Белый шайен - Юров Сергей

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77

Но оглала, не смотря на это продолжали считать хункпатилу хранителем народа. Ибо он был одним из тех, кто действительно всегда заботился о людях. Он мог бы запросто стать владельцем огромного табуна, однако с юных лет Бешеный Конь дарил приобретенных лошадей нуждавшимся соплеменникам. У него никогда не было больше пяти скакунов — двух для охоты и трех для войны. Люди уважали своего Странного Человека и посчитали действия Больших Животов непростительной ошибкой. С тех пор Общество Вождей и перестало существовать. А Бешеный Конь завоевывал все большую популярность. Военное общество Владельцев Вороны избрало его носителем копья. Мало того, он удостоился чести нести копье для всего народа, чего не случалось ни с кем из оглала много-много лет.

Теперь несколько слов о южных шайенах и тех людях, которые, так или иначе, влияли на мою судьбу в прошлом. Мой приемный народ, потерпев фиаско на Бичер-Айленд, почти полностью оказался запертым в отведенной ему резервации, где уже давно жили последователи Черного Котла, Джордж Бент со своей женой в том числе. Там же хранились Маа-хутс — Священные Стрелы. Другой почитаемый народом предмет, Исси-вун — Бизонья Шапка, уже давно стал талисманом северных шайенов.

Мой большой друг Чарли, скончался осенью 1868 года от неизлечимой болезни. Мой злейший враг, Стив Блэкберн, попал на 10 лет в тюрьму. Это была приятная новость — наш с Лаурой злой гений хоть на какое-то время, но перестал досаждать нам своими происками.

Что касается Черного Тони Сайкза, то он, по достоверным слухам, разругался с Блэкберном еще до того, как последнего засадили за решетку. Говорили, что он, невзирая на индейскую опасность, дважды побывал за Жирной Травой, рекой Литтл-Биг-Хорн в надежде отыскать припрятанное золото. Сначала он едва унес оттуда ноги, чудом спасшись от тех же бэнноков. В другой раз ему не мешали, но он так и не отыскал золотую лощину. Видно, была лишь одна карта, и она хранилась у Стива Блэкберна.

В начале апреля 1874 года вокруг Черных Холмов стояли лагеря всех кланов и кочевых общин тетонов. Тут под сенью величественных горных круч, покрытых вечнозелеными лесами, они всегда проводили долгие холодные зимы, ожидая благословенного тепла, чтобы разбрестись потом по бескрайним просторам своих кочевий. У каждого клана и общины издавна существовали излюбленные места стоянок. В северных отрогах Черных Холмов располагались деревни черноногих — сиу, сансарков и хункпапа. К западу — оглала и миннеконджу, к югу и юго-востоку — брюле и ухенонпа.

Типи нашего клана хункпатила были разбиты на лесистых берегах Бивер-Крик, впадавшего Хорошую реку — Шайен-Ривер.

Одним апрельским утром я проснулся от холода, протянувшего ко мне свои колкие щупальца даже через пару теплых бизоньих шкур. Передернув плечами, я встал, накинул на себя одеяло и подсел к тлеющему очагу. Подложил хвороста, раскурил трубку.

Лаура с Грегори зашевелились, потом снова погрузились в сон.

Сына я назвал в честь своего русского деда. Ему уже исполнилось пять лет, он был подвижным, здоровым ребенком, доставлявшим массу радости родителям тем, что он есть, что растет, проказничает и никогда не унывает.

Пока я курил, у меня появилось желание нанести ранний визит Вапе Хакиту. Просто посидеть, поболтать, выкурить трубку — и не одну — с хункпатилой, которого я считал своим индейским другом.

Поплотней закутавшись в одеяло, я вышел наружу. Поздний снег опускался на землю большими хлопьями. Попадая мне на лицо, они тут же таяли, и стекали щекочущими ручейками к подбородку.

Над клапанами жилища Вапы Хакиту клубился легкий дымок. Видимо, хозяин только что подбросил в очаг хворосту.

Добравшись до его типи, я откинул полог и зашел внутрь. Вапа Хакиту, Боевое Оперенье, сидел у потрескивающего огня с дымящейся трубкой во рту.

— Хау, Вапа, — бодро произнес я. — Доброе утро.

— Доброе, доброе и немного прохладное, Шайеласка, — улыбнулся он, назвав меня именем, под которым я был известен среди оглала, и которое переводилось как Белый Шайен.

