Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68

Летнюю избу с одинарными рамами в окнах было не натопить, тем паче буржуйкой, которая мгновенно остывала, и приходилось кочегарить ее день и ночь. Зубатый все чаше подумывал об отъезде и загадал себе: если на Новый год ничего не произойдет, первого же числа уедет.

Он не ждал приглашения на елку к Зубатым «девкам» и хотел напроситься сам, однако после приезда Ал. Михайлова и разговора с ним поклонницы заподозрили, будто Зубатый умышленно выдворил его из деревни, мол, потому режиссер не зашел в гости. А ведь обещал зайти, пока Зубатого ждали, и очень мило разговаривал с женщинами; они на стол собрали, чтобы попотчевать кумира – полуфразами и полунамеками об этом проговорилась старшая. Он не хотел посвящать «девок» во все обстоятельства встречи, сказал лишь, что они рассорились с режиссером, и поэтому он уехал, не попрощавшись. Кажется, это еще сильнее подпортило обстановку, и теперь он не мечтал встретить вместе Новый год.

А тут, накануне праздника, Елена сама попросила съездить в магазин, и, когда они выехали из мертвой зоны, Зубатый остановил машину и позвонил в Финляндию.

– Пап, приезжай ко мне на праздник, – неожиданно попросила Маша. – Я не знаю, с кем буду в эту новогоднюю ночь.

– Как не знаешь? А где Арвий?

– Он мечтал продавать ядерное топливо, но его мечты рухнули.

– Что стряслось?

– Потом расскажу. Не задавай больше вопросов, а забери меня отсюда. Если сейчас не можешь, то после праздников обязательно. Ладно?

– Заберу! – пообещал он.

– А что с мамой? Она что там, с ума сошла? Что за девка у нее поселилась? Неужели она в самом деле беременна от Саши?

– Привезу домой, сама спросишь!

Елена слышала весь разговор, хотя демонстративно отвернулась, возможно, потому и спросила, мол, где он будет встречать Новый год. Он лишь пожал плечами, в ушах еще звучали слова Маши.

– Если есть желание... приходите, – как-то несмело пригласила Елена.

– А я ведь не откажусь!

– Мы будем ждать.

И вот около полуночи, за пятнадцать минут до Нового года, они сидели за столом возле елки, когда прибежал встревоженный и радостный Василий Федорович.

– Идет! – закричал с порога. – Сказала, сейчас идет! Только не по митинской дороге, а от Макарьино! Перепутала немножко... Что сидишь? Беги, встречай!

Он не задумывался ни на мгновение, напротив, сразу ощутил, как забилось сердце, – конечно, он и должен явиться в новогоднюю ночь! Схватил куртку, шапку и в передней услышал голос старшей Елены:

– Василий Федорович, куда же вы его посылаете? От стола, до двенадцати осталось четверть часа!

– Он идет встречать святого старца!

– Какого старца?

– Своего прадеда! Он ведь ради этого и приехал! А я с вами тут посижу...

Зубатый выбежал на улицу и поймал себя на мысли, что суетится. Сначала побежал за машиной к дому Василия Федоровича, но на ходу сообразил: мороз за двадцать, вряд ли без разогрева заведешь, а время поджимает. Если старец действительно идет и на сей раз бабка Степанида не обманула, то по логике вещей должен явиться ровно в полночь, а остаются считаные минуты. Он развернулся на полпути и метнулся к Соре. На Новый год в деревню приехало много дачников, поэтому в домах горел свет, почти везде топились печи, и откуда-то доносилась музыка.

Он долго стоял на берегу возле брода и всматривался в противоположный, глухой и темный, – не появится ли на заснеженной реке человеческая фигура? За спиной, в деревне, взлетали ракеты, трещали фейерверки, слышался смех, пьяные и веселые голоса, но все это доносилось из другого мира, к которому он был непричастен. Зубатый ждал чуда, явления и был уверен: с третьей попытки обязательно встретит старца, нужно лишь терпеливо ждать, несмотря на мороз, на то, что вытащили из-за стола, из приятной компании.

Потом он спустился на лед, чтобы видеть кромку леса на той стороне – где-то там выходила дорога. От напряжения в глазах начинало мельтешить и двигаться все, что как-то выделялось на фоне снега, в какой-то момент казалось: идет! – и замирала душа, перехватывало горло, однако стоило отвести взгляд или моргнуть, как призрак исчезал. Он не замечал времени и лишь чувствовал, как от неподвижности замерзают ноги.

