Корсар - Касслер Клайв

— Ладно, ладно. Понял. Будем через три минуты.

В конце железная дорога выходила из гор в долину, сбегавшую к морю. Все, в том числе Алана, Чеффи и Фодль, пристегнулись, а пассажирам было велено держаться покрепче.

От угольной станции остались одни развалины — металлические остовы с деревянными обломками. Погрузочные краны давно демонтированы, яму у подножия утеса, где хранили антрацит, занесло песком.

У недавно отстроенного причала высился «Орегон». Со стрелы крана над самым пирсом свисал большой электромагнит.

Обычно при виде корабля Хуана охватывала гордость за свое творение, однако в этот раз его мозг был целиком занят расчетами скорости. Он заставил себя не смотреть на спидометр, чувствуя, что стрелка подбирается к ста десяти километрам. Пути были свободны — значит, мягкими пластиковыми барьерами Макс не озаботился. Вдруг Хуан заметил, что причал сидит в воде куда глубже, чем он ожидал, а его дальний конец вообще уходит вниз.

Командир радостно рассмеялся.

Рельсы закончились, состав с грохотом понесся по пирсу. Макс заранее пробил огромные пластиковые понтоны — скорее всего, просто расстрелял из автоматической пушки, — и конец причала сам ушел в воду, а под весом вагона погрузился еще глубже.

Забурлила вода, и море так плавно погасило скорость состава, что экипаж «КОТа» даже не почувствовал, как натянулись ремни безопасности. Проехав две трети пути по пирсу, грузовик снизил скорость до тридцати километров в час, оказавшись в воде по самую раму.

Вагон еле-еле докатился до конца и медленно съехал с причала, таща за собой машину. Он успел чуть-чуть покачаться на волнах, а потом сверху повис электромагнит, и оператор дал ток. Вагон с болтающимся позади «КОТом» извлекли из моря за считаные секунды. Хуан не сомневался, что за пультом управления восседает лично Макс Хэнли — никто другой не сумел бы так точно угадать центр тяжести.

Наружу полилась вода. Груз опустился на палубу. Кабрильо тут же распахнул дверь и выскочил. Кто-то уже резал трос ацетиленокислородной горелкой. Хуан бросился к дверям вагона и едва не сшиб доктора Хаксли, за которой выстроились санитары с носилками.

— Ты, видно, думаешь, мне мало своих штопать — решил привезти еще вагон пациентов?

Кабрильо почувствовал, как далеко внизу, под палубой, загудели насосы.

— По-моему, для доктора это лучший сувенир.

Он дернул дверь вагона, и на палубу хлынул новый поток воды, а затем появился первый из еле живых, насквозь промокших беглецов.

— Вы в безопасности, — произнес Хуан по-арабски. — Вы в безопасности, но нужно поспешить, понятно?

Через мгновение к ним присоединился Фодль, и втроем с Джулией они стали вытаскивать измученных пассажиров. Обошлось десятком растяжений да парой переломов. Одному мужчине в запястье угодила пуля, выпущенная кем-то из террористов, которых Хуан уложил на крыше. Командир, по обыкновению, больше переживал, что его подопечные поранились, чем радовался, что их удалось спасти.

Тут он заметил Марка. Долговязый оператор боевых систем с рюкзаком и непромокаемым футляром для ноутбука направлялся к люку на нижнюю палубу, где находилась его каюта.

— Не спешите, мистер Мерфи. С этой секунды вам со Стоуном поручается исследовательский проект повышенной важности.

— Можно, я хоть душ приму?

— Нет. С этой самой секунды мне нужно знать абсолютно все о предмете под названием «Иерусалимский камень». Алана Шепард упоминала, что он покоится вместе с телом Сулеймана аль-Джамы, но что это такое, она не знает.

— Судя по названию, это из какого-то третьесортного фэнтези.

— Очень может быть. Выясни. Отчет через час.

— Так точно, босс, — уныло подтвердил Марк и удалился.

— Кто эти люди? — спросила Хаксли, передавая очередную женщину в руки санитаров.

— Все они бывшие сотрудники ливийского МИДа. Где-то тут и бедолага министр.

— Не понимаю. А почему их держали в плену?

— Потому что, если я ничего не путаю, новый министр иностранных дел, глубокоуважаемый Али Гами, и есть Сулейман аль-Джама.

