Восьмидесятый градус - Попова Елена

10 Января

Хоть и был вчера хороший день, но засыпала я долго, всё думала, и мысли в голову приходили часто ужасные. В итоге встала в обед, что для меня провал. Было две мысли, которые хочу записать.

Первая: поняла, что сейчас у меня есть три составляющих счастья, как я его представляла ещё совсем недавно: я в классной морской экспедиции, у меня есть человек (ну, парень, но как же мне не нравится это название), и я причастна к созданию спектакля. В этом списке для полного абсолютного счастья не хватает только хорошей статьи. Собственно, когда я дошла до статьи, начались всякие ужасы. Например, чтобы проанализировать данные по камням, которые мы собрали в этой экспедиции, мне нужно будет поговорить с противным коллегой: он взялся помочь с определением, но уже пару месяцев работа стоит, хотя он каждый раз обещает. Теперь придётся его отстранить и доделать всё самой, и мне страшно, потому что он обязательно будет говорить гадости. Но я же решила быть смелой, так что ничего не поделаешь! Возвращаясь к счастью – интересно, чего я буду хотеть теперь?

Вторая: точно не хочу, чтобы мои отношения с коллегами-геологами выглядели как «никакие – всё очень-очень плохо – а нет, всё хорошо, мы молодцы». В реальности там после очень коротких эпизодов с иллюзией положительной динамики (мне очень хотелось, чтобы всё было хорошо, мне хотелось написать, что всё стало хорошо) опять идёт дно, когда я спасаюсь только дистанцированием от этих людей и контактами с сушей. Я же писала про то, что это нарциссические отношения? Понятно, что они по-настоящему закончатся, только когда мы перестанем находиться на одном корабле, хоть и грустно это признавать.

А про принудительную ротацию всё непонятно – вполне может быть, что это очередная угроза. Но, надеюсь, скоро появится определённость.

Вечером. Получила письмо Полины – только сейчас осознаю, в каком же парнике я тут живу. Поняла, насколько уместна песня с названием «Ничего не знать». Наш дрейф в какой-то мере об этом. Иногда пьесы возвращают в реальность, но в момент чтения кажется, что это всё очень далеко и меня не касается.

Сегодня был день, когда обычные дела выжимали из меня много сил, так что под конец дня я уже ни на что не способна. В полдесятого пошла в душ и больше выходить из каюты не собираюсь – дочитаю пьесу и буду спать (может, начну в кровати эссе Вулф). Что это были за дела? Во-первых, письма: одно Полине, включая перечитывание написанного практически за месяц, другое – доброму коллеге. В этом письме я убиваю двух зайцев: и сообщаю про интересную колонку, и спрашиваю про СТАТЬЮ – я ведь не способна самостоятельно принять решение на её счёт… Во-вторых, впервые за долгое время пришёл полный пробоотборник, и на его разбор пришлось потратить время и энергию (а раньше мы постоянно брали много материала и ничего). Поняла, что один из аспектов, выжавших из меня силы, – плохой полдник (казалось бы, тема полдника исчерпана, но нет). Было всего два пирожка с капустой, луком и яйцом – как же это мало! Хорошо, что на Новый год нам среди прочего выдали пакет грецких орехов. Вот и всё. Была мысль одеться и пойти гулять на вертолётную палубу, но до этого не дошло. Наверное, дело опять в том, что я не выспалась. Кстати, я научилась-таки использовать успокоительные в свою пользу: пару раз пила в восемь вечера и спала хорошо, вставала к завтраку. Сегодня опять попробую, хоть мне и страшно.

Только что вспомнила, что забыла посмотреть, писала ли я ранее про то, что мой человек – мой коллега и тоже собирался в эту экспедицию. Сейчас проверила – писала (чтобы найти это место, поискала слово «драма». Встречается семь раз. Уже восемь). По ходу обнаружила, что писала я совсем другим языком, более… нарочитым, что ли. Сейчас меньше стараюсь, но вроде бы больше пишу.

