Наташа, не говоря ни слова, достала здоровенный кусок угля (тот самый) и протянула его Эдику с вопросом:
— Ну, что скажешь?
Тот поскреб свою лысину, повздыхал, покряхтел и после детального расспроса, где и как нашли уголь (ответы давно уже придумали Наташа со Львом Васильевичем), в задумчивости сказал:
— Та-а-ак... Уголь отличный... умеренно мета-морфизованный... почти антрацит... Дайте подумать... Угу... Так... Да, пожалуй, на том склоне он может быть... Ну конечно, там он просто обязан быть!.. Как же это я, старый дурак, раньше не догадался?.. — и далее все увереннее и увереннее стал развивать теорию, из которой явственно следовало, что уголь в тех местах быть просто обязан. Всем нам, и особенно Наташе, огромных трудов стоило не рассмеяться, но мы сдержались.
Целый день мы с Наташей щипали уток и гусей, потрошили дичь, а Лев Васильевич, Наталья Ивановна, Эдик и Валера разбирали и описывали образцы, приводили в порядок записи, сушили снаряжение. Я приготовил огромную кастрюлю чахохбили, миску паштета, зайца нашпиговал чесноком и сушеными и консервированными фруктами (семья-то теперь вон какая, да еще к ночи либо завтра с утра будут гости).
В седьмом часу усталость свалила всех нас, и мы отправились спать, а Лев Васильевич с Наташей отправились на сеанс радиосвязи (в запасное время). Однако выспаться в этот день, как видно, нам было не суждено: минут через сорок после того, как мы сомкнули глаза, к нам в палатку сунул голову Лев Васильевич и радостно закричал:
— Вставайте! По нашей долине идет танк!
Мы выскочили из мешков, на ходу одеваясь. По нашей долине, прямо по самой Фрамке, полз, сыто урча, танк и тащил за собой палатку на санях, ту самую, с выцветшим флагом, лозунгом, трубой и окошком. Правда, на торцевой стороне гольцы теперь не висели, так что был хорошо виден герб РСФСР, заплывший, правда, рыбьим жиром. Валера бросился в нашу палатку за ракетницей и ракетами (зачем? салютовать?), а Эдик и Люся сломя голову кинулись не разбирая дороги навстречу вездеходу. Они почему-то решили, что к нам едет другой отряд из их лаборатории, который работает как раз вот на таком вездеходе и живет в такой же вот палатке на санном ходу. Но ведь тот отряд работает в районе мыса Челюскин (отсюда по прямой километров пятьсот, не меньше), как он мог попасть сюда, да и зачем? Но ведь не могли наши ребята предположить, что здесь, где человек был лет десять — двадцать назад, а до той поры, скорее всего, вообще не был никогда, можно просто так кого-то встретить, как на улице в городе. А в том отряде у Эдика работает друг, молчаливый латыш Гунар (художник по профессии, а в поле, как и я, рабочий, повар и добытчик), очень похожий к тому же (внешне, только внешне!) на Игоря. А тут еще Игорь встал во весь рост и издалека закричал: — Фрам!
Но вскоре все разъяснилось. Ах, как был расстроен, разочарован Эдик, а тут еще наш «угольный» розыгрыш, который тоже разъяснился. Настроение у парня упало совершенно, весь вечер он просидел как в воду опущенный, да и нам тоже было немного совестно. Да-а, шуточка-то вышла довольно жестокой.
Через час все мы уже сидели вокруг стола в нашей кают-компании. На столе, кроме уже упоминавшихся мною кушаний, стояли сижки, жаренные в пикантном кляре, свежий хлеб, лук, чеснок, ну и, разумеется, все тот же разведенный спирт, настоенный на разных травах и специях. Геодезисты оказались хорошими, простыми парнями, особенно всем нам понравился их молчаливый, улыбчивый начальник Володя. Василий Васильевич, которого так хаял Игорь, отнюдь не произвел на нас какого-то неблагоприятного впечатления. Напротив, это был серьезный, обстоятельный и хозяйственный мужик. Я таких в поле люблю и ценю. Все портил только Игорь (он, оказывается, у них в отряде полевой рабочий и в геодезии понимает не больше, чем я в геологии). Этот фрукт лез в каждый разговор, даже в специальный, где ничего понимать не мог, мешался у всех под ногами; хватал два слова из фразы каждого собеседника, по своему усмотрению достраивал ее, получая, как правило, полную нелепицу, шутил, каламбурил (и все невпопад) — словом, извел всех нас до последней степени.
