– А что насчет знаков? – нерешительно спросила она. Я вздохнул.
– Останавливайся перед большими красными восьмиугольниками, которые говорят СТОП. И если светофор красный, ты тоже должна остановиться у полосы. Если он зеленый, можно ехать, – сказал я, пожав плечами. Это же все просто элементарно.
– А если желтый? – спросила она. Я оглянулся на нее и улыбнулся.
– Если желтый, нажми на газ, чтобы проскочить раньше, чем зажжется гребаный красный, – ответил я, снова пожав плечами. Она нахмурилась, но только кивнула.
– Хорошо, – сказала Изабелла. Я вздохнул и покачал головой.
– Тогда отлично, детка, устроим гребаное шоу на дороге. Просто оставайся между желтой и белой полосами разметки, и все будет замечательно. Переключи эту хрень на заднюю передачу и поехали.
Она протянула руку и взялась за рычаг переключения передач, безуспешно пытаясь его сдвинуть. Потом ее брови нахмурились, и она подняла на меня сконфуженный взгляд. Я вздохнул, понимая, что, блядь, не объяснил ей, как быть дальше. – Ты должна надавить на педаль газа и, нажав на кнопку, передвинуть рычаг на заднюю передачу, чтобы ехать, – сказал я. Она кивнула и сделала, что я сказал, удачно включив заднюю передачу. – Хорошо, теперь убери ногу с педали тормоза, нажми на газ и поворачивай руль.
Она вздохнула и убрала ногу с педали тормоза, делая глубокий вдох, прежде чем нажать на газ. Машина резко дернулась назад, когда она, блядь, придавила педаль прямо в пол. Она начала крутить руль и разворачивать нас, едва не задев боком стену здания госпиталя и двигаясь в опасной близости от знака парковки. Она резко нажала тормоз и машина, дернувшись, моментально замерла.
– Господи Иисусе, Белла, я сказал НАЖАТЬ на газ, а не утопить педаль в пол! – сказал я, крепко вцепившись в гребаное сидение. Она смотрела на меня, в глаза застыл страх. – Просто чуть надави на педаль, понятно? – сказал я, пытаясь говорить спокойно, чтобы не нагнетать ее панику, хоть она уже и так нервничала.
Она кивнула и, протянув руку, переключила рычаг передач на переднюю. Она отпустила тормоз, легонько нажала на газ, и мы начали движение по парковке. В конце стоянки она заметила знак «стоп» и резко ударила по тормозам, нас снова встряхнуло, но хотя бы уже не так сильно, как в первый раз. Мы простояли там с минуту, осматриваясь по сторонам, прежде чем я снова начал заводиться, интересуясь, почему она не едет. На дороге не было ни одной гребаной машины.
– Там ничего, блядь, не едет, можешь двигаться. Нет повода торчать здесь, – сказал я. Она вздохнула и посмотрела на меня.
– И куда мне именно ехать, Эдвард? – спросила она с легким раздражением. Я уставился на нее на пару мгновений, прежде чем улыбнуться. Она, черт возьми, ждала моих указаний.
– Туда, – показал я налево. Она кивнула.
– Значит, налево, – проговорила она, все еще раздраженным тоном. Она включила левый поворотник и глянула в обе стороны, прежде чем нажать на газ и вывернуть на дорогу. Она выровнялась на своей полосе, ее руки на руле дрожали, но она держала его ровно. Тем не менее, она явно нервничала, что, блядь, заставляло нервничать и меня.
Мы приблизились к светофору, и где-то за сто шагов до него он сменил свет на желтый. Здравый смысл подсказывал мне, что лучше ей нажать на тормоза, потому что он определенно станет красным раньше, чем она проедет, но, конечно, я ничего не сказал и она, черт возьми, сделала по-своему. Она нажала на гребаную педаль газа, отчего меня вдавило в кресло, и, вдвое превысив лимит скорости, поехала вперед, когда эта херня уже стала красной.
– Ты только что проехала на гребаный красный, Изабелла! Красный значит «остановись», ты что, блядь, прослушала эту часть?! Ты что, не понимаешь английский? – сорвался я, сбитый с толку. Она издала раздраженный звук, почти рык, и быстро глянула на меня прищуренными глазами.
– Ты сказал нажимать на газ, когда желтый. Так я и сделала, – едко сказала она, явно взволнованная.
Я застонал и покачал головой. – Конечно, если ты успеваешь, блядь, проскочить на желтый, а тут ты определенно опоздала, – продолжал кричать я.
– А откуда я должна была знать? – заорала она. Звук ее повышенного тона еще больше завел меня, моя рука непроизвольно сжалась в кулак, и я ударил по турбине спереди, издавая стон.