Начала читать написанное ранее – в конце октября и середине ноября. Сразу кажется, что тогда мне было лучше, чем сейчас. Серьёзно? Вроде бы как раз тогда всё было ужасно… Ещё придётся упомянуть, что никакие меры по нагрузке мозга деятельностью я не предпринимаю – не учу ПДД, не прохожу курс по теории вероятностей, даже книги что-то все идут в переводе. Ладно, вот эссе точно на английском. И не медитирую, что-то никак не вписывается в вечернюю рутину, да я и не пыталась вообще. Вот написала это всё, и стало лучше, чувствую себя человеком.

11 Января

В этот раз с успокоительными не вышло – спала ужасно, да ещё и заработала серную пробку. Засыпала в берушах, как это часто бывает в последнее время: боюсь пробуждения от громких звуков из соседней каюты; ночью проснулась, а когда вынула беруши, поняла, что правое ухо слышит хуже левого, особенно на высоких частотах. Сразу пришла паника, стала думать – а что, если это навсегда? Кое-как заставила себя уснуть, а утром сразу же пошла к врачу. Оказалось, что это просто пробка, сейчас её растворяем перекисью. Но ощущения так себе.

И ещё не очень хорошие новости: мой начальник из института в частном письме нашему главному написал, что двое коллег – лучших кандидатов на замену мне – уже либо не могут, либо не хотят идти. Время паниковать? Да у меня всегда время паниковать, к сожалению. Написал, что ещё подумают, кого отправить, и ответят. Страшно: что, если совсем никто не захочет и я останусь тут? При этом тот ужасный коллега попросил прощения у начальника экспедиции и теперь на испытательном сроке до конца января – ему, наоборот, настолько сильно хочется остаться здесь, где ему совсем не рады… Всё как-то странно, я не чувствую почву под ногами (ха-ха, какая ещё почва).

Ближе к концу дня опять поняла, что всё прекрасно – продуктивно поработала, сходила на дорожку и в сауну, успела избавиться от серной пробки (как и ожидала, после лечения прочувствовала всю прелесть жизни с нормальным слухом). Апогеем был сеанс рисования. Я взяла пастель, поставила композицию из яблока на тарелке и нарисовала за час. Процесс увлёк, здесь нужно было смело наносить штрихи и так же смело размазывать. Конечно, после акварели было очень непривычно, но удовольствие я получила. Полная энергии, я пошла на собрание – и тут подстава… Коллега-биолог, та, которая рисует, спросила меня, как я после процедур. Я удивилась, сначала не поняла, о чём она. Оказалось, что она с врачом обсуждала мои многократные промывания серной пробки сегодня! И у неё нет никаких проблем с тем, чтобы спросить меня об этом. Я сказала: «Не помню, чтобы я с тобой это обсуждала» и «Спасибо за заботу» – токсичные фразы для случаев, когда люди лезут не в своё дело. Напомню, что дело было в конференц-зале, где уже собрались почти все из науки, и все слышали (а многие даже слушали) наш разговор. Было ужасно неловко, хотелось и выразить своё недовольство, и не превращать это в скандал… После странного завершения этого диалога и напряжённой тишины я всё-таки сообщила заготовленную новость о том, что впервые нарисовала рисунок пастелью. Всё собрание я находилась в напряжении, хотя ничего плохого не сделала… Опять думаю – это всё моя чувствительность? Это со мной что-то не так или с людьми?

12 Января

Вчера специально пошла на кинопоказ, хотела побыть с людьми. Заявила, что хочу добрый фильм, все стали предлагать разное – у нас есть список, но мы давно уже отошли от него. Главный гидролог убедил нас посмотреть нечто скандинавское про стритрейсеров. Из желания уже остановиться на чём-то, мы стали смотреть его. Это было ужасно, но я не ушла – было настроение смотреть во что бы то ни стало. Поняла после просмотра, что отнеслась к этому как к коллективному опыту, ведь все смотрели одно и то же, хоть и плохое. У кого-то как будто бы развился стокгольмский синдром, они говорили: «А что, очень даже смешно, пересмотрю с женой», кто-то недоумевал или критиковал, зам извинялся передо мной, как будто меня с моим якобы высоким вкусом они этим фильмом оскорбили. Надеялась, что быстро усну, но нет, даже такие впечатления не помогли.