Я мать госпожи Русановой. Русановская экспедиция ушла в июле месяце 1912-го года на Шпицберген с намерением отправиться оттуда к Новосибирским островам. [4]
Экспедиция Отто Свердрупа не нашла никакого следа.
Господин Амундсен, извините меня за смелость, но я прошу Вас сообщить мне, не намерены ли Вы проявить участие к судьбам моих дорогих детей: моей дочери и моего зятя, к судьбе их товарищей и попытаться отыскать их следы в Арктике.
Я знаю от своего зятя, что капитан (А. С. Кучин. – Авторы), который вел их судно, сопровождал Вас в Вашей замечательной экспедиции, во время которой Вы достигли Южного полюса.
Прошу Вас принять выражение моих самых почтительных чувств и мои самые искренние приветствия. Вдова Жан-Соссии».
Вполне могло случиться, что, рассматривая предметы, найденные на Таймыре в 1921 году, Амундсен не просто отверг «норвежскую» общепринятую версию, но и выдвинул свою собственную – «русановскую». В этом случае, возможно, эти предметы-реликвии – не норвежские, а русские – Амундсен сберег, чтобы вернуть их в Россию, на родину В. А. Русанова.
Мы хотели бы обратиться к норвежским организациям и отдельным гражданам Норвегии с просьбой выяснить судьбу находок Н. А. Бегичева и Л. Якобсена и в случае, если они сохранились, передать их в Советский Союз. Дом-музей В. А. Русанова в Орле – родном городе Владимира Александровича – был бы счастлив иметь исторические экспонаты…
9. «МЫС ЗЕМЛЯНОЙ, ВЫСОКИЙ, ОБРЫВИСТЫЙ»
В 1973 году мы искали могилу Кнутсена. Нам хотелось восстановить историческое место, сложить рядом с могилой гурий, отдать дань уважения героическому походу Питера Тессема и Пауля Кнутсена. Зимой выяснилось, что находки Бегичева не имеют отношения к норвежцам, но это не уменьшило нашего интереса к точному определению местоположения мыса, где были сделаны находки в 1921 году. Теперь искать стоило и для того, чтобы по трем стоянкам В. А. Русанова (о. Геркулес, о. Попова-Чухчина и эта новая, третья, стоянка) восстановить путь русских героев с судна «Геркулес».
К полевым работам 1974 года мы готовились тщательно. Сначала после знакомства с дневником Бегичева казалось, что все просто. Имелись точные координаты места: «широта 75°07 и долгота 88°13 », и пеленги от него на характерные сопки и мысы. Но вот беда: судя по координатам, место находок должно было располагаться не на берегу, а в тундре, километрах в восьми от моря.
Вспомним, что экспедиция Бегичева – Якобсена работала в сложных погодных условиях. В дневниках Бегичева день за днем записи: «сильный туман», «сильный туман и шел снег», «сильный снег и пурга», «ничего не видать», «уже два месяца, как мы не видели солнца». Ориентироваться в таких условиях, определять свои координаты было очень не просто.
К тому же карты, которыми пользовалась экспедиция, были весьма приблизительными. Многие реки, мысы, острова на них попросту отсутствуют. Несуществующие на карте объекты Бегичев называл по характерным признакам: приметная сопка, бухта глубокая, мыс каменный. Или совсем просто: «другой мыс». Идентифицировать такие названия с современной картой подчас невозможно, а следовательно, пеленги Бегичева помочь нам не могли.
Оставалось единственное – попытаться умозрительно пройти маршрутом Бегичева – Якобсена, день за днем восстановить по сохранившимся архивным данным весь путь советско-норвежской экспедиции.
Для этого мы могли использовать четыре источника: 1) дневник Бегичева, 2) отчет, написанный им после окончания экспедиции, 3) рапорт инженера С. А. Рыбина, составленный на основании опроса Якобсена и Карлсена, и 4) статью самого Якобсена, опубликованную в газете «Моргенбладет» 18 марта 1922 года.
