Там, где парят орлы. Последняя граница - Маклин Алистер

— До канатки? — недоверчиво переспросил Томас.

— Именно, до канатки. Ваш майор отчаянный человек… Так вот, у нижней станции собаки потеряли след. Проводники покружили вокруг вагончика, но добыча будто в воздухе растаяла. И тогда один из наших людей выдвинул оригинальную идею: так сказать, поискать в воздухе. Он залез вместе с собакой на крышу нижней станции. И — чудо: обнаружил свеженькие следы пребывания там наших гостей. Отсюда логично родилось решение обследовать крышу вагончика и…

— Они в замке! — воскликнул Кристиансен.

— И не выберутся оттуда! — Полковник Крамер уютно откинулся в кресле. — Не бойтесь, господа. Все выходы блокированы — в том числе на верхней станции. Мы удвоили охрану, и наши люди прочесывают сейчас этаж за этажом.

Смит и Шэффер озадаченно переглянулись.

— Не знаю, — неуверенно протянул Томас, — Смит дьявольски изворотлив…

Крамер поднял руку, требуя внимания.

— Ему осталось гулять не более четверти часа. Это — гарантия. — Он перевел взгляд на Джонса. — Не стану делать вид, что мне это доставляет удовольствие, генерал, но должен напомнить, что пора заняться вашим, гм, лечением.

Джонс по очереди оглядел Каррачолу, Кристиансена, Томаса и медленно, раздельно произнес:

— Вы — грязные свиньи!

— Вопреки моим принципам, генерал Карнаби, — нервно сказал Роземейер, — нам все же придется прибегнуть к насилию, если вы сами несогласитесь.

— Принципам? Не смешите меня! — Джонс вскочил и зычно откашлялся. — Да пропадите вы пропадом! Гаагская конвенция! Принципы! Офицеры и джентльмены третьего рейха! — Он расстегнул китель, завернул рукав и сел на место.

Повисла неловкая пауза, потом Крамер кивнул Анне–Марии, которая отставила бокал и прошла в боковую дверь. Она менее других испытывала чувство неловкости: полуулыбка на ее лице свидетельствовала о предвкушении удовольствия.

Смит и Шэффер вновь обменялись взглядами, в которых ясно читалось понимание того, что им сейчас предстоит сделать. Стараясь не шуметь, они поднялись с места, взяли наперевес свои «шмайсеры» и стали спускаться со ступеней. Когда они подошли к границе, за которой начиналось освещенное пространство, в гостиную возвратилась Анна–Мария. На стальном подносике, который она держала в руках, лежали стеклянная мензурка, ампула с какой–то прозрачной жидкостью и шприц. Она поставила поднос на стол у кресла Джонса, и влила содержимое ампулы в мензурку. Смит и Шэффер спустились с лестницы и приближались к компании у камина. Теперь каждый, повернув голову, смог бы их увидеть. Но головы никто не повернул: всех сидящих в гостиной захватила сцена, которая разворачивалась у них перед глазами. Как завороженные, наблюдали они за действиями Анны–Марии, которая аккуратно набрала препарат в шприц и поднесла к свету, выпуская через иглу пузырьки воздуха. Смит и Шэффер продолжали свой путь, а шаги их тонули в мягком ворсе золотого ковра. Точными профессиональными движениями, но с тенью все той же улыбки на губах Анна–Мария протерла Джонсу кожу повыше локтя ваткой, смоченной спиртом, и взяла в правую руку шприц.

— Зря переводите ценный скополамин, дорогая, — раздался голос Смита. — Все равно от него ничего не добьетесь.

На какой–то момент все замерли. Шприц беззвучно упал на ковер. И тут же, как по команде, все обернулись навстречу неожиданным гостям. Как и следовало ожидать, первым опомнился полковник Крамер. Его рука машинально опустилась на панель возле кресла в поисках нужной кнопки.

— Левее, полковник, — подсказал Смит. — Нажмите, почему бы нет?

Крамер медленно убрал руку, так и не нажав кнопки.

— Ну что же вы, полковник? — продолжил Смит, вложив в свои слова всю сердечность, на которую был способен — Если вам так хочется — нажимайте кнопку.

Крамер ответил ему недоверчивым взглядом.

— Вы, вероятно, заметили, полковник, что мой автомат нацелен не на вас. На него, — он навел ствол на Каррачолу, — на него, — ствол переместился на Томаса, — на него, — ствол показывал на Кристиансена — и на него! — Смит сделал резкий поворот кругом и упер автомат в бок Шэфферу. — Брось оружие! Быстро!

