Капитан Немо - Верн Жюль Габриэль

– Ну, я не удовлетворился бы этим, – заявил Роберт.

– Почему же? – спросила Мэри, глядя на своего юного брата, увлеченного рассказом обо всех этих открытиях.

– В самом деле, мой мальчик, почему? – с ободряющей улыбкой задал ему тот же вопрос Гленарван.

– Да потому, что я захотел бы узнать, есть ли еще что-нибудь за Магеллановым проливом.

– Браво, друг мой! – воскликнул Паганель. – Я тоже захотел бы узнать, простирается ли материк до Южного полюса или там открытое море, как предполагал Дрейк, один из ваших соотечественников. Итак, несомненно, что если бы Роберт Грант и Жак Паганель жили в семнадцатом веке, то они непременно отправились бы вслед за Схоутеном и Лемером, стремясь, как и они, отгадать эту географическую загадку.

– Это были ученые? – спросила Элен.

– Нет, просто смелые коммерсанты, которых довольно мало интересовала научная сторона открытий. В то время существовала голландская Ост-Индская компания, которая одна имела право провозить товары через Магелланов пролив. А так как тогда не знали другого пути в Азию, кроме этого пролива, то Ост-Индская компания являлась настоящей монополисткой. И вот несколько коммерсантов решили бороться с этой монополией путем открытия другого пролива. В числе этих коммерсантов был некий Исаак Лемер, человек умный и образованный. Он снарядил на свои средства экспедицию, во главе которой были поставлены его племянник Яков Лемер и Схоутен, опытный моряк родом из Горна. Эти отважные мореплаватели пустились в путь в июне 1615 года, почти через сто лет после Магеллана. Они открыли новый пролив между территорией Штатов и Огненной Землей, названный проливом Лемера, а в феврале 1616 года они обогнули столь известный теперь мыс Горн, который еще больше, чем его собрат, мыс Доброй Надежды, имел бы основание называться мысом Бурь.

– Ну конечно, я захотел бы быть там! – воскликнул Роберт.

– И ты, мой мальчик, находился бы у источника самых яркий радостей! – с воодушевлением сказал Паганель. – В самом деле, может ли быть на свете большее удовлетворение, большая радость, чем те, которые испытывает мореплаватель, нанося на судовую карту своя открытия! Ему кажется, что на его глазах создаются мало-помалу новые земли, как бы всплывая из морских волн, остров за островом, мыс за мысом. Сначала контуры этих земель неясны, изломанны, прерываются: тут – уединенный мыс, там – изолированная бухта, дальше – затерянный в пространстве пролив. Но со временем открытия дополняют друг друга, прерывистые линии соединяются, вместо точек на картах появляются линии; бухты вдаются в сушу на определенных местах, мысы опираются на точно известные берега, и вот наконец появляется на глобусе во всем своем великолепии новый материк со своими озерами, реками, речками, горами, долинами, равнинами, деревнями, городами, столицами. Ах, друзья мои, человек, открывающий новые земли, – тот же изобретатель! Он переживает те же волнения, те же неожиданности. Но в настоящее время источник этот почти иссяк: всё видели, всё обследовали, всё, что можна было открыть, открыли, и нам, теперешним географам, больше нечего делать.

– Нет, дорогой Паганель, еще есть что делать, – возразил Гленарван.

– А что же?

– Да то, что мы делаем.

Между тем «Дункан» несся с замечательной быстротой по пути Веспуччи и Магеллана. 15 сентября он пересек тропик Козерога и взял курс к знаменитому проливу. Несколько раз показывались низкие берега Патагонии, но всегда в виде едва заметной полоски на горизонте. Берега эти отстояли больше чем на десять миль, и даже Паганель, смотря в свою знаменитую подзорную трубу, мог получить об американских берегах лишь весьма неясное представление.

25 сентября «Дункан» был уже у пролива Магеллана. Молодой капитан без колебаний ввел в него яхту. Этот путь обычно считается наиболее предпочтительным для пароходов, направляющихся в Тихий океан. Точная длина Магелланова пролива составляет всего триста семьдесят шесть миль. Глубок он настолько, что по нему могут проходить даже у самых берегов крупнейшие суда. Дно его чрезвычайно удобно для якорных стоянок. По его берегам много источников пресной воды; рек, изобилующих рыбой; лесов, богатых дичью; ряд легкодоступных и безопасных гаваней. Словом, здесь множество преимуществ, отсутствующих и в проливе Лемера и у мыса Горн с его грозными скалами, где непрестанно свирепствуют ураганы и штормы.

