Русский Бог (СИ) - Сорокин Александр Сергеевич

На перепутье мне явился.

Перстами лёгкими как сон

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы,

Моих ушей коснулся он.

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводных ход,

И дальней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замерзшие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассёк мечом,

 И сердце трепетное вынул

И угль, пылающий огнём,

 Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

 И бога глас во мне воззвал:

-« Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей….»

- Дальше государь, ничего придумать не могу.

- Дальше и не надобно,- государь плакал. – Как это справедливо! Это всё про меня, - поклонившись, государь пошёл к выходу.

Пушкин нагнал его:

- государь, подпишите.

-Что это?

- Счета.

- Какие ещё счета?

- Ну о которых мы только что говорили.

- Их так много. Вы что их с собой носите?

- Да. В кармане жилетки.

- Ох уж эти господа сочинители! – подойдя к бюро, царь взял перо, обмакнул в чернила и неохотно подписал счета. Пушкин почти тут же вырвал их, будто Николай мог передумать и разорвать их.

          В зал заглянула Натали. Пушкин поймал её настороженный взгляд. Подбежав он схватил её за рукав, посмотрел на её живот.

- Натали. Завтра ты танцуешь в Аничковом. Не забудь вымыть голову.

         Услышавший государь поморщился.

- Не завтра. Через неделю, на Сретенье.

- Но…- попыталась возразить Натали.

- Никаких «но», - Пушкин потрепал её по плечу.- Ваше величество, моя жена будет танцевать и на Сретенье, и на Благовещенье и на Усекновение…

- Саша , не кощунствуй! – неприязненно вырвавшись, Натали убежала.

 Николай проводил её сладострастным взглядом.

- Не забудьте про бал В Аничковом, господин поэт. Иностранные посланник должны сообщить своим дворам о красоте русских женщин, - ледяным тоном подтвердил государь от дверей.

 Из залы быстрым размашистым шагом Пушкин пошёл в гостиную, где собрались сёстры Гончаровы и гости.  Александра при свете трехсвечника, пятном вырисовавшем её бледное несчастливое лицо, болезненный румянец и худые руки, играла на клавикордах «Дунайские песни» Штрауса.  Чаадаев и Геккерен, стоя подле неё, молча курили трубки. Екатерина танцевала  с ротмистром ланским, Дантес – с Натали. В углу у камина, протянув руки к экрану, сидел, не снявший сюртука, Лепарский.

- Я готов вам сделать предложение, сударыня,- говорил ротмистр Ланский жадно млевшей от его слов Екатерине. – Но я могу любить вас, лишь как отраженье вашей сестры, Натали. В ваших глазах я читаю её глаза, на ваших губах я вижу печать её сестринского поцелуя. Она – богиня,  вы – её наперсница.  Я настолько боготворю Натали. Что не могу представить физической близости с ней. Она кажется мне прекрасной и хрупкой греческой амфорой, которую так легко разбить навсегда. Даже прикосновением я страшусь оскорбить её.

- Со мной проще? – игриво сверкнула очами Екатерина, чтобы прервать не вполне вдохновлявшие её речи.

-О, куда проще!

- Простота крепче. Природа выбирает простоту.

         Следом за Екатериной и Ланским двигалась другая танцующая пара, Дантес и Натали.

- Отчего вы надели черную пару, барон Дантес? – не без лёгкого кокетства спрашивала Натали.- В таком чёрном фраке, как ваш, обычно являются на похороны.

- Я грущу, сударыня. Вы не ведаете, сколько печальных мыслей танцует у меня в голове.

- Какой же танец предпочитают ваши мысли? Впрочем, я вам не верю, не верю, не верю! Вы отъявленный оригинал. Сначала вы поражаете публику габардиновым пальто, а теперь чёрным фраком.  Петербург уже успел познать вас как сердцееда, недотрогу, печальника и законодателя мод.

- У меня слабость листать модные парижские издания.

- Мужская слабость?

- Вкусы мужчин не так отличны от вкусов дам, как принято считать.

- Откройте секрет, где вы находите средства на фраки, жилеты, панталоны, галстуки и перчатки? Наряды – единственное серьёзное отличие человека от зверя.

- Мне поставляет средства мой нареченны         отец посланник Геккерен.

 - Он так любит вас!

- Ума не чает.

- Редко увидишь подобную привязанность между мужчинами. Я слышала, Геккерену нелегко было добиться вашего усыновления. Вы не родственники, и он лишь чуть старше вас.

