Наемники - Коршунов Евгений Анатольевич

Петр покачал головой и пробрался на место у иллюминатора.

— Теперь нас тринадцать, — подумал он вслух.

— Чертова дюжина, — охотно подтвердил Анджей. …Через два часа «френдшип» стал заходить на посадку, под его крылом поплыла широкая Бамуанга, похожая в лучах полуденного африканского солнца на поток расплавленного золота.

Мартин Френдли, «дядюшка Мартин», как-то само собой ставший во главе журналистской братии, узнав от Войтовича, что тот оказался на борту «френдшипа», сунув пилоту всего лишь десяток фунтов, хлопнул себя пухлыми ладонями по бедрам и долго, до слез хохотал, приговаривая:

— Браво, бади! Молодец, бади!

Потом, обойдя всех членов группы, он договорился, что все единогласно заявят властям Южной провинции, что их, журналистов, именно тринадцать, а Войтович в списке министерства информации пропущен из-за обычной для Гвиании неаккуратности какого-то мелкого клерка.

После этого «дядюшка Мартин» произнес короткую, но торжественную речь о профессиональной солидарности, а стюардесса объявила о том, что самолет по указанию властей провинции совершит посадку не в столице Поречья Обоко, а в Уарри, где для гостей уже забронированы номера в отеле «Эксельсиор».

Пилот положил «френдшип» на крыло, горизонт пошел наискосок, за иллюминатором поплыли одноэтажные, крытые ржавым железом кварталы города, его пыльные, неасфальтированные улицы с редкими гигантами манго, потом — пестроцветье рынка, растянувшегося вдоль самого берега, уткнувшись в который лежали сотни лодок самых разных размеров, узких и длинных гвианийских пирог.

Самолет выпрямился и понесся вниз, к просторному зеленому полю, оставив слева многоэтажную белую башню отеля «Эксельсиор». Наконец колеса черкнули о землю, затем глухо ударились о нее, «френдшип» взревел и стал глушить скорость. Двигатели заработали ровнее, и самолет легко побежал по пустому зеленому полю к двухэтажному домику вдалеке, над которым раздувался большой оранжевый сачок, указывающий направление ветра.

«Френдшип» подрулил к домику почти вплотную. Петр видел в иллюминатор, как к самолету спешили солдаты с карабинами наперевес, будто собираясь взять его штурмом.

Стюардесса открыла наружную дверь и спустила легкую лесенку. Пассажиры заволновались, повалили к выходу плотной гудящей толпой.

На земле командовал молоденький офицер-десантник. Держа в руках список пассажиров, он отмечал в нем имя каждого сошедшего с «френдшипа». Гвианийцам он приказывал отойти налево, европейцам направо. Когда выяснилось, что европейцев оказалось на одного больше, чем в списке, он очень удивился, но принял объяснения Френдли, с любопытством разглядывая старого американца и называя его «папа».

— Прошу на пограничный контроль, — вежливо обратился он к группе европейцев и не оглядываясь пошел к домику.

— Пограничный контроль? — удивился Петр. — Такого раньше здесь не бывало.

— Спокойно, бади, — хлопнул его по плечу добродушно улыбающийся Френдли. — Мы здесь гости, а не хозяева.

Анджей нахмурился и покачал головой:

— Значит, дела обстоят уже так… Они с Петром переглянулись.

В доме, обычном жилом коттедже, действительно оказался наскоро оборудованный контрольно-пропускной пункт: в холле стояли длинные столы, за которыми уже ожидали прибывших трое-четверо полицейских и несколько человек в штатском.

Офицер, встречавший «френдшип», забрал у журналистов паспорта, сложил их разноцветной стопкой и пошел по лестнице наверх, где, видимо, размещалось начальство.

Гвианийцы, прилетевшие вместе с журналистами, судя по всему, никого не интересовали. Им даже не предложили пройти на КПП, и Петр видел, как теперь, нагруженные своим скарбом, они тянулись мимо огромных окон холла куда-то за дом.

Чемоданы сгрузили и доставили в холл парни в голубых комбинезонах с надписью: «Эйр-Гвиания». На полицейских была гвианийская форма, офицер был тоже в форме гвианийской армии, но пограничный пункт внутри страны… Это было новостью…

Офицер вернулся и раздал прилетевшим паспорта.