ГЛАВА 26

Вертолеты ливийской армии неслись над пустыней, словно стая разъяренных ос. Все машины были российского производства, четыре или пять — пятнистые, камуфляжной окраски, остальные — тускло-серые, из сил ВМФ.

Джим Кублицки проработал в ЦРУ пятнадцать лет, но даже не предполагал, что полетит наблюдать за нападением ливийских вертолетов на укрепленный лагерь террористов. Мун лично согласовал его участие с Гами. На первый взгляд официальный Триполи оказывал им полнейшее содействие, однако и Мун, и Кублицки все еще сомневались. Главным основанием для подозрений был секретный отчет, который переслали из Лэнгли. Джим понятия не имел, как их сотрудникам удалось проникнуть в воздушное пространство Ливии в самый разгар поисков упавшего самолета. В любом случае главный вывод один: до аварии «боинг» госсекретаря вынудили совершить посадку в пустыне, предположительно чтобы забрать Катамору. Затем самолет разбили. Специально.

Кроме того, сообщалось, что вскоре на месте катастрофы появился вертолет с отрядом, имеющим целью запутать следствие. В отчете говорилось буквально следующее: «они прошлись по месту аварии, как торнадо по автостоянке».

Отчет экспертов из Комитета по безопасности на транспорте — разумеется, предварительный и страшно секретный — подтверждал сведения, полученные из Лэнгли. Несмотря на все старания террористов, обнаружились нестыковки, и их оказалось не так-то просто объяснить. Когда Мун пересказал Джуисону отчет ЦРУ, тот кивнул и подтвердил, что самолет вполне мог приземлиться до катастрофы.

На авиабазе в окрестностях Триполи, где концентрировались силы для нападения на лагерь, Кублицки познакомился с командующим операцией — полковником спецназа по фамилии Хассад. Тот объяснил, что Ливийская пустыня усеяна заброшенными базами еще с тех времен, когда его страна предоставляла убежище террористам. Последнее время правительство ведет с ними решительную войну — его подчиненные уничтожили большинство известных им лагерей, но наверняка есть и другие — неизвестные.

Хассад сел справа, рядом с пилотом, а Кублицки пришлось втискивать свои два метра на заднее откидное сиденье. С ними летела лишь горстка людей. Главные силы расселись по другим машинам.

Полковник обернулся, прикрывая рукой закрепленный на шлеме микрофон. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать ритмичный шум винта:

— Садимся через минуту.

Кублицки был поражен.

— Как? Мне казалось, мы должны прибыть уже после боя?

— Не знаю, как вы, а я планирую повоевать с этими тварями лично! — бросил Хассад, по-волчьи скалясь.

— Я с вами, полковник, но вы же не выдали мне оружия — только форму.

Ливиец вытащил из нагрудной кобуры пистолет и протянул Кублицки вперед рукояткой.

— Главное — не упоминайте в отчете, что я дал вам оружие.

Кублицки понимающе улыбнулся и щелкнул магазином — убедиться, что пистолет заряжен. В узкой щелке сверкнули тринадцать патронов, и он вернул магазин на место, однако снимать оружие с предохранителя не стал.

Американец сидел довольно низко и не видел, что делается за окном. Впрочем, он знал, что машина идет на посадку. Вот пыльный вихрь, поднятый винтом, закрыл все небо. Кублицки не был в настоящем бою со времен первой войны в Заливе. Впрочем, страх пополам с оживлением — чувство особое; однажды испытав, его уже никогда не забудешь.

Вертолет замер. Кублицки быстро отстегнул ремень. Выглянул. Обнаружил, что они сели всего в сотне метров от лагеря, и к месту посадки бегут какие-то люди в платках и с автоматами, других же вертолетов с бойцами нигде не видно.

Оживление прошло. Остался только страх.

Хассад открыл дверь, выпрыгнул — и тут же исчез из виду. В этот момент с грохотом открылась уже другая дверь — рядом с американцем. Тот заморгал от яркого света.

Двое смотрели друг другу в глаза всего несколько секунд, хотя Кублицки показалось, что прошла целая вечность. Внезапно опытный агент ЦРУ все понял и одним быстрым движением нацелил пистолет в грудь ливийцу. То, что он вначале принял за вопли ужаса, оказалось исступленными криками сотни глоток.