Девушка поднялась на берег и, стоя на белом, как сахар, песке, принялась вытираться. Не переставая напевать, она наклонилась, чтобы смахнуть капли воды с ног. Длинные тонкие пальцы с розовыми подушечками обхватили ногу и медленно спустились от бедра к лодыжке. Юба стояла спиной к Гандангу; когда девушка нагнулась, ему открылось такое…
Он громко застонал. Юба мгновенно выпрямилась и повернулась к нему лицом. Она дрожала, как вспугнутая лань, глаза расширились и потемнели от страха.
— Я вижу тебя, Юба, дочь Тембу Тепе, — произнес он, спускаясь к ней. Голос его звучал хрипло, дыхание перехватывало.
Страх исчез из ее глаз, в них замерцали золотистые огоньки, как солнце в чаше с медом.
— Я посланник короля и требую права дороги, — промолвил Ганданг и коснулся ее плеча. Она вздрогнула, по коже поползли мелкие мурашки.
«Право дороги» — обычай, пришедший с юга, с их древней родины возле моря. Это то самое право, которое Сензангахона потребовал от Нанди — Сладостной. Но он не чтил закона и проник под запретный покров. Вследствие этого проступка у него родился незаконный сын Чака, «Червь в животе», король страны зулусов и ее бедствие, тот самый Чака, от тирании которого ушел на север Мзиликази со своим племенем.
— Я верная служанка короля, — робко ответила Юба, — и не могу отказаться утешить того, кто следует по дороге с королевским поручением.
Она улыбнулась ему. В улыбке не было ни бесстыдства, ни вызова. Юба была такой ласковой, доверчивой и полной восхищения, что сердце молодого воина сжалось.
Ганданг был с ней ласков, очень ласков, спокоен и терпелив, и девушка почувствовала, что ей не терпится оказать ему услугу, о которой он просит, что она желает этого так же сильно, как он. Индуна показал ей, как сделать для него гнездо между скрещенными бедрами, и Юба откликнулась на его слово и прикосновение, но что-то случилось с ее горлом, отчего-то перехватило дыхание, и она не смогла ответить ему вслух.
Он жил в ее гнезде, и ее сердце и тело постепенно переполняла незнакомая боль. Девушка пыталась пошевелить тазом, высвободить плотно сжатые скрещенные бедра и расправить их для него, пыталась впустить его в себя. Она не могла больше выносить это сухое, дразнящее трение его тела о внутреннюю поверхность бедер. Ей хотелось ощутить, как Ганданг погружается в теплую зовущую влагу, что истекает из ее тела, хотелось ощутить, как он скользнет глубоко внутрь нее. Но его решимость, его уважение к обычаям и законам было сильно, как сильно было мускулистое тело, что двигалось над ней. Он держал ее, не выпуская, и вдруг Юба почувствовала, что объятия юноши ослабли, и на траву мощной струей излилось его семя. В этот миг ее охватила такая горечь, что она едва не расплакалась вслух.
Индуна не выпускал девушку из объятий, его грудь вздымалась, по темной гладкой спине и жилистой шее блестящими ручейками стекал пот. Юба приникла к нему и крепко обняла обеими руками, прижавшись лицом к ямке между плечом и шеей. Долгое время никто из них не произносил ни слова.
— Ты мягкая и прекрасная, как первая ночь новой луны, — наконец прошептал Ганданг.
— А ты черный и сильный, как бык на празднике Чавала. — Она бессознательно воспользовалась сравнением, наиболее почетным для матабеле: это животное было символом благополучия и мужественности, а для праздника Чавала избирался лучший бык из королевских стад.
— Но ты будешь всего-навсего одной из многих жен. — Эта мысль ужаснула Робин.
— Да, — гордо признала Юба. — Самой первой из них, и другие будут почитать меня.
— Я заберу тебя с собой, научу многим вещам и покажу великие чудеса.
— Я уже видела величайшие из чудес.
— Ты всю жизнь будешь только вынашивать детей. Юба кивнула со счастливым видом:
— Если мне выпадет счастье, я принесу ему сотню сыновей.
— Мне будет не хватать тебя.
— Номуса, мать моя, я бы никогда не покинула тебя ни ради чего и ни ради кого, кроме этого человека.
— Он хочет вручить мне скот.
— Моя семья погибла, и ты стала мне матерью, — пояснила Юба. — А это плата за свадьбу.
— Я не могу принять плату, как будто ты рабыня.
— Тогда ты меня унизишь. Я из рода Занзи, и он говорит, что я самая красивая женщина в стране матабеле. Ты должна назначить лобола в сто голов скота.
Робин призвала индуну.
— Плата за свадьбу — сто голов скота, — сурово изрекла она.
— Ты продешевила, — надменно ответил Ганданг. — Она стоит во много раз больше.
— До моего возвращения будешь держать скот в своем краале. Бережно ухаживай за ним и следи, чтобы стадо приумножалось.
— Все будет, как ты скажешь, амекази, мать моя.
На этот раз Робин пришлось ответить на его улыбку—в ней больше не было насмешки, зубы индуны сверкали белизной, и он был, как и сказала Юба, воистину красив.
— Хорошенько заботься о ней, Ганданг.
Робин обняла молодую женщину, и слезы смешались у них на щеках. Однако Юба, уходя, ни разу не оглянулась. Она трусила за высокой стройной фигурой молодого воина, неся на голове свернутую циновку, и ее ягодицы под коротким бисерным передником весело подскакивали.
Мужчина и женщина достигли седловины перевала и в тот же миг скрылись из глаз.
Дорога Гиены привела Робин и ее небольшой отряд к горам, в туманные безлюдные долины, поросшие вереском и усеянные серыми камнями причудливых очертаний. Дорога вела к загонам для невольников, о которых рассказывала Юба, перекресткам, где белые и черные ведут отвратительный торг человеческими жизнями, где невольники сменяют деревянное ярмо на кандалы и цепи. Но сейчас частоколы были пусты, тростниковые крыши просели и обвисли неряшливыми лохмотьями, над лагерем витал мерзостный дух неволи да копошились в пустых постройках черви. Робин поднесла к баракам горящий факел — бесполезный жест, но ей стало легче.
За туманными горами дорога шла дальше, спускалась в темные ущелья и наконец вывела на низменную прибрежную полосу, где на них с хмурого облачного неба снова навалилась жара и причудливые баобабы вздымали к небу скрученные артритом ветви, как увечные паломники перед исцеляющей святыней.
