Что такое Израиль - Шамир Исраэль

Глава XXXIV. Еретический Мессия

Иудеи не признают Иисуса ни богом, ни Христом – Мессией. Но если Иисус не был признан иудеями, то другой был. Его имя не всем известно. Правоверные евреи сплюнут или сморщатся, поминая его. Не упоминать его – ни добрым, ни худым словом, решили раввины. И не от нейтральности. Худшее еврейское проклятие: «Да сотрется имя его!» Как худшей из кар, этого мессию, Саббатая Цеви (Цви), предали забвению. Этот приговор был бы исполнен, если б не Гершом Шолем, скончавшийся несколько лет назад в Иерусалиме светский теолог, знаток мистики, великий ученый, запоздавший на 300 лет апостол Саббатая Цеви.

Гершом Шолем родился в ассимилированной еврейской семье в Берлине, «Берлинец в третьем поколении», – говорил он о себе. Позднее Шолем усомнился в ассимиляции и спросил отца: «Если мы такие ассимилированные, почему ни один немец-христианин ни разу не посетил наш дом?» Шолем занялся ивритом, стал сионистом, был пораженцем и пацифистом во время Первой мировой войны и, про́клятый отцом – немецким патриотом, уехал в Палестину. В отличие от светских сионистов, он погрузился в изучение еврейской мистики, в отличие от религиозных – не исполнял заповеди Торы.

Мистика и сионизм привели Шолема к образу Саббатая – лжемессии XVII века, увлекшего за собой миллионы евреев, а затем перешедшего в ислам. Мистика – потому, что саббатианство было цветом средневекового мистицизма, сионизм – потому, что, ругая сионистов, их нередко сравнивали с саббатианами. (Сегодня израильские левые ругают так религиозных националистов. Как мы увидим, без особого основания.) Интересно, что Гершом Шолем был одним из основателей Союза мира, группы интеллектуалов, стоявших за мир с палестинцами, так что и сионизм его был особенным.

Шолем поднял темную тему (о Саббатае мало что было известно) и в 1957 году издал запоздавшее светское «житие Саббатая» («Саббатай Цеви: загадочный мессия») – научный труд в двух томах. В 1973 году издательство Принстонского университета выпустило значительно расширенное английское издание книги в переводе Цви Вербловского. Саббатай Цеви сумел сделать то, что не сразу удалось Иисусу.

Если б апостолы древней Иерусалимской церкви увидели, как миллионы евреев от Амстердама до Украины, от Йемена до Салоник ликуют, превознося имя Саббатая, они бы испытали острое чувство разочарования – вот такого приема они желали своему учителю, вот такого ликования. Легенда говорит, что даже рационалист Бенедикт Спиноза собрался идти в Смирну к Саббатаю, да узнал о его отречении. Саббатая поддерживали бедные и богатые, ученые и неученые, верующие и скептики. Об Иисусе можно спорить: соблюдал ли Он заповеди и намеревался ли соблюдать их. Но на знамени Саббатая изначально было начертано отречение от заповедей – и даже это не оттолкнуло евреев.

Саббатианство было апофеозом иррационального иудаизма, существовавшего издревле и дожившего до наших дней наряду с нормативным, рационалистическим иудаизмом. Рационалистический иудаизм Рамбама, Виленского Гаона [47], нашего современника профессора Исайи Лейбовича подчеркивал важность исполнения заповедей, традицию, отказ от мистики и экстаза. Как мы увидим в дальнейшем, именно это, на наш взгляд бесплодное, направление иудаизма было избрано израильской левой в качестве союзника – как менее опасное, нежели иррациональное течение. Рамбам писал о временах Мессии: «И при Мессии ничего не изменится: он не творит ни чудес, ни знамений, не воскрешает мертвых. Тора и ее законы останутся навеки. Мессия будет царь из дома Давидова, изучающий Тору и ведущий Израиль по пути Торы, который соберет изгнанников и отстроит Храм. Не ожидайте космических перемен…» Профессор Лейбович говорит еще проще: «В иудаизме нет ничего, кроме исполнения заповедей».

Вторая, иррациональная, школа, школа каббалы, св. Ари [48], Саббатая Цеви, Бешта [49], хасидов и покойного рабби Кука, предвидела революционное преобразование иудаизма в нечто совершенно новое. «Раайя Меемана» [50] говорит о том, что с приходом Мессии даже Закон, Тора, будет изменен: вместо нашей Торы, Торы Справедливости, соответствующей Древу познания добра и зла, появится новый Завет, Завет Любви, соответствующий Древу жизни.

