Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Ты знаешь, что у монголов кладбищ нет; тела умерших выносят в степь на растерзание хищным птицам и зверям и только тела гэгенов, князей и богатых людей хоронят в субурганах. А здесь в Лхасе и простых монахов не хоронят; их выносят особые могильщики из простых людей в определенное место за городом, называемое дуртод, где тело режут на части, мясо отдают грифам, а кости дробят и бросают ягнятникам. При этом сжигают воскурения и это привлекает птиц; завидев, дым, поднимающийся на определенном месте, они слетаются издалека и начинают свое пиршество. И то правда, здесь монахов так много, что если бы их хоронили, — все окрестности Лхасы были бы заняты могилами монахов. А так, монах умер и исчез, мясо съели грифы и улетели, а кости разбросаны по окрестностям, на них не написано, кому они принадлежали при жизни.
Обошел я уже все улицы Лхасы и нашел, что красивых зданий совсем нет, все одинаковые, без статуй, карнизов и украшений, нижние этажи без окон, верхние с одинаковыми небольшими в один или два яруса, крыши плоские, все здания плохо побелены известью. Только большие лестницы, идущие из нижней части города к верхней, немного нарушают однообразие, если смотреть на город с южной стороны, от берегов реки Уй-чу».
Пятое и последнее письмо заставило себя долго ждать; консул получил его опять из Урги через консульство, куда его доставили паломники, вернувшиеся из Лхасы. Оно меня обрадовало.
«Дорогой Фома! Могу тебе сообщить хорошую весть, мой сын нашелся, и мы собираемся ехать домой.
Нашел я его случайно. Узнал я, что за городом есть холм с пещерами, в которых сидят самые набожные отшельники; они замурованы в маленьких кельях, вырубленных на склоне в каменной мягкой породе и им только раз в сутки подают воду и хлеб через отверстие в стене. Они остаются там до самой смерти и даже дольше, потому что их не освобождают, пока они не умрут в заточении; им только перестают приносить хлеб и воду, если они несколько дней окажутся нетронутыми. И вот я узнал, что будет большой праздник — замуровывание нового отшельника, согласившегося закончить свою жизнь в заточении; его будут сопровождать в эту могилу даже хамбо-лама и много лам и мирян.
В назначенный день я пошел к этим пещерам и влез на уступ холма перед ними, с которого видна была дорога из Лхасы к ним. Скоро появилась по дороге из города большая процессия. Впереди бежали мальчики, которые усыпали дорогу лепестками белых цветов. За ними шли по три в ряд тридцать лам с длинными трубами, в которые они трубили. Затем еще десятка два с курениями в чашах, все в своих желтых одеяниях и острых колпаках; далее верховный лама с колокольчиком и чашей под зеленым покрывалом, а за ним новый отшельник в белой одежде, которого вели двое лам под руки. За ними шли еще ламы с четками и курениями и толпа паломников и любопытных. Процессия двигалась торжественно и медленно, с песнопениями. Когда она проходила мимо меня, я увидел, что этот новый отшельник — мой сын Омолон; он шел, как бы тащился, ведомый ламами. Я узнал его, когда он был еще шагах в пяти от меня и, охваченный ужасом и жалостью, не удержался, и, в промежутке между звуками труб, крикнул громко его имя. Он вздрогнул, поднял голову в мою сторону; возле меня стояло на холме еще несколько человек. Но трубы заревели еще громче, и процессия прошла дальше. Я, конечно, присоединился к ней. На одном из холмов была узкая и низкая дверь, в которую с трудом мог протиснуться человек. Ламы поднялись на холм, окружив отшельника, загремели трубы и его под руки ввели в отверстие и затем при продолжавшейся музыке и громком пении молитв несколько лам стали замуровывать отверстие приготовленными кирпичами, поливаемыми раствором извести. Я протиснулся ближе и разглядел все это. Рядом с входом внизу было отверстие, в которое можно было просунуть руку с глиняной кружкой. Через него отшельника, очевидно, снабжали пищей и водой.
