В Стране странностей - Кублицкий Георгий Иванович

Норвежцы начинают ходить на лыжах с трех лет. Говорят, что они сначала учатся ходить по снегу, а потом по полу. Малыш, который впервые садится за букварь, может самостоятельно, без провожатых, по глубокому снегу пробежать с хутора до сельской школы.

В первое воскресенье марта страна отмечает День Холменколлена.

Холменколлен — местность возле Осло. Там построен трамплин, который долго был самым большим в мире. Я видел его только летом. В темном озере у подножия трамплина купались подростки. К зиме озеро выкачивают, опасаясь, что лед не выдержит лыжника.

В День Холменколлена сюда съезжаются лыжники многих стран. Под звуки труб герольдов, при огромном стечении народа начинаются состязания. Спортсмены прыгают с трамплина и соревнуются в беге на разные дистанции.

Лучшие места для зрителей — под самым трамплином. Там ресторан. Лыжники летают над головами господ, уплетающих бифштексы.

Не всем удается прыгнуть далеко и ловко, но приз получить хочется каждому. Один из неудачливых прыгунов, упав и перекувырнувшись, все-таки потребовал, чтобы ему присудили какое-либо почетное место. Главный судья сделал удивленное лицо:

— Как, разве вы прыгали?

Прыгун с достоинством показал на свой облепленный снегом костюм:

— Конечно. Вы же видите.

— Простите, но когда вы кувыркались, я думал, что вас просто выбросили вон из ресторана, — невозмутимо ответил судья.

Об удачах и неудачах спортсменов в Норвегии рассказывается множество забавных историй. Это одна из любимых тем. Тут юмор норвежца неистощим. Пока мы ехали по Гудбрансдалену, было рассказано не меньше десятка случаев вроде истории с прыгуном.

В детстве, когда я увлекался коньками, мировые рекорды скоростного бега принадлежали скандинаву Оскару Матисену.

— Он покончил жизнь самоубийством, — коротко ответил на мой вопрос о судьбе чемпиона один из спутников.

— Самоубийство? Но что за причина?

Собеседник удивленно посмотрел на меня. Я повторил вопрос. Тогда он мягко сказал, что это — не дорожный разговор. Вокруг чудесная природа, все отлично настроены, зачем же вспоминать о неприятном?

Я нарушил неписаное правило. Среди отдыхающих или путешествующих скандинавов считается неприличным говорить о том, что может испортить настроение, — например, о смерти, о болезнях, о повышении цен. Отдых так отдых! И ни один скандинав не затеет за обеденным столом долгий и нудный разговор о том, что его мучает изжога и что господин Иверсен так же вот сидел в хорошей компании, ел рыбу, нечаянно проглотил кость, а потом его три часа оперировали в «скорой помощи»…

На закате один склон долины Гудбрансдален, по которой мы ехали весь день, становится холодновато-черным, другой весь искрится слюдяными блестками. Это солнце прощается с хуторами, крытыми тонкими пластинками сланца. Догорающий закат заставляет их светиться, и тогда-то все полускрытые в зелени крыши, от берегов Логена до поднебесных вершин, становятся видимыми. Хутора повыше — остатки старых дворянских усадеб, напоминавших крепости: для них выбирались самые неприступные места.

— Профиль Бьёрнсона!

На скалистой вершине четко обрисовывается знакомый профиль человека с орлиным носом, высоким лбом и откинутыми назад пышными волосами.

Бьёрнстьерне Бьёрнсон, большой норвежский писатель, любил эту долину и поселился на солнечном пригорке неподалеку от Лиллехаммера. «Некоронованный король Норвегии» своими стихами и пьесами стремился поднять народ на борьбу за независимость Норвегии, за разрыв унии со Швецией.

Песня Бьёрнсона «Да, мы любим эту страну» стала национальным гимном.

Бьёрнсон писал пьесы о вольнолюбивых крестьянах, умевших постоять за свободу, о финансистах, готовых обмануть народ, чтобы выманить у него деньги, о продажных редакторах буржуазных газет. Он был жизнерадостным, веселым человеком, любил друзей, шумные сборища, страстные споры.