— Давно вы с ним в поле? — спросил Эдик у Володи.
— С двадцать девятого апреля.
— Тяжело же вам пришлось, — вздохнул Эдик. Володя грустно улыбнулся в ответ.
В двенадцатом часу ночи Игорь вдруг пожелал сделать мне подарок. Он кинулся в свою палатку на санях и вскоре вернулся оттуда с отличной мясорубкой настоящего каслинского литья (я в разговоре посетовал, что у нас нет мясорубки). Но никакой подарок от этого человека, как видно, не мог принести нам радости: убегая из кают-компании, Игорь в спешке зацепил ногой и начисто разлил ведро с бражкой, которая выхаживалась у нас пятые сутки. Мы согревали и кутали ее, как младенца; по нашим расчетам в аккурат к завтрашнему дню она должна была бы созреть совершенно, и мы намеревались заняться самогоноварением. Разумеется, как люди вежливые и даже отчасти интеллигентные, мы сделали вид, что ничего страшного не произошло, что бражка эта — повседневные пустяки, мелочи, но в душе дружно помянули и самого Игоря, и его замечательную мясорубку самыми последними словами.
Вскоре после этого я удалился спать (у меня уже не было сил), хотя песни, рассказы, анекдоты и вообще застолье продолжалось у нас до самого утра. Я же боялся, что не сдержусь (тем более выпив) и наговорю Игорю каких-нибудь грубостей, а мне бы этого не хотелось — какой-никакой, а все-таки гость.
30 июля
С утра солнце и ветер. Встали рано — геодезисты привыкли так вставать: основная работа у них в утренние часы. Позавтракали обильными остатками вчерашнего ужина. Володя торопится в дорогу:
— Мы бы, ребята, вас и на охоту, и на рыбалку непременно свозили, но у нас масло на пределе. Бензину-то хватит, а вот из-за масла, я боюсь, нам даже вертолет вызывать придется. Не догоним мы наш танк до зимовочной базы. Работу мы свою уже кончили, за нами на базу вертолет первого числа должен прийти. Если у нас будет все нормально, мы бы могли кого-нибудь из вас с собой в Косистый взять. А что, будет там у вас свой толкач, чем плохо? Ведь ежели вертолетчиков там не шевелить, тут и до большого снега просидеть можно.
Перед отъездом состоялось взаимное вручение подарков. Мы дали геодезистам свежего хлеба, картошки, луку, чесноку, сухого молока и яичного порошка; они нам — крупных соленых гольцов, всевозможных специй и консервированных супов в пакетах. Кроме того, Игорь подарил мне «Аналитиков» Аристотеля. («Моя любимая, можно сказать, настольная книга», — сказал он при этом.) Из книги был вырван портрет великого мыслителя, который мы и видели на стенке над постелью санкт-петербургского интеллектуала.
Все наши геологи разбрелись по маршрутам, а я поехал с геодезистами на их танке с тем, чтобы снять сети и по возможности увезти все наше рыбацкое имущество (лодку, так и не пригодившуюся бочку, сети и т. п.) поближе к лагерю — через два-три дня за нами должен быть вертолет.
По выезде из Тулай-Киряки Володя отцепил палатку и на вездеходе довез меня до места нашей рыбалки, благо тут всего три километра (пять минут ходу на машине). Попались в сеть нам четыре сижка, пара крупных хариусов и какой-то сумасшедший гольчик граммов в триста весом. Погрузили на вездеход все наше имущество и увезли к долине Фрамки. Хариусов я подарил нашим новым знакомым и научил, как сделать из них согудай. Я пожал всем парням руки, пожелал им удачи. Володя записал мой новосибирский адрес и телефон и еще раз извинился, что не может подбросить меня со всеми нашими шмотками до дому. Но прежде чем вездеход геодезистов ушел на северо-восток, Игорь успел поделиться со мной своими планами на будущее (хотя я вовсе не просил его об этом):
— Сибирь я уже знаю прилично, и Восточную, и Западную, и Центральную. Еще год-два — и мне тут делать нечего. Буду перебираться на Дальний Восток.
Вечером я сварил большую кастрюлю вкусного (я так думаю) утиного супу. Но когда я уже собрался подавать ее на стол, под ногу мне подвернулась пустая бутылка; я споткнулся, задел кастрюлю, она соскочила с примуса, и весь суп (кипевший ключом) вылился через мою правую руку наземь. Очень больно и очень обидно. Руку я быстро смазал растительным маслом, но здоровенный волдырь тем не менее уже успел образоваться.