— Бросить? — Шэффер в полной растерянности уставился на Смита. — Какого дьявола…

Смит сделал шаг вперед и резким движением ударил Шэффера прикладом в солнечное сплетение. Шэффер согнулся пополам, схватившись руками за живот. Потом медленно, преодолевая боль, начал выпрямляться. Безумными глазами глядя на Смита, он снял с себя «шмайсер» и бросил на пол.

— Сядь сюда, — Смит автоматом указал на место между креслом Роземейера и диваном, где сидели трое пленных.

— Вшивая грязная вонючка, — процедил Шэффер…

— Это мы уже слыхали. Придумай чего–нибудь поновее. — Презрение в тоне Смита сменилось угрозой: — Я сказал — сюда, Шэффер.

Шэффер на ватных ногах подошел к креслу, потер солнечное сплетение и прохрипел:

— Если я доживу до ста…

— Хоть двести проживи — ни к черту ты не сгодишься, сучий потрох. — Он удобно устроился в кресле возле полковника Крамера. — Простофиля янки. Держал его смеха ради.

— Понятно, — кивнул Крамер, но было ясно, что он ничего не понимал. — Хотелось бы получить разъяснения…

Смит небрежно отмахнулся.

— Все в свое время, дорогой Крамер, все в свое время. Как я говорил, милейшая Анна–Мария…

— Откуда вам известно ее имя? Смит загадочно улыбнулся, пропустив вопрос мимо Ушей, и продолжил как ни в чем не бывало:

— Так вот, как я вам говорил, скополамин — пустая трата времени. Все, что вы можете выяснить с помощью скополамина — это, что наш друг — не генерал–лейтенант Джордж Карнаби, шеф–координатор по подготовке второго фронта, а некий Картрайт Джонс, американский актер, которому заплатили двадцать пять тысяч долларов за исполнение роли генерала Карнаби.

— Он бросил взгляд на Джонса и поклонился. — Примите мои поздравления, мистер Джонс. Очень убедительно сыграно. Жаль, что до конца войны вам придется пробездельничать в концлагере.

Не успел Смит закончить свой монолог, как Крамер и Роземейер вскочили с мест, а прочие замерли с идиотским выражением лиц. Будь Картрайт посланцем внеземных миров, он не смог бы привлечь к себе большего внимания.

— Так, так, так, — оживленно проговорил Смит. — Вот так сюрприз! — Он хлопнул Крамера по руке и жестом указал в сторону Каррачолы, Томаса и Кристиансена.

— Ну и дела, а, Крамер, — для них это тоже гром среди ясного неба!

— Это правда? — прохрипел Роземейер, обращаясь к Джонсу. — То, что он говорит? Вы не отрицаете?

— А кто вы сами, сэр? — запинаясь, прошептал Джонс.

— Путник в ночи, — Смит очертил в воздухе непонятную кривую. — Странник, заблудившийся в этом мире. Бог даст, союзники выплатят вам причитающиеся двадцать пять тысяч после войны. Но голову на отсечение я за это не дам. — Смит потянулся и воспитанно прикрыл ладонью зевок. — А теперь, милейшая Анна–Мария, — с вашего позволения, дорогой Крамер, — не нальете ли вы мне стаканчик этого замечательного «Наполеона»? Лежание на крыше фуникулера неважно отразилось на моем кровообращении — надо согреться.

Девушка нерешительно взглянула на Крамера и Роземейера, не нашла ответа, дернула плечиком, наполнила бокал и подала Смиту, который с наслаждением вдохнул в себя изысканный аромат, сделал глоток и опять поклонился Джонсу.

— Еще раз приношу мои поздравления, сэр. — Он снова отхлебнул коньяк и укоризненно заметил Крамеру: — Подумать только, какой драгоценный напиток вы тратили на врагов третьего рейха.

— Не слушайте его, полковник Крамер, не слушайте! — отчаянно выкрикнул Каррачола. — Это — блеф! Он пытается вывернуться!

Смит направил ствол автомата в грудь Каррачолы и негромко, но внятно произнес:

— Заткнись или я сам заткну тебе глотку, ублюдок. У тебя будет шанс — мы еще посмотрим, кто из нас блефует. — И, опустив автомат, устало закончил: — Полковник Крамер, я утомился держать на мушке эту троицу. У вас найдется надежная охрана? Какой–нибудь парень, который умеет держать язык за зубами?