Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68

Пришлось вернуться и пойти кромкой леса, огибая открытое место, и когда впереди блеснуло широкое, с тонкой линией другого берега синее озеро, Зубатый наконец-то рассмотрел монастырь – низкие строения красного кирпича с дырявыми шиферными крышами вместо колокольни и церковных куполов. Остатки стен и построек еще торчали из буйных засыхающих трав, и по их гребню росли высокие и гибкие рябины, нагруженные ягодами.

Несмотря на старость и запустение, отмытый дождями кирпич казался алым, яркими пятнами, словно брызги крови, рдели на солнце гроздья рябины, и само солнце, заваливаясь за противоположный берег, горело красноватым пламенем остывающего металла.

И ни единой живой души! Даже птица не перепорхнет, мышь не зашуршит – воистину Пустыня.

То, что он ждал всю дорогу, покой и душевный трепет, нахлынули незаметно, и когда все это почувствовалось, Зубатый обнаружил, как начинает стремительно темнеть, и состояние, которое можно было назвать благодатью, улетучивается вместе со светом. Вдоль берега озера оказалась хорошо набитая тропа, по которой он и поднялся к ближайшему каменному надолбу. А забравшись наверх, понял, что вокруг лишь руины и нет места, где можно переночевать. Вместе с ушедшим солнцем от глубокого потемневшего озера потянуло холодом, и на зреющем темнотой небе проступили льдистые и низкие звезды. Еще минут десять, сбившись с тропы, он продирался сквозь заросли, озираясь с мальчишеским испугом, пока зарево не погасло и землю не накрыло суровым сукном солдатского одеяла.

В голове постукивала назойливая и будто кем-то продиктованная мысль – ночью здесь оставаться нельзя. Нельзя! Подгоняемый ею и подавляя желание оглянуться, он выпутался из зарослей и лишь на опушке леса обернулся – по всему открытому пространству, где когда-то стоял монастырь, откуда-то снизу, от корней трав, поднимались и светились неясные огоньки, словно оброненные китайские фонарики.

Дорога далеко уходила от реки, и в бору оказалось настолько темно, что он сначала шел с вытянутыми руками, боясь удариться о дерево, и, только когда вышел на проселок, стал ориентироваться по белым песчаным колеям, рыщущим между столбов. Он шел и думал, что обязательно придет сюда завтра, днем, все обойдет, посмотрит, поскольку в этом месте что-то есть, что-то притягивает – память ли о предках или сам разрушенный монастырь, намоленное место, как бы сказала Снегурка. Между тем начало холодать, и когда Зубатый вышел на поле, услышал, как под ногами хрустит подмороженная трава. Земля под открывшимся звездным небом белела от инея, а на реке у берега шуршал тонкий лед. В темной, непроглядной деревне горело всего три огонька, очень похожих на те, что мерцали в траве монастырского двора, ночь лишила пространство всяческих ориентиров, и казалось, это светлячки парят над землей. Только сейчас он подумал о ночлеге и вдруг отчетливо представил, что ждать утра придется возле костра – зря погорячился и отправил Хамзата! Народ в деревне негостеприимный, вряд ли кто пустит, тем паче ночью, и все-таки он выбрал ближний светлячок и пошел напрямую, переступая через разрушенные поскотины.

Зубатый был уверен, что перед ним тот самый красивый пятистенник с зеленой крышей, – кажется, рамные переплеты в светящихся окнах те же, вычурные, лучистые, и заборчик палисадника похож, и растворенная калитка знакома. Желания входить сюда не было, вечером здесь кипели страсти, и вряд ли теперь наступил покой, но, оглядевшись, он понял, что стучаться больше некуда: пока шел, два других огонька погасли. К тому же окна в доме и входные двери почему-то были распахнуты, несмотря на конец октября и ночной морозец. Зубатый поднялся на высокое крыльцо, прошел темные сени, ориентируясь на светлый дверной проем, и здесь постучал в косяк.

– Можно к вам? Здравствуйте.

Никто не ответил, хотя в доме чувствовалось присутствие людей и вроде бы доносился приглушенный, монотонный голос, то ли напевающий, то ли ворчащий. Он переступил порог и оказался в освещенной передней, где на полу сидел к нему спиной и умывался огромный рыжий кот. Деревенский половичок вел к дверному проему, прикрытому вздувающимися от сквозняка ситцевыми занавесками.

