— У ребят с «Бокситогорска» и «Нахичевани» тоже были семьи, — тихо сказал Чернышёв. — Ты, Петя, ни разу не тонул, а я — три, мне тоже переворачиваться неохота. Только ведь другие будут, если мы эту штуку не поймём — обледенение. Не стану, ребята, повторяться, агитировать никого не намерен. На размышления даю час, каждый доложит лично.
— Сюда приходить, что ли?
— Найдёшь где-нибудь, по походке узнаешь… Все свободны.
И снова были слышны лишь шаги Чернышёва. Щелчок — это, наверное, он прикурил от зажигалки, потом стал крутить телефонный диск.
— Присылай палубную команду, Антоныч… Разошлись, пусть думают, ты ни на кого не дави… Да, скажи Раисе и Зине, чтоб собирались… Нет, вызывать не надо, в приказном порядке.
Я сделал страшные глаза: Никита вознамерился чихнуть. Нашёл место и время! Зажав нос пальцами, он кое-как удержался, потряс головой и подмигнул, потому что меня самого потянуло на кашель. Я нырнул под одеяло, нахлобучил на голову подушку, откашлялся и пропустил начало разговора.
— Знаем, — сказал Птаха. — Мотористы в столовой митингуют, доложили.
— Это тебе доложили, — послышался голос Перышкина. — Об чем лай?
— Собаки в подворотне лают, — пробасил Воротилин.
— Все он знает, Филимон Аркадьевич, везде побывал!
Я позволил себе расслабиться: Чернышёв излагал ситуацию примерно в тех же словах.
— Совсем другое дело! — весело удивился Перышкин. — Если без всяких последствий… И в характеристике ничего не будет?
— Что заслужил, то и будет, — сухо ответил Чернышёв.
— Намылился? — насмешливо спросил Птаха и добавил несколько слов, которые я тут же решил в будущем не расшифровывать. — Дуй до горы, Федя, «Байкал» все спишет!
— Вот именно, — буркнул Чернышёв.
— Гладко стелете, Алексей Архипыч! — запротестовал Перышкин. — Раз без последствий, так и скажите.
— Я так и сказал, — проскрипел Чернышёв. — Этого в характеристике не будет.
— Не дури, Федя, — просительно сказал Воротилин.
— А ты его не уговаривай! — разозлился Птаха.
— Как не уговаривать, кореш ведь.
— Кореш у него на «Буйном», — сказал Дуганов, — Виктор Сергеич Корсаков.
— Поумней тебя в тысячу раз, — огрызнулся Перышкин.
— Вот и поцелуй его в…
— Кончай базар! — рыкнул Чернышёв. — Кореш не кореш, а ты, Федор, не опасайся, съезжай.
— Задал ты задачу, Архипыч… — это Вяткин, пожилой и самый тихий матрос. — Раз больше наберём, чем в прошлый раз…
— Думай, Матвеич, — мягко сказал Чернышёв. — Жаль тебя терять, но слово есть слово.
— И думать нечего, — обрадованный поддержкой произнёс Перышкин. — Было бы из-за чего…
Тут послышались быстрые шаги и громкие женские голоса — в салон вбежали Рая и Зина.
— Кто звал? — с недовольством спросил Чернышёв. — Мотайте отсюда, не до вас.
— А мы что, хуже всех?
— Не люди, да?
— Бабы, дуры неграмотные?
— Нам только посуду мыть и палубу подметать!
— Цыц! — развеселился Чернышёв. — Утешу: не одни на «Буйный» перебираетесь — с кавалером! Я не выдержал, подобрался к двери и заглянул в щёлочку. Рая уничтожающе смотрела на Перышкина, на лице которого застыла ненужная усмешка.
— Кавале-ер… — протянула Рая. — Хочешь, юбку подарю? Грянул смех. Перышкин угрожающе замахнулся, но Рая даже не отпрянула.
— Попробуй только, герой…
— Мы тоже в расписании есть! — выкрикнула Зина. — Не пойдём!
— Уговорили, — добродушно проурчал Чернышёв. — Не пойдёте, на шлюпке поплывёте. Укладывайте барахлишко — приказ!
Он силой выставил девушек из салона, обернулся.
— Если вопросов нет, идите, — сказал он. — На размышления даю час, кто опоздает — пеняй на себя, гонять шлюпку не буду.
Оставшись один, Чернышёв сел в кресло и угрюмо задумался. Сейчас, когда ему не надо было бодриться и играть роль, он выглядел утомлённым и старым. Морщась, он потёр виски, достал и положил в рот таблетку, запил её водой прямо из чайника и тяжело, безрадостно вздохнул. Ещё посидел немного, пригорюнившись, потом встал и, хромая сильнее обычного, ушёл.
А дальше события развивались так.
Рая и Зина забаррикадировались в своей каюте и на все уговоры Лыкова кричали: «Ломай дверь, если не жалко!» Только тогда, когда сам Чернышёв дал честное слово, что никуда их не отправит, они, торжествуя, вышли на свободу.
В последний момент передумал спускаться в шлюпку Перышкин. Постоял у борта, посмотрел исподлобья на маячивший вдали «Буйный», сплюнул в воду и потащил чемодан обратно в кубрик.
Чернышёв не показывался. Прошёл час, и Птаха, весело выпалив в пространство длиннющую, малоосмысленную тираду, велел поднимать шлюпку.
Люди пообедали в непривычной тишине, потом разошлись по каютам отдыхать.
Борт «Семена Дежнева» не покинул никто.
