Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

          С приближением марта Трубецкой вступил на землю Уссурийского края. Унты его сносились, уже не грели , как в старь. В относительном тепле лесных изб оттаявшая вода проникала внутрь обуви, мокли стопы. Овчинная доха пропиталась потом, мундир и брюки смялись, истлели, орден Станислава болтался на груди блестящей железкой. Поддельный паспорт вымок до непригодности. Трубецкой не походил больше на заплутавшего сановника, только на беглого. К марту ещё пуще прежнего забуранила, замела вьюга.  Клокочущие снежные валы неслись. Катились по Забайкалью с востока.  Смешанные с тихоокеанскими испарениями они держали в себе острые крепкие снежинки,  разбивавшие и при малом морозе лицо в кровь.  Одна из таких свирепых предмартовских вьюг застала Трубецкого вблизи Албазина. Сначала, на полсуток бури, ветер стих, предшествующая ночь была спокойна, воздух ясен: легко читались созвездия, а полная луна лила на природу безучастный свет.  Трубецкой по мере сил бодро шагал по сибирскому тракту от одного верстового столба к другому.  В ясные лунные ночи он предпочитал спать днём где-либо вблизи избушек лесников, в сарае, овине, в брошенных крестьянских стогах, расселинах скал, больших дуплах деревьев; ночью он шёл.  При приближении диких зверей, чей приход он научился угадывать, Трубецкой тут же забирался на стволы елей, пихт , дубов.

          Большую луну дикие звери боялись. Под утро чуть усилился мороз, впрочем, не превышая средних в ту пору в Сибири 35 градусов, мела лёгкая позёмка. Восток заволокся барашками прозрачных голубых облачков. Красное, багровое солнце встало среди них. Шла буря. Опытом изучив сибирский климат, Трубецкой предчувствовал её.  Когда ветер и пурга усилились настолько, что уже сбивали с ног и идти возможно было лишь повернувшись к сердцу бури спиной, небо же, дорога и окружающий лес смешались  в единый серо-белый вихрь, за которым не видно куда идти, и появились уже мысли, а стоит ли вообще идти и стремиться к чему-то в этой жизни, Трубецкой пошёл под сосны. Недалеко от дороги, среди валунов он свернулся калачиком, подгрёб под себя смёрзшуюся осеннюю хвою и попытался заснуть. Мешал холод. Сверху бушевал ураган. Двадцати-тридцатиаршинные валы, снабжённые снегом и ветром летели от восточного океана к западному, к Уралу, Москве, Питеру, Варшаве. Хаос  ветров создал разрежение атмосферы в одном месте, избыток давления – в другом. Природа требовала меры.  Ветры ринулись в центр разрежения. Пройдёт несколько часов и . сокрушив много живого и мёртвого, ветры остановятся, как-бы осознав, что перестарались. Разрежение атмосферы окажется за их спиной, там, откуда они пришли.  Тогда с прежним неистовством ветры повернут вспять. Вечная бессмысленная игра хаоса.

          Снега, падавшие как с неба, так и поднимаемые с земли, цеплялись за валуны, среди которых прятался Трубецкой, и оседали в сугробы. Сугробы вокруг валунов вскоре выросли в полтора человеческих роста.  Сцепив руками колени в духоте своего дыхания Трубецкой забылся поверхностным сном мученика.  Проснулся он от нового неясного пока звука, присоединившегося к вою ветра, скрипу раскачиваемых елей и сосен, шелесту снежных валов, перекатываемых через берлогу. Шум приблизился. Сверху какой-то, по-видимому, крупный и сильный хищник могучей лапой разгребал снег над головой Трубецкого. Притвориться мёртвым было бесполезно. Хищник чувствовал запах и шёл на него. Трубецкой нащупал под полой дохи пистолет, вытащил его, взвёл курок.  Оставался один выстрел, надо не промахнуться. Лапа скребла всё настойчивее.  Трубецкой вжался в камень, выставил вперёд пистолет.  Снежная корка, образовавшаяся от дыхания над его лицом вдруг лопнула. Внутрь расселины соскользнула лапа с пятью острыми, выточенными об лёд когтями, когти – с вершок, толщина лапы с человеческое бедро, цвет -  в чёрные и карие полосы.  Вслед за лапой  в яму к Трубецкому просунулась и  усатая морда,  величиной с бычью, с двумя огромными клыками вдоль слюнявого рта, принадлежавшего гигантской сибирской  кошке -уссурийскому тигру. Трубецкой выстрелил. Осечка. Отсырел от снега порох. Трубецкой выронил пистолет.