Опорной точкой для восстановления маршрута служил мыс Вильда. Все четыре источника сходились в том, что спасательный отряд был здесь 28–29 июня – за две недели до находки костра. Но вот в других «показаниях» единодушия не было. Каждый из источников рассказывает о событиях того или иного дня по-своему. Часто «показания» на первый взгляд исключают друг друга. Бегичев, например, пишет: «…пересекли реку». В тот же день Якобсен отмечает: «…переправились через три реки». На самом деле в этих записях нет противоречий, просто Бегичев не счел нужным сообщить о двух переправах через, по-видимому, небольшие речки.
Сложнее обстояло дело с оценкой пройденного пути. Большинство расстояний определялось участниками экспедиции либо на глазок, либо по данным колеса-одометра, прикрепленного к задку саней.
«Но показаниям этого счетчика не придавалось особой веры, – пишет Рыбин, – так как при переправах через бугры колесо приподнималось с земли, а по липкой глине и мокрому снегу совершенно не катилось».
В показания одометра каждый, видимо, вносил свой поправочный коэффициент. В результате один источник указывает: «прошли 17 верст», другой – «прошли 20 километров» и т. д. Какой цифре отдать предпочтение?
Решающую роль в нашей работе сыграло знание местности, приобретенное во время Таймырской экспедиции 1973 года. Мы уже прошли по этим местам, воочию представляли себе мысы, сопки, реки и могли судить, насколько тот или иной объект похож на описания Бегичева и Якобсена.
Почти полгода ушло на восстановление маршрута советско-норвежской спасательной экспедиции. К концу июля 1974 года, перед началом нового путешествия на Таймыр, мы смогли подвести итоги своих исследований.
«С большой вероятностью, – записано в плане поисков полярной экспедиции «Комсомольской правды» 1974 года, – «могила Кнутсена» находится на мысе, долгота которого 87°41 в. д.».
Расположение мыса хорошо согласуется с местами ночевок аргиша Бегичева накануне и на следующий день после находки, со всей прокладкой пути.
С долей импровизации и с учетом магнитного склонения всем пеленгам с мыса, которые приводятся в документах, можно дать удовлетворительное объяснение.
Внешний вид мыса, насколько мы помнили, также согласуется в общих чертах с его описаниями в источниках.
По расчетам, это был первый мыс к западу от полуострова Михайлова. Тот самый возвышенный выступ земли, который стал для двух отрядов экспедиции 1973 года словно препятствием на пути к дугообразной косе, где независимо друг от друга отряды планировали устроить ночлег.
На картах Таймыра, даже самых подробных, этот мыс остается безымянным, и мы для удобства дали ему собственное название – мыс «М». Сейчас трудно вспомнить, почему оно появилось. Может быть, потому, что мы по укоренившейся традиции, так же как и в 1973 году, имели в виду могилу Кнутсена. А может быть, потому, что это была наша цель – «Мета». На древних географических картах встречались такие названия: «Meta incognita» – «Неведомая цель».
Следует сказать, что параллельно с нами прокладку пути Бегичева – Якобсена вел В. А. Троицкий. Он жил и работал в Хатанге, мы постоянно переписывались и обменивались новыми сведениями.
Позднее он писал нам: «Вы убедились, какое это сложное дело – идентификация старых названий и описаний местности с современной картой. Мне пришлось повозиться со многими первоисточниками по Таймыру, и среди них «бегичевское дело» – определение места костра – было наиболее трудным».
Троицкий и члены пашей экспедиции анализировали одни и те же документы. Но выводы получились совершенно разными. «По моим данным, – писал В. А. Троицкий, – место находки – на мысе Изгиб, скорее всего к северо-востоку от оконечности мыса Изгиб, близ обрывистого края».
Мыс Изгиб находится на полуострове Михайлова приблизительно в 11 километрах к северо-востоку от нашего мыса «М». Кто же прав? Да и удастся ли вообще найти на местности какие-то следы «могилы Кнутсена»?
В 1921 году участники спасательной экспедиции отметили место своей находки.
Бегичев пишет: «Мы вырыли могилу и зарыли обгоревшие кости, поставили крест и выбили на цинке, когда поставлен крест и кому. Я поставил свой знак из плавника и зарубил на нем топором, когда был на этом месте…»