– Ты, блядь, просто должна была знать! – выкрикнул я, не имея нормального ответа на ее вопрос, потому что, на самом деле, откуда она должна была знать это дерьмо? Она бросила на меня недовольный взгляд, в ее глаза застыл страх и ожидание. Я смотрел на нее пару секунд, чувствуя себя полным мудаком из-за этой вспышки, ведь ее вины не было, потом я посмотрел в лобовое стекло, достаточно рано, чтобы увидеть, что она несется прямо на почтовый ящик. – Блядь! – заорал я, быстро схватившись за руль. Я резко вывернул его, и машина повернула, боковое зеркало задело ящик, но, слава Богу, не сбило его. Изабелла нажала на тормоза, машина резко встала посреди дороги. Я продолжал удерживать руль, пока она тормозила, мать вашу, надеясь, что на отцовской машине не осталось царапины. Последнее, чего я хотел, чтобы он наказал ее, и мне пришлось бы вмешиваться. Сегодня я уже получил одно гребаное помилование, сомневаюсь, что повезет и во второй раз, если до этого дойдет.
– Я, э-э… – начала она. Я отпустил руль и поднял руку, чтобы остановить ее, покачивая головой.
– Не переживай. Все хорошо, это моя вина. Без разницы. Просто давай посмотрим, можно ли повторить попытку. Я буду сидеть рядом и заткну рот, чтобы не отвлекать тебя, а ты просто смотри внимательно за дорогой. Идет? – спросил я, стараясь говорить тихо. Я знал, что вел себя неправильно, но как и в случае с ее чтением, я просто, черт возьми, не знал, как ее научить. Она должна научиться этому дерьму, и в том, что она до сих пор этого не умеет, нет ее вины, но как, мать вашу, научить кого-то тому, что кажется для тебя элементарным?
– Хорошо, – тихо сказала она. Я кивнул и достал гребаный ремень, быстро пристегиваясь. Она глянула на меня с удивлением, а я горько улыбнулся, прежде чем махнуть ей рукой, просто указывая ей ехать дальше.
Она отпустила педаль тормоза и нажала на газ, возвращаясь на свою полосу и двигаясь вперед. Она подъехала к знаку «уступи дорогу», и тут меня осенило, что я не объяснил ей, что он означает. Только я открыл рот, чтобы заговорить, как было уже поздно, она пронеслась мимо этой хрени, даже не замедляясь. Я начал изрыгать проклятия, шины громко завизжали. Изабелла вскрикнула и ударила по тормозам, это было последнее, что стоило делать, машину начало заносить, я заорал и приказал ей снова нажать на газ. Машина выровнялась, и она снова стала смотреть на дорогу, со всей силы вцепившись в руль. Я с ужасом уставился на нее, замечая, как все ее тело трясется, а глаза наполняются слезами. Она, блядь, была напугана, и старалась сдерживаться, но я тут же почувствовал себя плохо, ведь это, нахрен, была моя вина. Потому что гребаный урок вождения не должен проходить так трагично, даже с тем, кто вообще ничего не знает о вождении.
– Сверни направо на парковку, – мягко сказал я, когда мы приблизились к продуктовому магазину. Она включила поворотник и, заехав на стоянку, нажала на тормоз – машина косо встала на разметке. Я потянулся к коробке переключения передач и нажал на «парковку». – Давай ты сделаешь перерыв, детка.
Она нерешительно глянула на меня и сделала, как я сказал. Она все еще сидела, крепко вцепившись в руль, так крепко, что, могу поклясться, едва не погнула эту хрень, все ее тело дрожало. Я приблизился и легонько погладил ее руку, с тяжелым вздохом. – Ты в порядке?
Она кивнула и по щеке скользнула слезинка, которую она так старалась сдержать. Она быстро отпустила руль и вытерла слезы. – Со мной все хорошо, – прошептала она, голос дрожал. Я вздохнул и, отстегнув ремень, обнял ее. Наклонившись, я отстегнул ее ремень и притянул Беллу к себе.
– Я просто все во много раз усложнил, прости, – промямлил я. Она, наконец, полностью отпустила руль и склонилась ко мне, чтобы я мог ее обнимать. Она кивнула, но не сказала ни слова. Я чувствовал, как трясется ее тело в моих руках, очевидно, она была напугана, и, черт возьми, я не мог ее винить. Должно быть, ее ошеломило случившееся. Я помнил собственное нетерпение, когда впервые оказался за рулем, я привык к машинам, я точно знал, что, блядь, должен был делать, но до сих пор немного нервничал, когда водил.