- Я не препятсвую ему.

- В чём?

-Любить себя.

- Как этому можно препятствовать. Сердцу не прикажешь. Помимо воли мы любим или ненавидим.

- Только недавно я получил специальную грамоту короля Нидерландов с позволением принять имя, титул и греб барона Геккерена. Император Николай тоже дал своё высочайшее соизволение. Мой отец, к которому в далёкий Эльзас ездил Геккерен за официальным разрешением, то же не возражал. Теперь я именуюсь Георг-Карл Геккерен.

- Опять два имени.

- Барон Геккерен не мог выбрать, что ему больше нравиться, Георг или Карл.  В результате, дал оба имени сразу. У отца свои причуды, - иронически улыбнулся Трубецкой. – До этого я был Жоржем –Шарлем Дантесом. Отец хотел, отец хотел чтобы я звался Жоржем. А покойница мать – Шарлем. Так я стал Жоржем-Шарлем. У меня столько имён. Что я запутался кто я.

- Каким же именем из четырёх вас теперь именовать?

- Отзовусь на любое. Имена не отражают сути. Главное, я теперь единственный наследник гигантского состояния бездетного барона Геккерена. За это можно ему простить многое.

- Или все?

- Смотрите, он наблюдает за нами.

- Барон, мне было бы неприятно думать, что вы «аст».

- Вы сами сказали, сердцу не прикажешь. Нет различия в любви к мужчине или женщине.

-

                                       *  *  *

 - Ou ?aoee? ni?ineea iia Iooeeia.

- aa.

- ?oi ?a,  oaeii neo?aa, y ?aaa, ?oi iiiaea oioy au a nienie oaieo ?aiuei. ? caaa?oa? aai, aaeeea ?anou,-- Aeaenaia?a iiaiyea n ecaieiauy e?iaaoe Iooeeia a?ioaiio? oao?aau aai « Aii?oaineiai nienea.»

- ?ane?ie oao?aau, oai iiyaeeinu au? iaii eiy. O?eaoaou ?aoa??oia.

            Aeaenaia?a ?ane?uea oao?aau.

- Aeaia Iaoa i?eoiayuay i?a?ea! caiaoioaoenu ia Iooeeia, Aeaenaia?a oau?ioea oao?aau ia iie.

Iooeei ia neooae  ie a?, ie ?aaaaaaa, iieooaiioii ii ?eoae:

« Ca?ai oae cao?ii ii ii?o?

Iai?anii ooi ii?a?ay,

E eaeie ii oaee ian aaa?o?

 I ??i a?ai?eo? ?aio ian o?eo?

Eae naiai?aaiue ?a?iaae?

Eae aaoa? ianiu aai naiaiaia,

 caoi eae aaoa? e aanieiaia!

Eaeay iieuca iai io iae?...»

          Iooeei noiye nieiie, a?ay o ia?e ?oee, eiaaa aio?e O?oaaoeie, aunieee, ooaie, aeaaiue, iaa?eoue, a iioiaiie oeiaee naaoei-cae?iie oa?noe n cieiouie iiaiiaie e ioeoa?neie oo?a?ea. Oneuoaa oaae, Iooeei iiaa?ioeny, O?oaaoeie ?a iaaeaiii iionoeeny ia?aa iei ia eieaie. ?a?ac iai?ee?uoua aaa?e a ainoeio? aeaouaaeny iioie aonoiai ii?iciiai aicaooa, eieaaaaoaai ieaiy a ia?e. O?oaaoeie oae ia cae?uaay aaa?ae.

- Ca?ai ca?ai yoi? a?i?aueie iaane?iaeaiiuie aieuoeie aoaaie ao?eeaioa ni?inee Iooeei.

- I?inoe i?inoe iaiy.

- Ou ?aoee? ni?ineea iia Iooeeia.

- aa.

- ?oi ?a,  oaeii neo?aa, y ?aaa, ?oi iiiaea oioy au a nienie oaieo ?aiuei. ? caaa?oa? aai, aaeeea ?anou,-- Aeaenaia?a iiaiyea n ecaieiauy e?iaaoe Iooeeia a?ioaiio? oao?aau aai « Aii?oaineiai nienea.»

- ?ane?ie oao?aau, oai iiyaeeinu au? iaii eiy. O?eaoaou ?aoa??oia.

            Aeaenaia?a ?ane?uea oao?aau.