– Хозяева, пустите переночевать. – Зубатый снял кепку и раздвинул занавески.

Сначала он увидел задернутое простыней зеркало прямо перед входом и потом, слева, у распахнутых окон, гроб на табуретках. Три старухи в шалях и зимних пальто сидели возле, одна у изголовья покойного нараспев читала молитвы из черной книжки. Все это было настолько неожиданно, что Зубатый на минуту замер, не зная, как поступить – поздороваться или тихо уйти, пока не заметили, ибо ночевать здесь нельзя. Он не хотел смотреть на покойного, однако взгляд сам отыскал его желтое лицо: это был глубокий старик с редкими седенькими волосами, возраст и смерть сделали свое дело – разгладили и вовсе убрали отличительные признаки, и теперь он просто походил на мертвеца.

Вот кому делал гроб зловредный Иван Михайлович...

Он бы ушел, но секундой раньше от гроба встала одна из старух, и Зубатый узнал ту интеллигентную пожилую женщину, что ругалась вслед уезжающей «Ниве».

– Вы зачем сюда вошли?

– Извините, не знал. – Он почувствовал себя виноватым и маленьким. – Искал, где переночевать...

Женщина (назвать такую старухой невозможно) пристально посмотрела ему в лицо.

– А это опять вы... Что вы тут ходите?

– Простите, у вас горе, я не вовремя. – Зубатый хотел выйти, но она остановила властным голосом:

– Постойте! Что вы ищете?

– Переночевать.

Женщина будто сдобрилась, но тон остался прежним:

– Хорошо, ступайте ко мне в дом. Скажите Елене, я прислала.

– Спасибо. А где ваш дом?

– Как где? Вы же были сегодня возле него.

Он сообразил, что в темноте перепутал дома, поблагодарил и с облегчением покинул скорбный пятистенник. И, только оказавшись на улице, он будто споткнулся от внезапной мысли: а что, если этот покойник – его прадед, юродивый старец?!

Было желание немедленно вернуться и спросить, но Зубатый насильно развернул себя и повел к калитке – нет, такое совпадение невозможно! И вообще невозможно, чтобы его отпустили домой умирать или отдали тело, так необходимое клинике бессмертия для изучения и исследований. И все равно надо было хотя бы имя покойного спросить...

Поплутав в темных лабиринтах изгородей и заплотов, он наконец-то выбрался на центральную улицу, почти сразу нашел знакомый пятистенник и нащупал ногами колеи от «Нивы», подъезжавшей к воротам. Света в окнах не было, однако в доме топилась печь, из трубы валил дым и вылетали искры. Хороший хозяин не ляжет спать, пока не протопит печь и не закроет трубу, значит, домочадцы сумерничали. Зубатый постучал в дверь, и буквально через секунду загорелся свет, вспыхнула лампочка над крыльцом.

– Мама, ты? – спросил из-за двери женский голос.

– Нет, но она прислала меня к вам. – Зубатый опасался напугать хозяйку и, кажется, напугал. – Вас зовут Елена?

– Кто там? Вы кто? – Голос аж зазвенел.

– Меня прислала ваша мама, – совсем уж бестолково стал объяснять он. – Я был в доме, где покойник...

– Что вам нужно?

– Переночевать.

– Я вас не пущу! Идите отсюда. А то мужа позову!

– Ваш муж уехал еще вечером, – не задумываясь о последствиях, предположил Зубатый.

Женщина тревожно затихла, и голос, раздавшийся через минуту, был хрипловатый, надломленный, со слезами.

– Что вы хотите? Ну что?..

– Мне некуда идти. Я приезжий.

– Но почему пришли к нам? Здесь что, гостиница?

– Я только что разговаривал с вашей матерью. Она сказала, чтобы шел сюда, к вам, и попросил Елену впустить.

– Нет, все равно не открою, – лишь через полминуты отозвалась женщина. – Кто вы такой?

– Моя фамилия Зубатый, Анатолий Алексеевич, – объяснил он, полагая, что местная фамилия сработает. – Корнями я отсюда, из Соринской Пустыни...

Она договорить не дала:

– Пожалуйста, уходите, я не впущу! Не хочу никого видеть.

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68