— О, не надо приписывать мне чужих заслуг, — покачал человек головой, — я лишь наблюдал, не вмешивался, а все происходило так, как происходило. Ты сам сказал — семь лет — это только начало.
— Судьба Темерии меня больше не заботит, — резко откликнулся Иорвет, — я ничего не сделал для нее — и против нее тоже.
— И твой человек, конечно, тоже так считает, — торговец поцокал языком, — или сейчас так думает. Но будущее сокрыто от нас, никто не знает, что произойдет завтра, через год или через сто лет.
— Через сто лет мы оба будем мертвы, — усмехнулся Иорвет, — я уже стар, даже по эльфским меркам, и срок моей жизни не бесконечен.
— И это тоже легко исправить, — заверил его торговец, — я могу сделать вас по-настоящему бессмертными. Могу вернуть тебе красоту, а на голову твоего человека водрузить корону любого из существующих королевств — Император Нильфгаарда может объявить его своим преемником. Могу связать вас вечными узами, прочнее неверных уз Предназначения, в которых все всегда так запутано и неточно. Могу даровать вам богатства или еще одного потомка — на этот раз по-настоящему общего, стоит лишь попросить. Немного уверенности в завтрашнем дне — разве не этого ты хочешь? Такие, как ты, никогда не останавливаются на достигнутом, ведь так? Познав любовь, хотят сделать ее вечной, познав вечность, хотят славы, познав славу — …
— Нет, — голос Иорвета не дрогнул, — я получил все, что хотел, и твои услуги мне больше не требуются.
Торговец печально покачал головой.
— Ты ошибаешься, — сообщил он сочувственно, — хотя сейчас и думаешь иначе. Но помни, Иорвет, если я понадоблюсь тебе — а я понадоблюсь — стоит только позвать меня. И я приду. Где бы ты ни был.
Иорвет зажмурился, отпрянув, лишь бы не видеть больше улыбающегося добродушного лица, которое все равно, казалось, отпечаталось у него под веком.
Еще мгновение висела тишина.
— …похож на нильфгаардца! — раздался голос его человека, а потом усмешка Талера.
— На хер моржовый ты похож, — ответил лысый, — но в документах этого не запишешь.
Не открывая глаза, Иорвет качнулся в бок, обессиленный, почти теряя сознание, оперся плечом о плечо Вернона и, вздрогнув, застыл, тихо простонав сквозь зубы.
— Зараза, — услышал он обеспокоенный голос у себя над ухом, и крепкие руки обняли его, прижимая плотнее, шершавая ладонь опустилась на лоб, — заболел все-таки, я так и знал.
***
Закатное солнце — красное, как спелая гроздь винограда — опускалось за реку, очерчивая вдали чернеющие шпили башен. В полях, окружавших дорогу, пахло поздним терпким медом, яблоками и молодым вином. Лошади бежали ровно, бок о бок, не сбиваясь с ритма, но не спеша. Вернон — в новом темно-синем плаще и черном шапероне — придержал свою, поднялся на стременах и огляделся.
— Вот блядство, — проговорил он, — все-таки заплутали. Но как, мать твою, как?! Там же была всего одна дорога, ни одной развилки. Гребанные виноградники, все одинаковые.
Иорвет, тоже притормозив коня, неторопливо оглядывался. Он знал, что они почти на месте — чуял это каким-то глубинным образом — словно сердце вело его навстречу к сыну, словно в нем пробудилась и окрепла какая-то неведомая прежде природная связь. Потому он нисколько не волновался сейчас — все происходило именно так, как должно. Все было правильно.
Он опустил поводья и спешился.
— Идем, — сказал он, протягивая Вернону руку. Тот удивленно посмотрел на него, но спорить не стал. Спрыгнул с седла, подняв легкое облако полупрозрачной пыли.
— Решил размяться? — спросил он, когда, сжав его ладонь в своей, Иорвет повел его куда-то в сторону от тракта, через цветущее благоухающее поле, прямо навстречу огромному багряному солнечному диску.
— Решил, — кивнул он, не останавливаясь, — я все решил.
Они шли молча, и высокая трава путалась у них под ногами, цветы к ночи пахли одуряюще сладко, и Иорвет ни разу не задержался, пока не вывел человека на невысокий холм, с которого открывался вид на темно-зеленые, позолоченные солнцем виноградники. У дальней границы видимости появились белые стены винодельни, но Иорвет не смотрел в ту сторону — только на Вернона.
— Ах, вот нам куда! Ну ты следопыт! — восхитился человек, но эльф опустил свободную руку ему на щеку и развернул его лицом к себе.
— Здесь, — сказал он тихо, — я хочу, чтобы это произошло здесь и прямо сейчас.
Вернон моргнул, и через мгновение в его глазах проснулось понимание. На миг эльф испугался — вот сейчас человек рассмеется, скажет ему, что пошутил, что все это глупость, что им это не нужно, что это все — его пустые прихоти…
— Здесь, — сказал Вернон, — и сейчас. Только я… не успел подготовиться. Всего-то каждую ночь об этом думал. И каждый день.
Он сжал вторую руку Иорвета и пару мгновений молчал, разглядывая его лицо, будто заново изучая его или ища в нем последние тени сомнения.
— Я… Вернон Роше, — человек споткнулся на собственном имени, которое ему больше не принадлежало, но потом продолжил уверенно и твердо, торжественно, как приносил все свои клятвы, — Клянусь любить и оберегать тебя, и не предать ни словом, ни делом, ни мыслью. Клянусь быть верным и последовать за тобой, куда бы ты ни шел. Клянусь делить с тобой и славу, и позор, и бедность, и богатство, в здравии или в болезни, каждый мой день и каждую ночь. Пока смерть не заберет меня и за границей смерти, я буду с тобой.
Иорвет сглотнул, чувствуя, как от непрошенного волнения начинают дрожать пальцы, и внезапно, может быть, впервые в жизни, у него просто не осталось слов. Он стоял перед своим человеком, молча, не в силах открыть рот, и на секунду заметил, как глаза Вернона обеспокоенно пробежали по его лицу.
— И я…- выдавил из себя Иорвет, — я, Иорвет, клянусь быть с тобой, любить тебя и защищать, пока не умру и после. Я…
Вернон улыбнулся и притянул его к себе, и поцелуй был на вкус, как царствующая вокруг медовая осень.
— Доедем до этой гребанной винодельни, — шепнул он, все еще сжимая эльфа в объятиях, — и попросим Геральта устроить пирушку. Какая же свадьба без рек вина и пьяных танцев на столе?
— Ты ведь не пьешь, — также шепотом напомнил Иорвет, чувствуя, что снова может вдохнуть полной грудью, и услышал, как его человек тихо рассмеялся в ответ.
