Немыслимое путешествие - Блайт Чэй

Так или иначе, в 06.40 я прилег и, судя по всему, тотчас уснул. Проснулся в 10.15 — паруса обстенены, время сеанса давно прошло. Сейчас в кокпите жара около 40°. Натянул тент, но он действует мне на нервы своим хлопаньем. Солнца не боюсь, на Ближнем Востоке на учениях мы в жару бегали с полной выкладкой. И мало кто сдавался. Крепкие ребята служили в третьем парашютном.

Ем теперь куда лучше — по-моему, не столько от голода, сколько от скуки. Цепляюсь за любой предлог, чтобы оставить румпель.

17 июня. Связался с Портисхедом. Вот это радость, потом я долго не мог успокоиться. На всем пути у меня была связь: Портисхед, потом Буэнос-Айрес, Фолклендские острова, Веллингтон, Сидней, Перт, Кейптаун и теперь вот снова Портисхед. Великое событие!

Разговаривал с Морин, голос у нее грустный и озабоченный. Я знаю, она тревожится, потому что у нас нет дома, и похоже, что домик, который мы хотели снять, не будет готов в срок. Ее мечта — приобрести новый дом взамен старого. Моя затея далась ей нелегко; вернусь — постараюсь снять с ее плеч часть забот.

Набрал в ведерко морской воды и купал в ней ноги, сидя на румпеле. Блаженство. Эх, вернуть бы прежний задор. Прибавил в весе, и это дает себя знать. 18 часов на руле, почти без сна. Так недолго и совсем отупеть. Да еще солнце печет. Разве будет голова работать как следует.

Все, хватит скулить. Не так уж много осталось, скоро я опять войду в полосу северо-восточных пассатов и западных ветров средних широт.

18 июня. Всю ночь провел на руле. Попробовал наладить новый распорядок сна и рулевой вахты. Преимущественно сплю возле румпеля. И как только яхта уваливается — паруса начинают хлопать, я хватаюсь за румпель и возвращаюсь на нужный курс. Скатанный спальный мешок служит опорой. Сейчас тепло, мне достаточно свитера, чтобы не мерзнуть. Опираюсь спиной на спальный мешок, головой на подушку, а ноги кладу на дверную раму. Когда яхта уваливается влево, грот отходит, но его держит страхующий трос. Если уваливается вправо, отходит стаксель № 1. В обоих случаях меня будит шум.

Так удается поспать когда двадцать минут, когда поменьше. Все эти сутки я провел на руле, однако ночная вахта не так сильно меня утомила. Испытаю эту систему и сегодня ночью.

19 июня. Ночью не пришлось нести рулевой вахты. Ветер восточно-юго-восточный достигал 6 баллов, так что в этом просто не было нужды.

20 июня. Расстелил спальный мешок под румпелем, потом приподнял румпель и улегся. Лежа на правом боку, вижу приборную доску. Когда яхта уваливается, паруса начинают полоскать, и мне достаточно посмотреть на приборы и переложить руль в ту или другую сторону. Теперь меньше устаю, в целом набирается до 4–5 часов сна.

Расскажу, как проходит дневная вахта, как я постепенно превращаюсь в заводную куклу.

Рассвет. Выползаю из-под румпеля. Завтрак — кукурузные хлопья; дважды пришлось возвращаться к румпелю, чтобы вернуть яхту на курс. Поставил генуэзский стаксель, и снова — на руль.

10.00. Кофе — румпель.

13.15. Из кокпита взял высоту солнца. Бегал к прокладочному столу, нанося на карту линию положения.

14.00. Второй завтрак — две чашки кофе, банка мандаринов, все это не отходя от румпеля.

16.00. Беру высоту солнца, не отходя от румпеля. Опять бегом к прокладочному столу и обратно.

18.30. Эту запись делаю, сидя на руле, и необходимый туалет совершаю тут же. Руль на первом месте».

Опять я ночью спал под румпелем, хотя дул слабый восточный ветерок и «Бритиш стил» сама шла правым галсом полный бейдевинд. Я потому не оставлял румпель, что временами ветер свежел и яхта приводилась, ложась на северо-восточный курс, приходилось разворачивать ее обратно. Суточный переход — 101 миля: не так уж плохо, учитывая слабый ветер. Ракушки тормозили ход.

Но раздражаться не было смысла, все равно я ничего не мог с ними поделать.