Когда вход был замурован, к малому отверстию подошел верховный лама и нараспев прочитал длинную тибетскую молитву, очевидно, напутствие отшельнику в его святом уединении, в котором он должен размышлять о грехах мира и сладости отречения от жизненных горестей. Потом еще раз заревели трубы, и процессия под звуки труб двинулась медленно назад; но кое-какие любопытные остались и некоторые захотели беседовать с отшельником. Но он начал петь молитву «ом-мани-пад-ме-хум» и не отвечал на вопросы. Любопытные немного постояли и ушли.
Я выждал некоторое время в стороне и когда все любопытные мало-помалу удалились от пещеры, подошел к отверстию и окликнул сына, когда он перестал возглашать молитву.
— Омолон, это я, твой отец, пришел! Ты ведь узнал меня, когда тебя вели ламы в эту келью! Неужели ты хочешь стать затворником, просидеть всю свою жизнь в душной келье, не видеть солнца и неба? Ты подумай только, ты ведь молодой, здоровый! Неужели хочешь целые годы сидеть в темноте и бормотать молитвы вместо того, чтобы ходить на свободе, делать что хочешь, ездить верхом, найти себе жену? А где Ибрагим, который обокрал нас и соблазнил тебя убежать с ним в Лхасу?
Омолон, рыдая, отвечал мне следующее:
— Ибрагим — негодяй, он обманул меня, как глупого ребенка. Мы приехали сюда недели три назад, но он держал меня взаперти, а сам продал весь товар и неделю тому назад уехал неизвестно куда, оставив меня запертым в комнате. Я ждал его несколько дней, наконец, голодный выломал окно, вылез и узнал, что его нет, и каравана нашего нет, и одежды моей нет, и денег нет. Я пришел в отчаяние, пошел в главный храм и сказал ламам, что хочу сделаться отшельником. Ах, отец, что я сделал тебе и матери, стал вором и обманщиком, — и он опять зарыдал.
Я, конечно, уговорил его бросить затворничество и вернуться со мной на родину и к матери. Мы сговорились, что вечером я приду опять и, когда стемнеет, выломаю закладку отверстия, выпущу его, уведу с собой в город, и мы уедем. Но до вечера мы условились, что он будет время от времени читать молитвы, так как можно было предполагать, что любопытные и ламы будут приходить днем проведать нового отшельника. Я оставил сыну свой нож, чтобы он потихонечку, когда людей не будет у пещеры, освобождал изнутри кирпичи закладки от замазки, чтобы она не затвердела и ночью легче было вынуть их с наружной стороны.
Под вечер, вооружившись на всякий случай маленьким ломом, я вернулся к пещере. По соседству как будто никого не было, а Омолон распевал ом-мани-пад-ме-хум. Но когда стемнело и я подошел к пещере, появился какой-то лама и на мой вопрос, зачем он здесь, ответил, что он на карауле. Пока замазка кирпичей не высохла, отшельник, раздумавшийся в одиночестве о своей судьбе пленника в тесной келье на хлебе и воде, может решиться освободиться и нарушить обет, который он торжественно дал в главном храме хамбо-ламе перед лицом Будды.
Я поговорил с ним, рассказал, что я отец отшельника, которого обманул мошенник-мусульманин, завлекший его с этой целью в Лхасу и обокравший его, что я хочу взять его на родину и заплачу за это. Мы сторговались за двадцать рупий индийских, которые я привез с собой и принёс на всякий случай. Лама помог мне вынуть кирпичи, Омолон вылез и, поклонившись мне до земли, обнял. Потом мы заложили опять отверстие кирпичами, и лама обещал мне, что рано утром придет с раствором извести и обмажет щели, которые остались между кирпичами, чтобы не было видно, что кладку нарушили.
Мы пошли в город и на следующий день выехали из Лхасы. Но итти только вдвоем через Тибет было рискованно, и мы, отойдя на два перехода, остановились в хорошем месте и прожили там недели две или три, пока не подошел караван паломников, возвращавшийся из Лхасы на родину. Мы присоединились к нему и прошли через Тибет, Цайдам и Куку-нор в Лань-чжоу на реке Хуан-хэ. Здесь Омолон тяжело заболел и мне пришлось остаться с ним. Это письмо я посылаю с паломниками в Ургу, откуда его тебе перешлют через русское консульство».
* * *
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