В первые часы плавания по Магелланову проливу, то есть на протяжении шестидесяти-восьмидесяти миль, приблизительно до мыса Грегори, берега низки и песчаны. Жак Паганель не хотел пропустить ни одного уголка берега, ни одной детали пролива. Переход должен был совершиться менее чем в тридцать шесть часов, и подвижная панорама обоих берегов, залитая сверкающим южным солнцем, конечно, заслуживала такого неотступного, восхищенного наблюдения. На северном берегу не видно было жителей, а по обнаженным скалам Огненной Земли бродили лишь несколько туземцев.

Паганелю пришлось сожалеть о том, что он не видит ни одного патагонца; это вызывало в нем сильнейшую досаду, что очень забавляло его спутников.

– Патагония без патагонцев – уже не Патагония! – с раздражением повторял он.

– Потерпите, почтенный географ, мы еще увидим патагонцев, – утешал его Гленарван.

– Далеко не уверен в этом.

– Но ведь они существуют, – заметила Элен.

– Сомневаюсь в этом, сударыня, раз я не вижу ни одного.

– Во всяком случае, название «патагонцы», что по-испански значит «большие ноги», не было же дано каким-то воображаемым существам.

– Э, название ничего не значит! – воскликнул Паганель, ради обострения спора упрямо стоявший на своем. – А к тому же, сказать по правде, неизвестно, как их зовут.

– Вот так так! – удивился Гленарван. – Знали вы это, майор?

– Нет, – ответил Мак-Наббс, – и не дал бы и одного шотландского фунта стерлингов за то, чтобы это знать.

– И вы все-таки сейчас услышите кое-что об этом, равнодушный человек! – заявил Паганель. – Правда, Магеллан назвал здешних туземцев патагонцами, но фиджинцы зовут их тиременеи, чилийцы – коукалу, колонисты Кармена – тегуэльхи, арауканцы – уилихи. У Бугенвиля они известны под именем чаухи. Сами они себя зовут общим именем ипакси. Так вот скажите, пожалуйста, как тут разобраться и вообще может ли существовать народ, имеющий столько названий?

– Вот это довод! – воскликнула Элен.

– Допустим, что это так, – сказал Гленарван, – но думаю, наш друг Паганель согласится с тем, что если существуют сомнения относительно названия патагонцев, то, по крайней мере, нет сомнений относительно их роста.

– Я никогда бы не выступил с таким чудовищным утверждением! – воскликнул Паганель.

– Они высокого роста, – настаивал Гленарван.

– Мне это неизвестно.

– Значит, низкого роста? – спросила Элен.

– Никто не может утверждать и этого.

– Так среднего роста? – проговорил Мак-Наббс, желая всех примирить.

– И это мне неизвестно.

– Ну, это уж слишком! – воскликнул Гленарван. – Путешественники, которые их видели…

– Путешественники, которые их видели, – перебил его Паганель, – совершенно расходятся друг с другом. Так, Магеллан говорит, что его голова едва доходила им до пояса…

– Ну, вот видите!

– Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше ростом самого высокого патагонца.

– Конечно, дело тут шло не об англичанах, – презрительно заметил майор. – Наверно, то были шотландцы.

– Кэвендиш уверял, что патагонцы – народ крепкий и рослый, – продолжал Паганель. – Гаукинс говорит о них как о великанах. Лемер и Схоутен приписывают им рост в одиннадцать футов…

– Прекрасно! Эти люди заслуживают доверия, – заметил Гленарван.

– Да, но такого же доверия заслуживают и Вуд, и Нарборо, и Фалькнер, а по их мнению, патагонцы – люди среднего роста. Правда, Байрон, Ла-Жироде, Бугенвиль, Уэллс и Картере утверждают, что рост патагонцев в среднем равен шести футам шести дюймам, тогда как господин д'Орбиньи, ученый, наиболее знакомый с этой страной, считает, что средний их рост составляет только пять футов четыре дюйма.