Зрение устало, и Зубатый уже переставал различать линию берега, поэтому непроизвольно, шаг за шагом, подходил все ближе и ближе. И вдруг холод окатил спину, а ноги вмиг стали горячими.

На другой стороне от леса отделилась смутная, вытянутая тень – словно тряпка на ветру полоскалась. И сколько ни смаргивай, ни закрывай глаза – не пропадает, а напротив, увеличивается.

Через минуту он уже точно различил человека, который шел почему-то враскачку, припадая на одну ногу, и, часто оступаясь, издавал нечленораздельные звуки, будто пьяный. И вдруг остановился, замер, после чего послышался напряженный голос:

– Эй, кто там?

В душе ничто не откликнулось. Если бы старец пришел, наверное, все было бы не так...

– Это я, – отозвался Зубатый.

– Кто – я?

– Зубатый!

Человек выругался и начал приближаться. Скоро перед ним оказался Иван Михайлович, с рюкзаком за плечами и на одной лыже.

– Что ты тут стоишь? – заворчал он. – Народ пугаешь...

– Новый год встречаю. А ты что ходишь по ночам?

– Да, так разэтак, хотел к празднику свежей рыбки поймать. – Он снял шапку, от головы валил пар. – Вечерком побежал заманы проверять на озеро и лыжу сломал! Сколько времени?

Зубатый глянул на часы – шел второй час Нового года...

– К празднику опоздал...

– И хрен бы с ним! Ко мне же гости приехали. Три дочери с зятьями... И хоть кто-нибудь бы хватился, вспомнил про отца да навстречу пошел! Даже этот, рыбнадзор...

Он заплакал, как ребенок, навзрыд, и, отталкиваясь одной ногой, покатился к другому берегу.

Зубатый еще постоял, осмотрелся – чуда не случилось. Да и не могло случиться. Скорее всего, бабка Степанида не предсказательница, не ведьма и не блаженная, через уста которой говорит Бог, а просто бродячая повитуха с заметными отклонениями в психике. Собрала все последние сплетни об экс-губернаторе, в обилии бродившие по городу, подкараулила на Серебряной и выдала. Он же, под впечатлением гибели сына и особенно от фанатичных заявлений Снегурки, поверил. Поскольку в это время копался в себе и пытался хоть как-нибудь объяснить причину, поднявшую Сашу на крышу девятиэтажки. Поверил полубезумному вздору старухи, потому что очень хотел поверить в нечто необычайное. Когда-то не принял, не обратил внимания, можно сказать, оттолкнул старца, назвавшегося прадедом – это подходящий грех, и наказание за него суровое. А то, что просто не углядел за сыном, не заметил, когда он оторвался от него и пошел познавать мир через наркотическое опьянение или, напротив, испытал и отверг этот мир – для понятия греха и наказания все это слишком расплывчато, неопределенно.

Так он думал и бродил по реке вдоль засыпающей после утомительной встречи Нового года деревне на горе, не зная, к кому постучаться. У Василия Федоровича давно погас свет, да и не хотелось возвращаться в дом, где находилась обманувшая его бабка Степанида. В доме Зубатых «девок» тоже оказалось темно, и лишь красноватыми отблесками, будто лучами заходящего солнца, отсвечивали топящиеся печи. Еще раз проситься на ночлег по законам драматургии слишком навязчиво, тривиально и по?шло.

И тут же, на зимней, заснеженной Соре, в новогоднюю ночь, у Зубатого созрела мысль уехать из Соринской Пустыни, не дожидаясь утра. И не прощаясь. Пусть все думают, что он встретил старца и с ним куда-то исчез.

С этой мыслью, как с дитем на руках, он еще раз прошел вдоль деревни и лишь утвердился в своем решении. Потому что его, как и Ивана Михайловича, никто не хватился, не встревожился и не пошел искать. И самое главное, этого не сделала Елена...

Машина стояла возле дома Василия Федоровича, насквозь промерзшая и заиндевелая, – страждущие на праздник разъехались по домам, во дворе было непривычно пусто. Он сел, вставил ключ в замок зажигания и загадал: заведется без разогрева —уеду, пока все спят. Надо вывозить Машу из Финляндии, в конце концов, это сейчас важнее всего...

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68