Декларация независимости или чувства без названия (ЛП, фанфик Сумерки) - "Kharizzmatik"

– Иззи, – прошептала я, легко улыбаясь, ошеломленная тем, что совсем забыла о встрече с ней. По некоторым причинам я отвергала эти воспоминания, хотела забыть. Она проведывала меня несколько раз, которые я могла вспомнить, а потом просто исчезла. Я была маленькой, так что я не понимала этого, я думала, что она больше меня не любит. Какое-то мгновение я смотрела на ее фотографию, прежде чем мое видение затуманилось. – Теперь я помню, почему хотела, чтобы меня называли Иззи, – мягко прошептала я, и слезы начали скатываться по моей щеке.

Я услышала движение на кровати, и быстро положив фотографию, взглянула на Эдварда. Он осматривался вокруг, и я быстро вытерла слезы. Я смотрела на него секунду, после чего мои глаза распахнулись в шоке, когда я вспомнила, что Эдвард говорил, что ему странно знакома фотография с моей матерью.

Может быть, я встречала и его тоже?

Декларация независимости ИЛИ Чувства без названия. Глава 44

Глава 44. Бес(смыслица)

«Маятник разума колеблется между смыслом и бессмыслицей,

а не между правильным и неправильным».

– Карл Джанг-

Эдвард Каллен

Я перекатился и протянул руку в поисках изгибов Изабеллы, чтобы подвинуть ее к себе и обнять, как мы обычно спали. Похлопав по кровати, я не нашел ее и быстро открыл глаза. Я нахмурился от удивления, когда понял, что кровать пуста, на том месте, где должна спать Белла, нет ничего, кроме одеяла, простыней и подушки. Я глянул на дверь ванной комнаты, но та была открыта, а свет выключен, значит, очевидно, ее там нет. Быстро сев, я услышал шарканье позади себя. Резко повернув голову, я увидел, что Изабелла идет с другого конца комнаты. Она быстро скользнула в кровать и перелезла через меня, укладываясь ко мне спиной. Я несколько секунд смотрел на нее в полном удивлении, прежде чем лечь и обнять ее.

– Иди сюда, детка, – прошептал я хриплым после сна голосом. – Ложись со мной, – я притянул ее ближе, и она не сопротивлялась, развернувшись ко мне лицом и устраиваясь поудобнее.

Она положила голову мне на грудь и обняла меня рукой. Я склонил голову и поцеловал ее в макушку, вздыхая.

– Что ты делала? – с любопытством спросил я.

Она вздохнула и слегка пожала плечами.

– Не могла уснуть, – промямлила она.

Я подозрительно глянул на нее и не купился на эту чушь, потому что вчера она быстро вырубилась и даже крепко проспала весь дурацкий фильм. Можно не сомневаться, бессонницей она не страдала.

– Что не так? – спросил я.

– Ничего, – пробормотала она.

Я сердито выдохнул, снова не веря в этот бред.

– Как насчет того, что я снова задам этот вопрос, и ты, наконец, расскажешь мне правду? – раздраженно спросил я.

Она знала, что я ненавидел ее паршивые секреты, и это терзало меня всю ночь напролет, ведь я еще вчера, блядь, знал, что она что-то скрывает. Даже когда я забирал ее из госпиталя, она вела себя странно, она не делала что-то особенное, просто у меня был нюх на подобную хренотень. Я надеялся, что она, черт возьми, расслабится, и это уйдет, что я просто вообразил себе что-то, и это всего лишь напряжение после дня взаперти с моим невыносимым отцом. На короткое время я позволил себя отвлечься, но теперь ясно, что она скрывала от меня тайну, и это дерьмо мне не нравилось. Ни капли, блядь.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросила она ровным голосом.

Я вздохнул и покачал головой.

– Я имею в виду, что я, черт побери, прекрасно знаю и ясно вижу, Изабелла, что у тебя что-то на уме. Ранее ты говорила, что знаешь – ты можешь говорить мне все, так что, нахер, выплесни это, – с раздражением сказал я, потому что мои глаза горели от усталости и я хотел только одного: быстрее решить эту гребаную проблему и заснуть, но я не мог сделать это дерьмо, пока ее что-то тревожило.

Она целую вечность лежала тихо, молча, без эмоций, поэтому я заинтересовался – может, она, нахер, заснула? Рукой я потер глаза и слегка застонал, злясь. Наконец она вздохнула и сдвинула тело.

– Наверное, сейчас не время, – тихо сказала она.