Войтович поспешно раскрыл свой, полистал и молча протянул Петру. На одной из страничек чернел аккуратный штамп с надписью: «Прибыл». Дата была поставлена от руки.

Остальные тоже разглядывали свои паспорта, оживленно переговариваясь. Петр заметил, как весело переглянулись парни из Би-би-си, да и все остальные, судя по лицам, воспринимали происходящее со странным удовлетворением.

— Что ж, первый шаг сделан, — констатировал Войтович. — Тебе не кажется, коллега?

— Кажется, — согласился с ним Петр. — И наших друзей это явно радует.

Он кивнул на спутников, возбуждение которых все возрастало.

— Нам хотелось бы как можно скорее добраться до телеграфа, — выразил офицеру общее желание Мозес Аарон, тощий, похожий на черного ворона, корреспондент Ассошиэйтед Пресс.

Офицер вежливо кивнул.

— После таможенного досмотра, джентльмены, вас доставят в «Эксельсиор», и тогда…

— После таможенного досмотра? Как? Есть уже и собственная таможня? — зашумели вокруг. — Но ведь это прерогатива военного правительства…

Молодой офицер не стал вступать в спор.

— Прошу, джентльмены, положить свои вещи на столы, — сухо приказал он и отвернулся, давая понять, что больше от него не дождутся ни слова.

— Не спеши, — шепнул Войтович Петру и незаметно кивнул в сторону остальных. — Пусть сначала они…

Первым положил свой чемодан Альберто Монтини — и сейчас же сверкнула вспышка блица.

Все захохотали, а Шмидт, сделавший снимок, опустил фотокамеру и с шутливой галантностью поклонился итальянцу:

— Благодарю вас, сеньор, за любезность. Вы первый иностранец, досмотренный на таможне нового независимого африканского государства.

ГЛАВА 6

Деловой человек и местный король Макензуа Второй когда-то выбрал для строительства отеля «Эксельсиор» крутой и зеленый холм, возвышающийся над Уарри. И теперь четырнадцатиэтажное здание, построенное по последнему слову отельного бизнеса, горделиво красовалось, видное из любой точки города и даже из-за Бамуанги. С того берега оно казалось белой башенкой на фоне зеленых холмов, окружающих Уарри.

К ленчу в «Эксельсиоре» полагалось спускаться в пиджаках и галстуках или в национальной одежде, рубашки без галстуков и с короткими рукавами считались в ресторане отеля неприличными.

Зато в кабаре «Луна Росса», тоже принадлежащем королю, куда он пригласил журналистов на ужин, приходить можно было в чем заблагорассудится.

Его величество Макензуа Второй, дородный, килограммов на сто пятьдесят мужчина, встречал гостей у входа в заведение собственной персоной. Был он в просторном белом одеянии, обшитом по краям золотой лентой. На массивной голове красовалась малинового фетра феска с кисточкой. На могучей шее горела тяжелая золотая цепь, пальцы сплошь унизаны кольцами с фальшивыми камнями.

У него было с десяток жен и сколько угодно наложниц. Был король удачлив и в бизнесе, хотя порой, забыв о титуле, пускался в столь рискованные махинации, что раза три чуть было не оказался под судом, несмотря на всю гибкость гвианийских законов.

Самому встречать гостей у дверей заведения с сомнительной репутацией ему отнюдь не казалось зазорным. Наоборот, визит иностранных журналистов в «Луна Росса» должен был, по замыслу хитрого короля, придать заведению особый шик и, во всяком случае, создать рекламу на международном уровне.

Но была и еще одна причина, по которой Макензуа Второй стоял сегодня у дверей своего кабаре. Губернатор Эбахон просил его задержать гостей в Уарри и не пускать их в Обоко, а король, член совета вождей провинции, знал, что эта просьба весьма и весьма основательна.

К «Луна Росса» гостей доставили три королевских «бьюика», выкрашенных под золото, с королевскими гербами на дверцах — два ставших на задние ноги слона под одной короной и скрещенные широкие мечи.

Зал сверкал разноцветьем электрических лампочек. Его стены из мангровых кольев снаружи украшали плакаты, рекламирующие все — от безопасных бритв «Три крокодила» до туристских круизов по островам Меланезии. Реклама пива, виски и джина, портреты заморских кинодив, вывеска, обещающая посетителям «туземные танцы и все существующие в мире радости», — все это должно было создавать гостям соответствующее настроение, при котором карманы раскрываются сами по себе.