Уже несколько недель я возился со стакселем № 2, который лопнул во время шторма в Индийском океане. Работенка нелегкая: надо было соединить два полотнища бесконечным количеством швов. Да не простыми стежками, а тройными. Теперь ремонт близился к концу. Не мешало бы для крепости пришить тесьму, но я не припас тесьмы, пришлось заменить ее тросом. Стаксель № 2 был мне нужен для полосы северо-восточных пассатов, и я не хотел рисковать. Упустишь что-нибудь или сошьешь недостаточно прочно — с первого же раза снова лопнет. От одной мысли об этом меня в жар бросало, и я все сделал, чтобы шов был надежным.

22 июня в 03.35 гринвичского времени я пересек экватор на 21°38 з. д. Это была моя четвертая встреча с экватором: трижды я пересекал его в одиночку, один раз — вместе с Морин.

Я не был расположен отмечать это событие; гораздо больше, чем экватор, меня поразил красный паучок, которого я обнаружил между книгами на прокладочном столе. Я не стал его убивать. Понятия не имею, чем он кормился, но я был вовсе не против такого соседа.

Может быть, именно этот паучок, самый факт существования которого убедительно говорил о бережном отношении «Бритиш стил» к живым тварям, заставил меня передумать. Я решил все-таки отметить переход через экватор рубцом с требухой.

Глава 9 Последний этап

Пир был великолепный, но он не прошел мне даром. Начал я с куриного бульона с луком, а после рубца выпил несколько стопок виски. Обливаясь потом, исполнил весь свой репертуар песен и стихотворений, включая «На черта вздохи — ах да ох!» и гимн Хоикского фестиваля. Если в это время по соседству плавали русалки, им представился случай расширить свое представление о Робби Бернее.

А на следующее утро последовала расплата в виде дикой головной боли. Я-ведь уже несколько недель не прикасался к виски, и бутылочка, с которой я так лихо расправился, дала'о себе знать. Но я и не думал раскаиваться. Столько времени находиться в постоянном напряжении — не худо и отключиться.

Разбудил меня какой-то странный звук, словно кто-то скребся о корпус. Чуть слышно, однако я сразу проснулся. Непривычный звук, даже самый слабый, всегда меня будит, а под скрип блоков и свист такелажа сплю, как ни в чем не бывало.

В первую минуту я решил, что это какая-нибудь акула трется о яхту или же летучая рыба бьется на палубе. Посмотрел кругом — ничего. Но шум продолжался, тогда я посмотрел внимательнее и обнаружил, что под лежащий на палубе грот каким-то образом попала качурка. Бедняжка вся дрожала, и было похоже, что у нее повреждено крыло. Я отнес ее в каюту и оставил там. Дав ей немного успокоиться, тщательно осмотрел ее. Конечно, я не ветеринар, но, на мой взгляд, птица была вполне здорова, так что я вынес ее на палубу и подбросил в воздух. Она расправила крылья и умчалась вдаль. Может быть, ее просто укачало?

Дул южный ветер, и «Бритиш стил» весь день спокойно управляла сама собой. До чего приятно было оставить румпель! Я перечитал все письма из дома, переданные мне около Тасмании, потом одолел главу из книги о судьбах Шотландии.

На 24 июня у меня был назначен радиосеанс с Порти-схедом. Ветер и в этот день разгрузил меня, я смог переговорить с Морин, Филом Уолфинденом и Фрэнком Эли-ном. В голосе Морин опять звучало нервное напряжение. Я предложил ей уехать куда-нибудь недели на две отдохнуть, но она отказалась. Мысль об огромном бремени, которое она на себя взвалила, не давала мне покоя, я стыдился своего эгоизма.

Пользуясь свободой от рулевой вахты, после радиосеанса я прилег на полчаса. Я думал о состоявшихся только что разговорах, которые так или иначе касались приготовлений к моей встрече. И мной овладевало все большее беспокойство, чтобы не сказать страх. Вот когда я понял Бернара Муатесье — он шел одним из первых в кругосветной гонке «Санди тайме» и вполне мог рассчитывать на приз в 5 тысяч фунтов, но повернул на Таити, вместо того чтобы возвращаться во Францию. Неужели все будет утрачено — обретенное в плавании счастливое расположение духа, близость к природе, ощущение, что я постиг смысл жизни? Неужели теперь, когда плавание почти окончено, я поддамся суете? Я взмолился к всевышнему, чтобы он помог мне не заразиться корыстолюбием, сохранить хоть частицу того, что дали мне эти месяцы, остаться скромным, честным, отзывчивым.