Слова эти были написаны в Цфате в XV веке, когда в городе поселились беженцы из Испании, сефарды. Сефарды принесли с собой каббалу, возникшую среди евреев Испании, но именно здесь это учение было радикально изменено.

Если Галилея похожа на свою сестру Иудею, то Цфат подобен Иерусалиму. Он стоит на высокой горе и виден издалека, с берегов Кинерета. Видимо, на его огни указывал Иисус, стоя внизу, у озера, и говоря: «Вы – светоч мира. Город на горе нельзя спрятать» (Матф. 5:14). Трудно представить себе место, более располагающее к ностальгии, чем Цфат. Проходя по маленьким, поросшим травой-муравой дворикам Старого города, легко представить себе, что тут ты родился и вырос, что с этим рыжим котом играл в детстве и за этой девушкой с толстой косой ухаживал. Цфат менее экзотичен, чем Иерусалим, куда более обжит евреями, и в нем легко возникает иллюзия непрерывности или, по крайней мере, давности нашего пребывания в Святой земле в обычном, простом и понятном смысле. Цфат похож на еврейское местечко начала XX века, знакомое по картинам Шагала или по рассказам дедов: идиллия с белеными стенами хат на краю широкого и глубокого Вади-Амуд. Похож он и на еврейские кварталы старых испанских городов – Толедо, Кордовы, – как будто их принесли с собой изгнанники.

Ощущения еврейской традиции, еврейских корней в Иерусалиме не возникает, потому что его старый Еврейский квартал был полностью перестроен и после 1967 года на его месте возник новый, богатый, дорогой, стилизованный под мавританский Восток, но совершенно американский район. Иерусалимский Меа-Шеарим не так уж стар: он возник около 100 лет назад, и ощущения древности и корней, идиллии и устойчивости там не обретешь. Погибли еврейские кварталы Хеврона, где евреи были вырезаны в 1929 году, и Тиверии, где об этом позаботились время и прогресс. Каким-то чудом Цфат остался единственным местом, где возникает эта иллюзия. В Цфате действительно всегда жили евреи, и еврейский район Цфата сохранился со времен св. Ари. Хотя город был основательно разрушен землетрясением 1837 года – в год смерти Пушкина, – основания домов и отдельные стены остались стоять, как в XVI веке.

Синагога и дом св. Ари находятся в самом низу Старого города, в долу Амуда. Отсюда можно спуститься к одному из самых красивых мест в стране, к источникам Эйн-Поэм и Секви. Их разделяет – соединяет – сказочный километр, где полно купален на дне ручья, чистых родников, старинных мельниц, развесистых смоковниц. Смоковница над источником Эйн-Поэм – сказочной, неописуемой красоты. Она огромна, и меж корней, целиком укрытый ее сенью, бьет Эйн-Поэм, разливаясь крошечным озерком. Вода его баснословна, а в день, когда созрели смоквы, это место может соперничать с земным раем.

Святой Ари любил эти места, хотя чаще молился выше по склону холма, в яблоневой роще. Со временем город охватил и яблоневую рощу, и на том месте, где молился св. Ари, возникла ашкеназская синагога Св. Ари с замысловатым резным ковчегом. Теперешнее здание было построено уже после землетрясения, в середине XIX века, на месте старой синагоги XVI столетия. Но и новая синагога, подобно старой, называется храмом Святых Яблонь. Жаль, что самих яблонь не осталось, а то была бы еще одна священная роща в Земле обетованной.

Дом и синагога Св. Ари располагались внизу, в Амуде. Это доподлинная крепость, и в ней – колодезь для сбора дождевой воды, а рядом – купель Св. Ари. Деревянные стенки ковчега украшены узорной резьбой, и в нем в 1948 году находилось пулеметное гнездо. В темном закуте слева молился св. Ари. Лев Цфата, рабби Исаак Лурия Ашкенази, создал полную еврейскую мифологическую систему, которая после его смерти стараниями учеников – Хаима Виталя и Саруга – распространилась и стала принятой среди средневекового еврейства. Космогония Лурии основывалась на идеях «сжатия», «разбитых сосудов», «исправления» и «подъема искр». Сначала был Бог, и ничего больше. Затем Господь «сжался», освободив место для нашего мира. В получившемся пространстве стали явными силы Правосудия и Милости (или Справедливости и Любви, соответствующие нашей Торе и мессианскому закону). Ранее эти силы были смешаны в Боге. Само «сжатие» произошло, чтобы выделить жестокое начало Правосудия, чтоб Господь мог избавиться от него, то есть Сотворение мира было божественным катарсисом.