Это был высокорослый индеец с точеным, словно высеченным из красноватого гранита, лицом и атлетичной фигурой. Он был женат на миловидной женщине, имел двух сыновей, пяти и семи лет, и считался в клане непревзойденным стрелком из лука. Его скорострельность поражала, — в то время как первая стрела еще не касалась земли, в полет отправлялась седьмая или даже восьмая. В его меткости я убедился на нашей с ним первой совместной охоте, когда он, как и обещал, пробил стрелой голову белке-летяге, находившейся в полете. Эта охота осталась в памяти еще и потому, что я спас Боевое Оперенье от неминуемой гибели: на него навалился медведь-шатун, и только пули из моего «спенсера» прикончили разъярившегося косолапого.

Случай на охоте сблизил нас. мы стали настоящими друзьями.

— Присаживайся к очагу, — сказал он, сопроводив слова выразительным жестом, — и поешь тушеного мяса.

Я не отказался от угощенья, и когда с завтраком было покончено, мы оба закурили,

— Как здоровье Белого Облака и Грегори? — вежливо осведомился он.

— Жаловаться не на что, — ответил я. — А как твои домочадцы?

Индеец бросил взгляд к задней стенке типи и, кивая головой на спящих, заверил:

— Так крепко могут спать только здоровые люди.

Некоторое время мы курили, наблюдая за тем, как яркие язычки пламени лижут хворост.

— Слушай, Шайеласка, — заговорил Боевое Оперенье. — Ты жил у шайенов, теперь кочуешь с оглала. Хороша ли такая жизнь?

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому что, если ты влюблен в такую жизнь, то наслаждаться ей долго не придется… Ни мне, ни тебе, ни Бешеному Коню…

— Что ты имеешь в виду?

— Белые люди уже ищут золото в Черных Холмах. Это дурной знак. У южных шайенов не было золота, но даже их загнали в резервацию.

Этот краснокожий мне всегда нравился своей рассудительностью и логикой. В то время как другие лакота, за малым исключением, принимали жизнь такой, какая она есть, этот индеец во всем искал смысла, делал надлежащие выводы. И сейчас он едва ли удивил меня. Он был верен себе.

Услышав о проникающих в Черные Холмы первых золотоискателях, мой друг увидел в этом плохую примету. Впрочем, не он один.

— Вот ты о чем, — глубоко вздохнул я. — Это тоже тревожит меня, Вапа. Золотая лихорадка не принесет с собой ничего хорошего.

— Значит, я был прав?

— Что лакота ожидает судьба южных шайенов?

— Да.

— Если белые не нарушат договор, то все обойдется, — сказал я, слабо, однако, веря подобной надежде.

Индеец долго молчал, хмуро раскуривая трубку. А когда он заговорил, в его голосе сквозили печаль и разочарование:

— Белые никогда не держали обещаний, Шайеласка… Никогда.

У меня не повернулся язык, чтобы оспорить или, хотя бы, смягчить это убийственное утверждение. В нем была горькая для индейцев правда. Бледнолицые искали встреч с вождями краснокожих, торжественно давали клятвы, с важностью подписывались под договорами, а потом с легкостью их нарушали.

Это было благодатной темой для ухудшения настроения, и вскоре мы уже говорили о другом. О наступлении весны, о планах на лето, о многом, что касалось приближающихся кочевок. Мы, наверное, выкурили уже по пятой трубке, когда полог типи откинулся, и на пороге появился Джордж Риверман, метис из оглала.

— Хо-хе-хи, Уакпа Вичаша, — поприветствовал его Боевое Оперенье. — Добро пожаловать в мое жилище, Речник. Присядь к очагу и подкрепись.

Гость сел, принял из рук хозяина миску с мясом и стал с жадностью поглощать его. Его озябшие пальцы отправляли в рот кусок за куском. Мокасины и брючины его были забрызганы грязью. Видно было, что он только что с дороги. Он происходил из клана южных оглала Маленькой Раны, но чаще жил в приграничных городках, зарабатывая себе на жизнь тем, что поставлял в салуны дичь. Он слыл за лукавого и жадного парня. Что могло привести его в клан хункпатила, в гости к Вапе Хакиту? и с ним почти не знался, да и встречаясь, едва кивал на его приветствия. Что-то в нем было такое, что мне не нравилось. Один тяжелый, извечно мрачный взгляд его раскосых черных, как уголь, глаз чего стоил!

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77