Долго еще на лимонно-желтом фоне заката рисовался гордый профиль. Казалось, поэт смотрит, как зажигаются огоньки в сумраке долины, которую он так любил при жизни.

На ночлег мы остановились в гостинице, одиноко стоящей посреди леса. За долгий теплый день в воздухе настоялся густой аромат хвои. Под окнами шептала что-то свое маленькая горная речка.

Меня потянуло в лес. Мы пошли по тропинке вдоль речки, вьющейся в зарослях черемухи.

— Благодать! — сказал Марк.

Бац! Мой друг звонко ударил себя по лбу. В тот же миг я нанес себе удар по шее. Комары! И как больно кусают, проклятые!

— Ты как сибиряк можешь сравнить таежного гнуса со здешним, а я зря кормить заграничных комаров не намерен! — И мой друг поспешил к гостинице.

Утром следующего дня автобус пополз вверх по крутому подъему. На вершинах белели снега. В этих горных краях лето еще не наступило, сюда только недавно добралась весна. В палисадниках возле хуторов цвела сирень. Дурманяще пахло рябиновым цветом. Нигде не встречал я такой пахучей, пышной рябины!

Выше, выше. Исчезли ласковые шелковистые поляны. В горах человек с давних пор воюет с природой, добывая хлеб тяжелым трудом. Все чаще встречаются хуторки с темными, старыми, некрашеными домами. Возле них такие же темные сараи и риги. Ели обступили дорогу. Холодные ручейки текут меж пней.

С землей в горах туго. Если хочешь развести огород, таскай землю мешками от реки, насыпай ее на камень, удобряй, да смотри, чтобы твои труды не пропали даром: прорвется с гор поток и смоет все дочиста.

Вот наконец и озеро на водоразделе. Оно питает водой Логен, который тут совсем узок и слаб. На запад, к Атлантике, из этого же озера убегает река Раума.

У водораздела кончается Гудбрансдален. По другую его сторону — Румсдаль. Эти две долины как бы прорезают наискось значительную часть страны, от моря до моря.

Мы — на границе, разделяющей Восточную и Западную Норвегию.

Дует резкий горный ветер. Холодно. Ползет туман, кружатся в воздухе снежинки. Неужели утром мы любовались бледно-лиловым цветением сирени?

У дороги — каменная глыба. Это памятник. На нем имена жителей ближней деревни, погибших в боях с фашистами. Камни перевала обагрены кровью патриотов.

Слишком много водопадов

Логен был дик и норовист, но и Раума, вдоль которой мы начинаем спуск к океану, не уступает ему: летит с порога на порог, грохочет водопадами.

Сосед объясняет мне, что Раума — типичная норвежская река. Знаю ли я, что в Норвегии построены гидростанции мощностью свыше десяти миллионов киловатт?

Они дают энергию для электрохимических и электрометаллургических предприятий. Во многих горных долинах можно увидеть теперь заводы, построенные рядом с гидростанциями.

— Но почему мы не видим зданий самих гидростанций? — спрашиваю я.

— Потому, что многие из них находятся в толще гор, в глубоких подземных галереях.

На каждого норвежца, добавляет мой спутник, производится больше электроэнергии, чем на жителя любого другого государства, хотя угля и нефти для электростанций в стране нет, топливо надо привозить по морю.

— Вот наш уголь, — показывает он за окно.

В облаках водяной пыли в долину летят водопады. Бутылочное стекло струй проглядывает сквозь завесу пены.

Автобус зигзагами спускается вниз. Только что этот водопад был виден далеко под нами — и вот его брызги уже летят в окна автобуса.

— Остановитесь! Остановитесь! — стонут пассажиры. — Ах, как чудесно!

Шофер уговаривает нас:

— Господа, дальше будет красивее.

Мы не верим, требуем остановки. То и дело щелкают затворы фотоаппаратов. Один Марк проявляет мудрую сдержанность.

— Детский сад, — бормочет он.

Через десять минут автобус останавливается возле мостика из гранита, переброшенного над бешеным потоком. От мелькания струй кружится голова.