                                                  *  *  *

          18 февраля 1831 года в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот в Москве поэт Пушкин венчался с девицей Наталией Николаевной Гончаровой. Пушкин и Гончарова стояли в просторном зале с колоннами, требующими веры иконами на стенах с готическими витражами стрельчатых окон. Пахло ладаном. Дым витал под куполом, откуда смотрел Иисус. Горели свечи. Не было в светильниках пустых ячеек, заполнили свечами всё. То ли масло, то ли Моро стекало с икон наземь. Небогатая родня Гончаровых и нищие смотрели из углов церкви на молодых. Величайший поэт России отдавал сердце первой красавице. Такое бывает не каждый день. Похожий на совершенную обезьяну, коротконогий, маленький, сгорбленный от письменного стола, с маленькими, с невыспавшимися от ночного бумагомарания кровяными глазками, уродливыми баками до углов рта, которые он безошибочно считал достоинством, курчавой шевелюрой и лбом эфиопа, Пушкин влюблено смотрел на лучшую прелестницу Петербурга.  Девятнадцать лет, ноги до плеч, стройные и прямые, как у лани, крепко шуршат под белым крепдешиновым платьем, шея лебеди, грудь Лаиды, с потаенными розовыми сосцами, разнесёнными в стороны, маленький живот девственницы, большой, обещающий земной рай таз, небольшая аккуратная головка Евы до изгнания, полуоткрытый с родинкой у края алый рот, бледный щёчки прабабки Цезаря, лоб выпуклый, носик совершенный маленький, ровный, глаза карие, колорита неповторимого, от зрачков под ними идут, искрясь от свечей, золотые прожилки, руки не полные и не худые, мягкие, доверчивые, робкие и ласкающие, плечи покатые, круглые, будто точёные, спина гибкая, уходящая вперёд в узкой осиной талии, ягодицы чуть оттопыренные, упругие, зовущие, взор тихий, ненавязчивый, черты лица гармоничные. Красота кажется умной. Натали была добра и доверчива.

          Добрый ветхий батюшка в ризе, разукрашенной чёрными приносящими счастье свастиками по золотому полю, думал, что выдаётся блондинка за брюнета и только.  Блондинка на полторы головы выше, но это дело молодых. Ему-то что.

- Александр Сергеевич, согласны ли вы взять в жены Наталью Николаевну Гончарову?

- Да. Согласен,- спокойно улыбнулся Пушкин. Всю прошлую ночь он писал финал «Евгения Онегина», объяснение Татьяны и Онегина. Татьяна вышла замуж за плешивого генерала, любви не получилось. Может, ему повезёт. Когда  много сочиняешь, реальная жизнь лишь пауза, антракт между  двумя стихотворениями, между романом и повестью, парой этюдов, симфоний и квартетом. Жизнь кажется напрасной выдумкой. Не сочинён ли и этот брак. Он был не сочинён.

- Наталья Николаевна, согласны ли вы выйти замуж  за Александра Сергеевича Пушкина?

- Да, согласна.

          Где-то  за храмом на башне ударили полдень. Золотое обручальное кольцо Пушкина упало на пол, свеча в его руке погасла. Трагедия людей, драма истории, фарс вечности.

- Перед лицом Господа нашего Иисуса Христа считаетесь вы отныне муж и жена.

 Губы Пушкина  Натали слились в поцелуе.

- Во имя Отца и Сына, И Святого Духа. Аминь.

          Незримый ангел тронул крылом пламя свечей, заколебавшись они полыхнули дымом. Родня Гончаровых окружила молодых, Пушкин пришёл один.

          Потом, после венчания, взявшись за руки, поэт и его жена выбежали на церковный двор, побежали, хохоча по снегу и морозцу, и поэт вдруг сочинил:

- Поэт по лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал.

Он пел – а хладный и надменный

Кругом народ непосвящённый

Ему бессмысленно внимал.

И толковала чернь тупая:

«Зачем так звучно он поёт?

Напрасно ухо  поражая,

К какой он цели нас ведёт?

О чём бренчит? чему нас учит?

Зачем сердца волнует, мучит,

Как своенравный чародей?