Я снова застонал, на этот раз громче, и начал переворачиваться на бок, чтобы увидеть ее. Она сдвинулась с моей груди и отвернулась, чтобы спрятать от меня лицо, но я придержал ее рукой, не позволяя этого. Я горел желанием выяснить все и вернуться к долбаному сну. Не имеет значения, насколько я устал, мое сознание просто, блядь, не успокоится и не уснет, если она продолжит свое проклятое странное поведение по неизвестной мне причине.

Она подняла на меня взгляд, и я застыл, ошеломленный выражением ее лица. Она выглядела практически опустошенной, грусть проступила в ее чертах сильнее, чем когда-либо. Будто она только что увидела, как кто-то пнул ее говенную собачку. Я видел скорбь, словно кто-нибудь, блядь, умер, и ее мир покачнулся.

– Нет, время. Что не так, что произошло? И не надо мне отвечать, что ничего, или, что ты в порядке, потому что я не собираюсь верить в эту хрень. Поэтому, если ты, черт возьми, любишь меня, как говоришь, то расскажешь мне, что, во имя преисподней, терзает тебя, – сказал я, отчаянно желая знать, что ее расстраивает.

Она уставилась на меня, на долю секунды в ее глазах промелькнула паника, и я почти почувствовал себя плохо от такого эмоционального шантажа, но сейчас у меня была другая причина для волнения. Неправильно упоминать нашу любовь лишь для того, чтобы заставить ее, нахер, выложить все, что у нее на уме, но в то же время неправильно с ее стороны, блядь, не говорить мне о происходящем.

Она не отрывала от меня взгляда и выглядела паникующей, поэтому, могу сказать, ее голова работала быстро. Она, блядь, пыталась придумать, как выбраться из этого, как найти лазейку в моем шантаже. Что бы это ни было, она явно не хотела говорить, но у нее не было иного выхода.

– Я что, должен сыграть в 21 вопрос, чтобы вытянуть из тебя эту ерунду? Я думал, мы уже прошли этот этап, но, похоже, что нет, – с раздражением сказал я, поднимая руку и сжимая переносицу.

Я пытался держать свой темперамент под контролем, чтобы не расстроить ее еще больше. Но я намеревался расколоть ее и потребовать, чтобы она поведала мне каждую мысль из своей головки.

Она быстро отрицательно покачала головой.

– Мы прошли этот этап, – сказала она.

Я вздохнул.

– Тогда почему ты скрываешь от меня разное дерьмо? Ты странно себя ведешь, как вернулась из госпиталя. Там что-то произошло? Отец тебе что-то сказал? – спрашивал я, пытаясь найти сраную зацепку.

Она уставилась на меня, и я снова заметил вспышку паники, стоило мне упомянуть отца. Я кивнул, внутри закипел гнев, когда я понял, что я на правильном пути.

– Что он сказал? Он, блядь, угрожал тебе? – резко спросил я.

Она опять быстро покачала головой с испуганным видом, но не стала ничего уточнять, так что мой гнев от этого не утих. Она по-прежнему умалчивала эту хрень.

Сделав глубокий вдох, я пробежался рукой по волосам и закрыл глаза, стараясь успокоиться, потому что срыв и крики ничего не решат. Она только замкнется еще больше, расстроится, а я этого не хотел. Я хотел, чтобы она открылась мне, и мое мудацкое поведение проблему не решит. Я собирался использовать все свое обаяние, чтобы вытянуть это из нее, что было, нахер, смешно, учитывая, что она моя девушка и пообещала верить мне, поэтому мы не должны играть в эти поганые интеллектуальные игры. Но по какой-то причине она хотела играть, поэтому я должен был предвидеть ее ходы и использовать возможность манипулировать ей.

Я моргнул и глянул на нее, замечая, как выжидающе она смотрит на меня. Я вздохнул, потянувшись к ней и убрав непослушные прядки волос с лица. Кончиками пальцев я легонько коснулся ее кожи, и ее веки с трепетом закрылись.

– La mia bella ragazza, – пробормотал я. – Non capisco (Я не понимаю).

Она снова открыла глаза и вернулась ко мне взглядом, выражение ее лица было удивленным. Я убедился, что мой голос по-прежнему нежный и чарующий, делая ставку на итальянский. Я понял, что эта байда не причинит ей боли. Мой итальянский был глубоко американизированным, иногда так сильно, что сами итальянцы не понимали, что, нахер, я говорю. Но мафия его использовала, они тоже говорили на американском наречии этого дерьма. Это была сумасшедшая смесь диалектов, большинство из которых пришли из южной Италии, грамматически искаженные, а ударения и вовсе были хреновыми, ведь я родился и вырос в Америке. Но я могу очень успешно применять эту лажу, когда хочу, когда я особенно стараюсь, как, например, сейчас. Я улыбнулся выражению ее лица, довольный, что паника на нем исчезла.