреб устроил катастрофу…

– Почему не сказать сразу? Я бы сидел и не дергался.

– Дергался бы! И еще как дергался! Бог весть что тебе бы в голову полезло. А так ты же на меня грешил? На меня, и потому сидел спокойно… Ладно, я не затем поднял тебя на свет Божий. Должен сообщить радостную вещь – отсидка в подвалах Дворянского Гнезда благополучно завершилась. А теперь настала пора поменять, скажем так, место заключения.

– То есть переведешь в другую тюрьму? – насторожился Ярослав, готовый к сопротивлению.

– Не спеши, – упредил его Овидий Сергеевич. – В тебе действительно крепко засел комплекс узника. Полное отсутствие дипломатического этикета и простейшей выдержки. Сначала выслушай предложения, а потом делай выводы.

– Не мудрено…

– Обстановка сложилась так, что тебе придется уехать из России. На некоторое время. Например, во Францию или Италию. Сам понимаешь, за рубежом тебе тоже пока нельзя жить в открытую, пусть и под другим именем. Не исключено, что Ястреб может выйти на след. Поэтому есть единственное место, где гарантирована полная безопасность. Это Афонский русский монастырь. Слышал о таком?

– Монастырь? – искренне изумился Ярослав. – А известно тебе, что на Афон приезжают лишь после пострига здесь, в России? И еще по согласованию с братией и особому благословению Патриарха?

– Вот, а говоришь, все забыл, чему учили! – одобрил Закомарный. Кое-что, оказывается, помнишь…

– Помню… Еще помню, из Афонского монастыря ни одному иноку назад пути нет.

– Ну, мы тоже кое-что изучали. Это общеизвестный факт.

– Тем более! Прежде бы спросить, хочу ли я принять постриг. Так вот, не хочу. И не буду. А насильно – увы, постригают только неугодных отпрысков царского рода.

– Ладно, угомонись, – замахал руками Овидий Сергеевич. – Никуда ты не денешься… Кстати, знаешь, сколько твоих предков принимали иноческий сан? Кроме матери, теперь схимницы Илиодоры. Не знаешь… А их было еще шестеро! Ничего, да? Это у вас наследственное, чувствуешь?

– Это невозможно…

– Возможно, все возможно. Монастырь – не наши подвалы, но жить придется в таких же условиях, если не в худших. Да ты же не особенно привередливый?

– Отказаться, естественно, я не могу?

– Можешь. Ты совершенно свободен. Не царский же ты отпрыск, чтобы постригать насильно. Вставай и уходи, никто не задержит.

Ярослав сидел не шевелясь: согласие означало, что он станет восьмым из рода Пелевиных, принявшим монашество…

На всю жизнь, безвозвратно, бескомпромиссно… Перед глазами стоял царственный призрак с каштановыми волосами.

– Мне нужно встретиться и поговорить с ее дядей, Алексеем Владимировичем…

– Он был ей не дядя, а дядька. Так называют воспитателей, – печально вымолвил Овидий Сергеевич. – Помнишь, он часто болел… Неделю назад попросил, чтобы освободили от бремени престолоблюстителя и вернули в монастырь.

– Почему – вернули?

– Потому что он с тридцати лет схимонах, но вынужден был жить в миру. И хлебать его мерзости!.. Каково ему было изображать эти бесконечные женитьбы, семейную жизнь. Хорошо, все «жены» его были Христовыми невестами и понимали, во имя чего страдают… Но умирать им завещано дома, в своей обители. Вот он и умер, Царство Небесное… Перед смертью назвал тебя.

– Меня?! Почему же меня?.. Почему я должен повиноваться его воле?!

– Это не его воля…

– А чья же?! – выкрикнул вопрос Ярослав и замер.

– Да, ты верно подумал, – тихо проговорил Закомарный. – Это ее воля видеть рядом тебя…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

ЗОЛОЧЕНЫЙ КУБОК (1995)

1

После вечерней службы отец Прохор сидел на паперти, играл на гармошке, пел тропари и ждал, когда попадья со старушками потушит свечи и вымоет пол, чтобы запереть храм. Борода его часто попадала в мех, что мешало вдохновенно вскидывать голову. Над головой низко летали ласточки, и все было замечательно. Подходить к нему с разговором в таком состоянии не имело смысла, все равно бы ничего не услышал, как глухарь на току. Поэтому Бурцев тихо пробрался в поповский дом и поднялся на свой чердак.

Когда в церкви сделали уборку и женщины разошлись по домам, отец Прохор отставил гармонь и вытащил на паперть две коробки – одна с богослужебной утварью и книгами, другая с облачением, – запер двери, после чего снова сел, свесил ноги и заиграл. Тут к воротам храма подкатил джип с затемненными стеклами, откуда выскочили два бравых стриженых молодца, и батюшка встрепенулся, взял гармошку под мышку и, как барин, уселся на переднее сиденье. Приехавшие загрузили коробки, и машина тут же унеслась в сторону моста через Маегу.

Спросить, куда это поехал отец Прохор на ночь глядя, было не у кого, глухонемая попадья лишь улыбалась и показывала на стол – дескать, пора ужинать.

После ужина Бурцев прождал своего квартирного хозяина часа четыре и, разочарованный, уснул, поскольку после бурного дня валился с ног. Он рассчитывал завтра на утреннем автобусе уехать в областной центр, чтобы объявиться в прокуратуре и тогда уже возвращаться сюда как официальное лицо. Потеряв незадачливых оперов-помощников, другого пути не оставалось: если эти амазонки действительно были причастны к анонимному письму и намеревались завязать какие-то отношения с Генпрокуратурой, следовало предоставить им такую возможность… Первый автобус он проспал – не сработал будильник ручных часов. Пришлось спуститься вниз к завтраку. Попадья опять улыбалась и перед тем, как сесть за стол, постояла перед иконами, мысленно прочитала молитвы, ибо отца Прохора не оказалось.

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118